Надежда

Буду выкладывать маленькими частями. Фанфик не большой, состоит будто из пазлов, кусочки которого в итоге сойдутся. Читаем. Надеюсь, заинтригует. Он смотрел только на озверевшую в своей борьбе с оборотнями израненную, окровавленную, рьяно сопротивлявшуюся агрессивному натиску Кэролайн, и во взгляде мужчины застыла смерть. Изменившаяся, словно бы повзрослевшая девчонка, не замечая присутствия ворвавшихся в церковь древних, отчаянно сражалась за жизнь четырехлетней Хоуп Майклсон, готовая рвать на части любого, кто приблизится к миловидному дитя хотя бы на шаг. Оборотни нападали по отдельности и скопом. Но находившаяся на грани смерти от кипящего яда в крови вампирша, словно не замечая собственной слабости, изгрызала волков в кровь, ломала им кости, словно карающий ангел небесный, одержимый своим временным помешательством. Сражалась за ребенка так, словно это была ее последняя битва. В гражданской войне, на которой Никлаус оказался когда-то со скуки, он видел этот ее взгляд у солдат, что выбегали из окопов и неслись с гранатой в руке под гусеницы вражеских танков... Пустота, полное наплевательство на собственную жизнь, безнадежность и отчаяние. Эти чувства буквально пропитали собой насквозь окровавленные стены, узорчатые витражи, пол церкви. "Кэролайн?! Серьезно?!" — мелькает первая мысль, что приходит в голову. Она или не она?... Кровавая бойня мельтешит перед глазами, мешая должным образом рассмотреть терзающую очередного врага вампиршу. И восторженное чувство небывалого ликующего счастья, что начинает подниматься из неведомых глубин мрачной души смешивается воедино с небывалым гневом и яростью. Как давно ОНА в ЕГО ГОРОДЕ? Как могла быть столь беспечна? Почему сразу не пришла к нему? Как посмела подвергать свою жизнь риску, опасности? Как позволила укусить, истерзать себя этим тварям?! Как вообще позволила им прикоснуться к своему идеальному прекрасному телу?! Поймав за горло первого нападавшего, Никлаус упивается хрипами умирающего, из глаз которого на него начинает укоризненно взирать сама великая богиня Смерть. Что если именно этот оборотень посмел пустить яд в ЕЕ вены? Что если именно этот хрипящий в его стальном захвате оборотень — главарь, что посмел покуситься на бесценную жизнь единственной дочери? — Убить каждого! — орет гибрид, меняя свой изначальный план. Рука непроизвольно пережимает шейные позвонки бедолаги. — В пекло ада пленных! Армия вампиров, восторженно внимает своему королю, мечтая пустить кровь обидчикам всеобщей любимицы принцессы. Элайджа, Коул с Ребеккой и Хейли раскидывают восставших оборотней по углам уже мертвыми. Заметив находившуюся за спиной отчаянно сражавшейся вампирши четырехгодовалую малышку, семейство первородных даже не спорит. К черту интриги, к черту политические игры и выяснения имен главарей-зачинщиков. Все виновны. Покуситься на жизнь беззащитной крохи — ничего святого. Мир скажет спасибо, избавь они землю от этого сброда. Дикие крики, предсмертные стоны, вопли умирающих... Сворачивая шеи и вырывая сердца предателям, Никлаус ни на секунду не теряет из вида почудившийся ему мираж. Белокурые локоны, окровавленные руки, безупречное в своих идеальных пропорциях хищное лицо, четкие молниеносные движения несущие легкую, мгновенную, неминуемую смерть. Ангел Апокалипсиса, вставший на защиту безгрешного дитя. Завораживающая картина. Хоуп в безопасности, у матери. Гибрид зорко наблюдает за всем творящимся вокруг. Один из оборотней успевает прокусить руку окровавленной белокурой девушке. На удивление она не издает хотя бы даже слабого вскрика. Принимает как должное. Молча сворачивает обидчику шею, отшвыривая того от себя словно какой-то мусор. Скалится. Рычит. Жаждет продолжения, крови, убийств... Хрупкая стройная фигурка напряжена до максимального предела. Юное создание излучает собой смертельную опасность, слепую ярость, ненависть на весь мир. Словно темный близнец самой себя прежней. Скрытая ото всех личина. Темная личность незнакома, но от того не менее прекрасна и обворожительна. Есть в ней нечто сокрытое от посторонних глаз, едва различимое только ему одному. Того, кто рисовал ее когда-то наверно сотни раз, довольно-таки трудно обвести вокруг пальца. Он ВИДЕЛ. ОНА ИЗМЕНИЛАСЬ. И дело заключалось вовсе не в