***
Мягкие кофейные тона создавали ненавязчивый уют в атмосфере рабочего врачебного кабинета. Кэролайн нравилась комната, но не нравилось пребывание под неотступным контролем первородной семейки, что длилось вот уже несколько месяцев. Кризис миновал, но внутренне она словно бы вся съежилась и ото всех закрылась. Больше отмалчивалась. Стала послушной как кроткий ягненок. Блондинка послушно исполняла любые требования Никлауса, который в последнее время банально обнаглел, и сделал из своей пленницы практически безропотную рабыню себе для увеселения. Покорность девчонки забавляла тирана, и с каждым новым днем он испытывал ее послушание и смиренность все сильнее и жестче, словно бы намереваясь достигнуть ее возможного предела. «Принеси то, подай это. Сделай так. Все переделай. Не нравится. Пойдем сюда. Пойдем туда. Убери здесь. Не забудь забрать там.» И так до бесконечности. Буквально изводил своими нелепыми поручениями до изнеможения и усталости. И это вампира! В один из стрессовых дней, Никлаус даже догадался прицепить своей «гостье» на запястье заговоренный ведьмами от снятия, постоянно позвякивающий браслет! «Чтобы не потерялась!» — заявил тогда негодяй, чуть ли не потрепав девушку по макушке, словно любимую собаку, которую он с трудом, но все же отыскал в своем городе. Наверняка тем самым он пытался спровоцировать Кэролайн хотя бы на какие-то эмоции. Но безрезультатно. Наказывать равнодушную ко всему девушку не представляло для короля Орлеана ровным счетом никакого интереса. Пленница словно бы не замечала причуд древнего и послушно подчинялась ему во всех его прихотях. Ходила как мышка по громадному дому. Старалась быть неприметной как могла. Лишь однажды, заблудившись во Французском квартале, Кэролайн напугалась неизвестно чего до ужаса, и забилась в самый дальний угол какой-то подворотни, пока ее не отыскал злой, как сам дьявол, король города. Вспоминать его слова, пропитанные едкой кислотой разочарования, видеть взгляд — сочившийся убийственным презрением, отчего-то не хотелось никогда. После того инцидента одну ее больше никуда не отпускали. Приставили милого паренька Джоша, который постоянно болтал без умолку, стараясь из кожи вон вылезти, чтобы добиться от странной подопечной гибрида хотя бы какой-то информации. Любопытство буквально распирало новообращенного вампира-гея. Кто она? Откуда? Что здесь делает? С какой целью первородные удерживают ее у себя? Пленница дома внимательно слушала, иногда кивала в ответ, даже изредка улыбалась, но о себе ничего не рассказывала. Лишь подаренный браслет тихонько позвякивал на тонком запястье, заявляя о том, что девушка не сидит на месте без дела. Ей было стыдно. Стыдно за то, какой она стала. Кэролайн словно превратилась в равнодушное ко всему приведение. И наблюдая за ней со стороны казалось, что она мечтает стать невидимкой. Мечтает испариться. Исчезнуть. Растаять в воздухе. Жалкое подобие самой себя прежней. Желание наложить на себя руки по странному стечению обстоятельств куда-то исчезло. После того странного сна в ней что-то переменилось. Дышать стало легче. Пребывание вдали от дома, в новом городе, в новом месте по неизвестным причинам вселило в нее некоторую, пускай и слабую, но тягу к жизни. Воспоминания о Стэфане все еще отдавались тоскливой болью в женском сердце, но уже не разрывали душу на части. Присутствие сурового, постоянно чем-то раздраженного гибрида рядом действовало отчего-то успокаивающе. Первородный стал неким горьким лекарством. Существование в особняке очень скоро сделалось вполне приемлемым и относительно комфортным. Девушка пыталась избегать столкновений со стервозной Ребеккой, на которую появление в родном доме бывшей конкурентки действовало как красная тряпка на быка. Так же Кэролайн чуть ли не шарахалась от восставшего из мертвых Коула, у которого при виде молчаливого «лакомого кусочка» тут же расплывалась улыбка чуть ли не до ушей и загорался опасный огонек в глазах. Но от возможных шалостей младшего братца сдерживал лишь неустанный контроль со стороны старшего, еще более психованного родственника, который до крайности ревностно относился ко всем своим вещам. И делиться был не намерен. Усыпляющие клинки были надежно спрятаны безбашенным интриганом, и мысль о еще одном столетии, проведенном