отключении эмоций. Давняя... знакомая, подруга, возлюбленная? Она не излучала больше свет. Словно крылья были подрезаны. И ангел пал с небес на чуждую землю. Никлаус прорывается со всем своим остервенением вперед. Алтарный крест со свистом пролетает через полцеркви, застревая в сердце оборотня стоящего позади вампирши. В животном отчаянии вскрикивает один из братьев погибшего. Без обид. Ничего личного. Такова цена войны. Ряды волков заметно редеют. Но перекрыв собой выход, Кэролайн вылавливает отступающих. Ей необходимо убивать, рвать, швырять, уничтожать. Лишь бы не думать. Действовать. Иначе ее накроет с головой отчаяние и, не выдержав, ее сердце лопнет, не выдержав той боли и скорби, по так и не дождавшейся ее в госпитале Мистик Фоллс отошедшей в мир иной матери. Кэролайн никогда не простит себя за то, что так и не смогла найти лекарство от рака, хотя осведомитель клятвенно заверял ее, что ведьмы Орлеана способны на многое. На многое, но не на невозможное. Теперь она осталась совсем одна в этом безумном, страшном, жестоком мире. И пала на самое дно. Уже давно. Даже друзья и те отвернулись, не справившись с ее темной проявившейся стороной, с ее одержимой идеей излечить умирающую мать любыми способами. Она была так близка и все напрасно. После рокового звонка из госпиталя, Кэролайн сама не знала, почему пришла сюда, именно в эту церковь. Если бы не плачь ребенка и стая оборотней, что отвлекли собой, ее сердце бы не выдержало и разорвалось бы наверняка от горя. Как никогда она была близка к отключению эмоций. Резко обернувшись на продырявленного насквозь крестом парня, Кэролайн застывает на месте. Неверие в очевидное буквально сквозит в ее взоре. Так смотрят в толпе на того, кто напоминает тебе через десятилетия твою первую любовь. На долю всего какой-то секунды ИХ взгляды пересекаются. Гнев и ярость девушки сменяются на временное изумление и яркий стыд. Она стыдливо отшвыривает от себя полуживой труп оборотня. Клыки исчезают. Вид такой как у Хоуп когда ее застукаешь на кухне на поставленных друг на дружку два стула, что достигают полки с конфетами... Выражение лица девушки приобретает свой естественный вид. Сеточка вен словно бы впитывается обратно под кожу, загоняя хищный инстинкт убийцы в самую глубину до лучших времен. Девушка явно растерянна неожиданной встречей. Стоит не шелохнувшись. Зачем-то стыдливо вытирает тыльной стороной ладони брызги крови с лица, но лишь размазывает их пуще прежнего. Заметив неодобрительный взгляд, тяжело сглатывает. Не знает, куда деть руки, глаза. Вина. На дне голубых прозрачных глаз плещется отчего-то глубокая вина. По-видимому, по старой привычке. Но он не осуждает ее ни в чем. Лишь благодарен. За помощь. За то, что здесь. Невесомое колебание в воздухе. Кэролайн растворяется в пространстве как ирреальный, несбыточный сон. Сорвавшись с места, она отшвыривает находившегося в некотором эмоциональном потрясении гибрида в сторону, прикладывая того спиной о ближайшую стену. Крошево бетона осыпается жесткой известкой на плиточный пол. Глаза цвета пасмурного утра наливаются янтарем, предвещая не самую лучшую участь своей обидчице. Не успевает Никлаус должным образом возмутиться столь вопиюще неприемлемой наглости, как чувствует... Бессмертное сердце гулко ухает куда-то вниз, пропуская несколько ударов, и замирает. Отказывается работать. Кэролайн безжизненной куклой оседает на пол, поймав вместо него себе в сердце клинок папы Тундэ, и облегченно вздыхает, словно именно этого она и ждала целую вечность. Полумертвый оборотень отомстил за брата. Но недолго радовался триумфу. Всего за миг его жизнь обрывается путем беспощадного вырывания сердца. Слишком милосердная смерть. Но Никлаус безумен в своем помешательстве. Он не слышит ни окриков исчезающих во тьме улицы родственников, ни панических возгласов заглянувшего в церковь кого-то из прихожан... Сердце не бьется. В груди словно все закаменело. Невозможно ни вдохнуть, ни выдохнуть. Что это? Какая-то магия? Никлаус небрежно отшвыривает от себя вцепившуюся ему в кожаную куртку сзади Камиллу, словно та — надоедливая вошь, а не его девушка, с которой они встречались уже почти как несколько месяцев. Точный срок он не помнил. Секунда. И гибрид присаживается подле белокурого падшего