в гробу, временно сдерживала Коула от необдуманных поступков. Что касаемо Элайджи, то он пристально следил буквально за каждым шагом новой игрушки Никлауса. При том всем он напускал на себя вид будто не замечает ее вовсе. Наблюдал. Наверняка видел в сломленной девушке скрытого врага, тайно подосланного недругами. Хейли относилась настороженно и отчего-то ревностно. Но целыми днями пропадала у себя на болотах, правя своими подчиненными-оборотнями. И лишь общение с энергичным, малоприветливым ребенком доставляло радость и успокоение израненному сердцу вампирши. Дитя явно ни во что не ставило странную «гостью». Девочка понукала Кэролайн в своих собственных интересах, как только могла. Но уж лучше было проводить время с ребенком, нежели с его опасными непредсказуемыми интриганами-родственниками! — О чем ты думала, перед тем как заснуть? — отвлекает девушку от раздумий психиатр. — Я не спала, — передергивает плечиками скромно одетая Кэролайн и тихо ставит перед собой фарфоровую кружечку с недопитым чаем на изящный столик. Сама элегантность и королевская сдержанность. — Читала сказки вслух, чтобы уложить Хоуп, — губы девушки трогает еле приметная теплая улыбка. — Она уснула только под утро. Должна признать — в этого ребенка встроена батарейка! — Рада слышать. Сегодня ты более разговорчива. Тебя не беспокоили тревожные мысли? Секундная выжидательная пауза на раздумье. — Те мысли ушли. — Это какие же? Вот он главный вопрос, ради которого Кэролайн была вынуждена по настоянию деспота посещать этот кабинет уже третий месяц. — Плохие, — поправляет прядь прямых волос за ухо Кэролайн. — О самоубийстве. — Может, поговорим об этом? Что тебя подталкивало? Кэролайн начинает заметно нервничать. — Простите. Мне обязательно сидеть? Не дожидаясь разрешения, она вскакивает на ноги, заходит за свое кресло, словно тем самым надеясь оградиться от нежелательных воспоминаний. — Нет. Чувствуй себя как дома, — любезничает самый лучший в Новом Орлеане психоаналитик. — Я знаю тебе больно это вспоминать, но это важно. Кэролайн проходит к окну, внимательно прислушиваясь к каждому произнесенному слову. Ей необходимо крайне тщательно все обдумать. — Если мы проанализируем случившееся, то сможем впоследствии избежать негативных мыслительных реакций. И ты обретешь свободу. Доктор сама тактичность. — Наш разговор сугубо конфиденциален. Я нахожусь под твоим внушением, помнишь? Вампирша согласно кивает, наконец-то, впервые за два месяца решаясь на некоторую откровенность. И специалист приступает. — Ты помнишь, о чем думала и что чувствовала тогда, когда думала о плохом? Кэролайн непроизвольно облизывает вмиг ставшие сухими губы. — Вероятно, я была расстроена… Ей тяжело говорить об этом периоде своей жизни. Комплекс извечной отличницы заставляет стыдиться содеянного. Стыдиться собственной слабости. Своего морального падения. Ничтожности. Несовершенства. — Из-за чего-то конкретного? Если уж решилась, придется довериться и идти до конца. Когда-то она должна произнести это вслух. — У меня умерла мама. Психолог делает пометку в своем блокноте. Взгляд женщины-специалиста сопереживающий, добрый, располагающий к себе. — И я сорвалась… Поссорилась с друзьями… Очень сильно поссорилась. Они все отказались со мной разговаривать. Еще одна пометка. — Радикальные меры, — комментирует вслух врач. — Да. Я тоже так подумала. — Почему вы поссорились? Пальчик Кэролайн скользит по стильной вазе, что стоит на подоконнике у окна. Ей нравятся плавные, обтекаемые формы цветного стекла. Когда-то в детстве она безвылазно торчала в творческих кружках, создавая нечто подобное. Преподаватели называли ее тогда юным дарованием, ребенком-индиго. Как же давно это было. Интересно, почему она забросила творчество? Ей же нравилось творить, создавать нечто новое, прекрасное, совершенное… Ах да… Чтобы войти в круг общения Елены Гилберт пришлось сменить свои интересы, пристрастия. — Какова причина ссоры? — напоминает о себе врач, и пациентка переключает все свое внимание с воспоминаний на беседу. — Они решили, что я веду себя плохо. — И как же? Губы девушки трогает неловкая улыбка. — Я бы не хотела говорить об этом. Ни к чему вспоминать кровавые пиршества, на которых могли погибнуть люди. По ее вине. — Хорошо. Очередная пометка в блокноте. Что это значит? — Дэймон, — тихо произносит Кэролайн. — Кто? Неловкая заминка. — Бывший парень моей бывшей лучшей подруги. — Как все запутано, — по доброму усмехается врач, тем самым подбадривая девушку к дальнейшему откровению. — Тогда я искренне считала, что испытываю к нему что-то особенное. Но не была уверена в этом. Понимаете… Мне неловко говорить об этом. Но я росла в хорошей семье со строгими правилами, где стоило задержаться с вечеринки хотя бы на минуту, меня уже объявляли чуть ли не в общенациональный розыск с вертолетами, десантом и поисковыми собаками! Родители излишне опекали меня. И тогда я не совсем была готова… Ну, вы понимаете… — Ты была девственницей? — делает верное предположение специалист. Кэролайн отчего-то слегка краснеет. Но высказанная вслух откровенность будто бы сбрасывает с ее плеч неподъемную в последнее время ношу. И она решается продолжить дальше. — Да, — выдыхает признание блондинка и, не найдя осуждения во взгляде нейтрального специалиста, переводит все свое внимание к происходящему за окном. Наблюдение за беспечными уличными музыкантами отчего-то успокаивает ее. — У меня были глупые, наивные представления о том, что все должно произойти строго только после свадьбы. Детские мечты, фантазии… — Это мораль и воспитание, Кэролайн. В этом нет ничего предосудительного. Девушка еле заметно согласно кивает. Ей необходимо высказаться. Впервые в жизни. Необходимо разобраться в себе и обрести наконец-то свободу. — Мне было шестнадцать, когда Дэймон… Когда он… Ей тяжело произнести это вслух. — Он изнасиловал тебя? От высказанного вслух предположения девушку словно ошпаривает кипятком. Она вздрагивает, но моментально берет себя в руки заново. — Мне казалось, что я хочу этого, — изворотливо уклоняется от прямого ответа Кэролайн. Специалист понимает, что высказанное ею предположение отчасти верно. — Это было один раз? — Больше. В кругу знакомых, друзей мы представлялись парой. Так Деймон хотел заставить мою подругу ревновать и злиться. — Жестоко. Что было потом? — Я стала сильнее. И мы с ним расстались. — Ты заявила на него в полицию? Представив как судится с дерзким вампиром, обвинив того в изнасиловании, Кэролайн не может сдержать веселой усмешки. — Тебе смешно? — Дэймон никогда не любил меня, — игнорирует заданный ей вопрос девушка, вмиг становясь серьезной. — Но со временем мы даже стали с ним друзьями. Не лучшими. Скорее такими, что не переваривают друг друга, но которым вместе всегда весело. Я не держу зла на него. — Ты умеешь прощать. Это чудесно, Кэролайн. — Потом был Мэтт. Взгляд блондинки теплеет. — Я думала, что влюблена в него, но… Это было не так. — Кем он являлся для тебя? — Другом. С ним я чувствовала себя защищенной. Он очень добрый, веселый, справедливый, надежный, всегда держит обещания… — Ты словно бы говоришь об отце. Кэролайн выглядит удивленной. Хмурится, чтобы возразить, но передумывает. — Возможно, — соглашается с мнением специалиста она. — Мэтт оставил меня, как и папа. Было больно. Но я пережила. Кэролайн подходит к цветущей на окне орхидее. С завораживающей нежностью во взгляде любуется каждым лепестком удивительно изящного растения. — Тайлер, — меняет тему она и замолкает. Обдумывает свое последующее откровение. — Это особенный мужчина в твоей жизни? Губы девушки трогает мягкая, немного робкая улыбка. — Особенный, — признается она. — Так говорят лишь о своей первой любви, — улыбается в ответ врач. — Так и есть. Блондинка осторожно, с неким завораживающим трепетом осторожно касается белоснежных лепестков орхидеи. Такими же хрупкими когда-то были и ее самые первые настоящие отношения. — Как вы расстались? От профессионала ничего не скроешь. — Тайлер тоже оставил меня. Выбрал то, что для него оказалось на тот момент важнее. — Что ты тогда почувствовала? Кэролайн замечает, как на подоконник опадает несколько прекрасных лепестков. — Боль, — коротко отвечает она. — Физическую? Врач предполагает попытку суицида. Приходится разуверить в обратном. — Возможно. Тогда мне показалось, что своим выбором он вырвал мне сердце и вышвырнул за ненадобностью в мусорный контейнер на утилизацию. — Доходчивое объяснение. — Вы сами спросили. — Что же случилось потом? На секунду Кэролайн замолкает, словно бы отчего-то растерявшись. Последующее