ангела. Осматривает, опасаясь к ней даже притронуться. Словно перед ним находится великое произведение утраченного человечеством искусства. Реликвия. Святыня. Миллиметр. Миллиметр правее, и было бы задето сердце... Клинок с ненавистным остервенением вырывается из взметнувшейся кверху груди. Засочившаяся из незаживающей раны потоками кровь обагряет собой мужские руки. — Кэролайн...? Никлаус Майклсон не узнает звука собственного голоса. Глухой, надтреснутый, дрожащий, срывающийся... Взгляд мечется из стороны в сторону в поисках помощи. Пусто. Семья находится рядом с Хоуп, как и должно быть. Зудящая что-то невразумительное Камилла бесполезна. Первородный разрывает на женской груди кофточку, оголяя черный бюстгальтер, и зажимает обеими руками страшную рану, что должна была заставить страдать ЕГО. НЕ ЕЕ! Интересно, как действовал магический клинок на обычного вампира? Смертельно?! Страх парализует, мешает трезво рассуждать, мыслить. Не так должна была состояться их встреча. Совсем не так. Никлаус прикладывает ухо к женской груди, напрочь забывая про то, что и без такого примитивного способа может прекрасно распознать биение живого сердца. Тук... Тук... Тук... Еле слышно, с трудом различимо, но стучит... Наперекор всему, назло каждому из здесь присутствующих, но упорное сердечко отбивает свой затихающий ритм. ЖИВА. Бессмертное сердце пускается с места в сумасшедший галоп. ЖИВА. Эта мысль ошпаривает разум. Заставляет ликовать от сумасшедшей радости, восторга, баснословного счастья! Не в состоянии справиться с охватившими бессмертное черствое сердце эмоциями, Никлаус судорожно выдыхает, чувствуя, как нещадно начинает щипать в глазах. Он готов лично придушить эту непроходимую идиотку, вздумавшую покончить с собой у него на глазах. О чем она только думала?! Господи, как же она невероятно красива, наметанный глаз талантливого художника отметает напрочь кровавые разводы, открытые раны, изодранную одежду, исполосованную глубокими царапинами нежную кожу... Такая безмятежная в объятиях временной смерти... Но он не намерен делиться. Если придется, вырвет идиотку из самой преисподней, но смерти не отдаст. Не сегодня. Никогда. С особенным трепетом и даже почтением Никлаус приподнимает белокурую головку от пола, что тут же безвольно опадает ему на плечо. Уверенно прокусывает себе запястье, и с трогательной осторожностью прикладывает к побледневшим губам, что буквально на глазах начинают розоветь и приобретают свой первоначальный неповторимый оттенок. — Клаус! — режет слух за спиной обвинительный возглас. — Что ты собираешься делать с этой девушкой? Пытать? Она содействовала оборотням?! Так нельзя! Это бесчеловечно! Что несет эта непроходимая дура?! Отговаривает его от пыток над возможной убийцей ЕГО РЕБЕНКА? Еще бы вчера он прислушался к Камилл, но... с него хватит! Поиграли в доброту, хватит! Вот, во что это все вылилось. По необъяснимым причинам первородный с трудом сдерживает себя, чтобы не заткнуть извечную надоеду-праведницу навечно. Впервые за прошедшие пять лет увидев сегодня Кэролайн, он напрочь теряет рассудок, лишается логики и покоя. Все становится с ног на голову, как это бывало когда-то прежде, появись взбалмошная, острая на язычок заноза в заднице в поле его зрения. Не понятно как он вообще позволил помыкать собой занудной недоучке-барменше, когда не позволял такого кощунства даже... своему светлому ангелу. Он лишь позволял думать своей девочке однажды, что она может помыкать им как только вздумается, но не больше. Манипулятор в его жизни был всего один. Хоуп. Остальные же были мертвы. Никто не смел помыкать самым могущественным существом на планете. — Нельзя пытать девушек! — не унимается Камилла, таращась на мужскую сутулую спину широко распахнутыми глазами. — Замолчи. Или я заставлю тебя, — коротко сквозь зубы цедит Никлаус, явно внутренне желая обратиться к ничего не понимающей кретинке в более грубой форме. Но в который раз сдерживает себя. Тон, с которым он к ней обращается, неузнаваем блондинкой. Непроизвольно Камилла застывает посреди церкви, недоуменно наблюдая за тем с какой осторожностью и заботой Никлаус уносит на руках бессознательную, хрупкую, миниатюрную фигурку. Неприятные острые коготки ревности скрежеща проходятся по женскому сердцу.