воспоминание выбивает ее из колеи. Почему-то именно об этом распространяться не хочется. Слишком лично и интимно. — Я поддалась тьме. Врач сдвигает очки на кончик носа, впервые поддаваясь эмоциям. — Не пояснишь, что это значит? — Не важно. Я не готова говорить об этом. Очередная пометка в блокноте. — Стэфан… Подступивший ком к горлу создает некий спазм, мешая нормально дышать и продолжать беседу дальше. — Это имя так же дорого для тебя как и Тайлер, — делает вывод специалист. — Да, — задумавшись о чем-то, Кэролайн неуверенно соглашается со словами профи. — Странно… Он был мне другом. Но со временем я начала испытывать к нему некоторые чувства. — Любовь? — Нет! — отчаянно восклицает блондинка, словно ее уличают в чем-то постыдном. И тут же смягчается. — Я бы назвала это симпатией. Притяжением. Словно магнит. Ей тяжело дается подыскивать нужные слова. — Без его присутствия рядом мне становилось трудно дышать. Постоянно думала о нем. Он не выходил у меня из головы и сердца. Может это какое-то редкое заболевание? — Это называется любовью, Кэролайн. — Я так не думаю. Еще одна галочка в блокноте. Интересно, что это значит? Хорошо или плохо? — Стэфан поддерживал меня, когда болела мама. Со временем мы стали ближе, начали встречаться. До секса дело не дошло, но… — Позволь узнать причину. Страх близости? — Ээээ… — Кэролайн явно неловко. Не знает куда деть взгляд. Стоит спиной к подоконнику, пряча за спиной нервно сцепленные между собой руки. — Нет. Просто что-то было не так… Я не могла… Не знаю, как вам объяснить. Мы, конечно, пытались, но стоило начать и фу… Словно с братом. Галочка. Ну сколько можно?! — Это плохо? — не выдерживая, девушка указывает взглядом на блокнот в руках врача. Психолог мягко улыбается, глядя по-отечески из-под очков на любознательную пациентку. — Я не оцениваю людей. Я пытаюсь помочь им разобраться в себе. Никаких оценок. Это не экзамен. Расслабься. Продолжим? Кэролайн согласно кивает. — В один из вечеров, когда я уже решилась на… — Близость? — Да. Я решила устроить сюрприз, и пришла к нему домой раньше, чем мы договаривались. Хотела все подготовить. Простыни итальянской марки «Pratesi », простая итальянская кухня… После всех изысков на мероприятиях что я организовывала, я скучаю по пицце и диетической пепси! — сквозь слезы горечи невероятно красивая девушка светло улыбается. — И конечно музыка! Обожаю Active Child «Silhouette». Всегда мечтала потанцевать с отцом на свадьбе именно под эту композицию! Она космическая, советую, послушайте. Знаю, я неисправимый романтик, но упорно создаю вид, что это не так. Надеюсь, вы сохраните мою страшную тайну в секрете?! Врач внимательно слушает и выжидательно смотрит. Никаких пометок и галочек. Специалист близок к разгадке загадочной личности как никогда. Стыдно. Светлая улыбка меркнет, словно наступает затмение. — Как в анекдоте! — вымученно пытается улыбнуться Кэролайн. — Я застала его с Еленой, своей лучшей подругой. Подробности ни к чему. Говорить дальше мешает подступивший ком к горлу. — Каковы были твои последующие действия? — тут же меняет тему психолог. Кэролайн благодарно вздыхает. Прячет взгляд. Начинает рассматривать свои сцепленные намертво руки. Ладони болят от впившихся в них ногтей. — Я убежала. Улетела первым же рейсом в Орлеан. У нас со Стэфаном должно было быть здесь дело, касающееся моей матери. Но все оказалось напрасно и… — Почему ты стыдишься своих слез? — Я? Вовсе нет! — небрежным движением руки девушка смахивает выступившие слезинки. — В негативных эмоциях нет ничего плохого. Это просто чувства. И они твои. Только твои. Хочешь казаться сильнее, чем есть? К чему эта ложь? И Кэролайн решается. Довериться. Нырнуть в омут с головой. Ей нечего бояться. Врач тут же все забудет, стоит ей только покинуть этот кабинет. — Стэфан был умным, веселым, правильным. В отличие от всех остальных он… Меня уважал. Так мне казалось. Я дышала им. Но он тоже ушел. Как и все остальные, он выбрал не меня. И тогда я поняла… Спазм перехватывает горло. Говорить становится невозможным. Ручка специалиста откладывается в сторону. Психолог замирает, словно ищейка учуявшая нужный след. — Что поняла? И Кэролайн выдыхает. — Дело во мне. Не в них. Только во мне одной. И в этих словах сквозит столько боли, столько ничем неприкрытого отчаяния и обреченности, что врач, отходя от своих принципов, подается вперед к девушке. — Кэролайн. Дело не в тебе. Поверь. Но блондинку не остановить. Внутри нее словно что-то обрывается, опадают оковы, что так долго удерживали ее в узде установленных внутри самой собой общепринятых правил, устоев и приличий. Впервые за очень долгое время она начинает плакать. Навзрыд. Как маленький несмышленый ребенок, потерявший в огромной толпе свою маму. Стоит посреди рабочего кабинета, плачет и ей никак не удается успокоиться. Постыдно прячет лицо в ладонях. Она не совершенна и так слаба. — Нет. Во мне! Я примитивная словно детский бассейн. Даже отец бросил меня. Мама! Все покидают меня! Слезы текут ручьями по молочно-белоснежной коже безупречного лица нескончаемым потоком. — Стэфан… Его предательство… Я больше не могла так существовать. Я не хотела больше чувствовать боль… Я устала. Поэтому я… Я больше не хотела так жить. Врач обнимает пациентку, которая наконец-то открылась ей, и успокаивающе поглаживает по белокурым длинным, идеально прямым волосам. Ей искренне нравится эта скромная, до кончиков пальцев утонченная во всем, чистая душой, загадочная подопечная господина Майклсона. — Боль — это жизнь, Кэролайн. Через страдания ты только совершенствуешься. Не смей больше сдаваться. — Спасибо… — сквозь рыдания выдавливает из себя девушка, ощущая, как ее душа воспаряет над бренной землей, покидая глубины ада. — Спасибо…***
(советую читать под Active Child «Evening Ceremony») Ночь. Никлаус Майклсон мрачен. Он сидит в кромешной тьме поглотившей дом ночи, в полном одиночестве. Монитор ультрасовременного ноутбука отбрасывает зловещую тень на суровое лицо древнего. Бокал с излюбленным бурбоном, так и оставшийся им нетронутый, стоит на рабочем столе. Взгляд мужчины глубокий. Предельно задумчивый. Синие глаза подозрительно увлажнены злым блеском. По заостренным скулам ходят желваки. Зубы сжаты. Тело максимально напряжено. Машина для особо жестоких убийств. Никлаус Майклсон не в силах оторвать своего предельного внимания от видеозаписи, которую он прокручивает раз за разом уже несколько часов подряд и все никак не может остановиться, заставить себя прекратить невыносимую пытку над самим собой. Странное щемящее чувство сдавливает грудную клетку настолько сильно и мощно, словно гибрид принял сильнодействующий смертельный яд. Хочется бросать мебель, кричать, бесноваться, рушить все кругом, рвать на части любого, кто попадется под руку. Но гибрид продолжает спокойно сидеть в своем кожаном рабочем кресле, ни разу не шелохнувшись. В горле стоит предательский ком. Сердце отбивает подозрительно странный ритм, — схожий с тем, когда тело испытывает невероятную боль и пытки. Синева глаз подергивается кромешной мглой. Тьма завладевает душой и разумом. Легкий, еле донесшийся из глубины особняка перезвон браслета заставляет гибрида принять обратно человеческий облик. Тьма отступает. Взгляд стремительно поднимается поверх бликующего монитора, на экране которого на стоп кадре застыла, словно небесный ангел, залюбовавшаяся цветами безупречной орхидеи не менее безупречная девушка. С подозрительной болью в сердце Никлаус прикрывает на секунду глаза, концентрируясь на уравновешенном, безмятежном сердцебиении в глубине дома и словно бы хрустальном, еле слышном перезвоне. «Снова подкармливает тайком бездомную кошку», — проносится мельком мысль. Алые губы трогает еле заметная теплая усмешка, наполненная вековой тоской. Он здесь абсолютно один. Можно позволить себе тяжело вздохнуть, чтобы вернуть способность дышать. Крышка ноутбука с шумом захлопывается. Поднявшись с места, Никлаус берет бокал со стола и подходит к широкому окну. Одергивает тяжелую портьеру. Лунный свет благородно прокладывает дорожку вдоль комнаты. Ирреальные звезды скромно освещают извечный мрак апартаментов Темного Лорда. Мысли первородного далеки отсюда, как и сама Вселенная. Никлаус вдыхает всей грудью свежесть прохладной ночи. Впервые за долгое время ему дышится наконец-то заметно легче. И впервые приходит осознание того, что больше он никогда не отпустит от себя эту светловолосую девочку, своего ангела хранителя, которому собственноручно своим подлым внушением беспощадно подрезал на самом взлете крылья.