Надежда

— Я оставлю снотворное-успокоительное. Сильное средство. — комментирует прибывающий под внушением вызванный на дом доктор. — Следуйте строго рецепту. И позвольте рекомендацию… Юная особа явно находится в группе риска… Присматривайте за ней особенно тщательно. Думаю, вы понимаете, что я имею ввиду… Позвольте узнать, кем вам приходится пострадавшая? Сестрой, супругой? — не получив ответа, седобородый специалист невозмутимо продолжает выносить вердикт. — Это распространенное явление среди подростков. Юношеский максимализм. Но насколько все серьезно, предстоит только выяснить. Найдите подход. Создайте радостную семейную атмосферу. Избегайте любых ссор и конфликтов. Девочка крайне уязвима и подавлена… Если изволите, я понаблюдаю за ее состоянием. Но в специально отведенном для таких случаев учреждении будет в разы безопаснее… Еще бы слово, и академия наук лишилась бы навсегда своего лучшего профессора. Но доктор предпочел скорее ретироваться, и мысль об убийстве пропала вместе с исчезнувшим за дверьми специалистом. Никлаус сидел в кресле возле кровати, на которой безмятежным глубоким сном спала трогательная в своей невинной красоте девушка. Первородный сидел замерев, как кот перед мышиной норой. Он смотрел и смотрел… Чутко прислушивался. Задумчиво растирал пальцами подбородок. Раз за разом гибрид прогонял в сознании произошедшее, и выражение его лица становилось все пасмурнее. Он честно пытался гнать от себя кощунственные мысли подальше, но циничное тысячелетнее сознание упорно настаивало на своем. ОНА НАМЕРЕННО ЗАКРЫЛА ЕГО СОБОЙ ОТ КЛИНКА. СПАСАЛА НЕ ЕГО, А СЕБЯ, ЖЕЛАЯ ВО ЧТО БЫ ТО НИ БЫЛО УМЕРЕТЬ. МЕЧТАЛА О СМЕРТИ. Хотела избежать объяснений? Улизнуть от него, не сказав ни единого слова на прощание? До хруста в костяшках пальцев, Никлаус что есть силы сжимает в ярости вырезанные из крепкого дуба кресельные подлокотники. Он не сводит немигающего взора с той, которой оторвать бы сейчас за содеянное блондинистую глупую голову! Но она так невинна и безмятежна в плену временного забытья. Так хрупка и беззащитна… Бледна… Воплощение произведения искусства во плоти. Полупрозрачный балдахин слегка колышется, проходясь мягкими волнами вокруг обширной кровати. Надо бы закрыть окно в гостевой спальне. Застойный воздух уже давно выветрился, но… Никлаус не в состоянии двинуться с места. Как она могла дойти до такого? Что надломило ее, доведя до попытки самоубийства? Когда он покидал Мистик Фолс навсегда, он оставлял в родном крае свое сердце и душу, тайно надеясь на то что спустя годы, столетия, века — то, что принадлежит ему одному всенепременно примет в конечном счете неизбежное и обязательно отыщет его. Такие узы нерушимы. Незыблемы. Но тот лучик света, что он оставил для себя в тайне ото всех в Мистик Фолс, оказался кем-то безбожно уничтожен, осквернен и выброшен за ненадобностью. Тяжелый взгляд исподлобья не мигая устремлен на безмятежного во сне ангела. Никлаус внимает всем своим звериным чутьем, буквально впитывает в себя любые звуки, любые происходящие процессы в начинающем постепенно оживать бессмертном организме. Чутко прислушивается. Внутренне замирает дабы не пропустить ничего жизненноважного. Вот забилось равномерно мертвое сердечко. Вот вампирша тяжело вздохнула сквозь сон, и пробурчала себе под нос что-то невразумительное. Снова вздохнула. Тяжело. Тоскливо. Так вздыхают мечтающие о смерти немощные старики, что все никак не могут освободиться от тяжкого бремени докучливой старости. Слабо пошевелилась, зашуршав одеялом. Вздрогнула. Видимо, почудился напоследок кошмар. Случайно задела себя рукой по лицу, и очнулась. Слабо застонала, ни в какую не желая пробуждаться от мертвого сна. Заметила его. Напугано попятилась назад, упираясь спиной в пуховые подушки и высокую резную спинку массивной кровати. Вцепившись в край одеяла костяшки пальцев побелели как мел. Взгляд наполнен непониманием и диким разочарованием. Так он и думал. Посредством смерти хотела избежать каких-либо объяснений перед ним. Покуда он жив — не выйдет. Смерть — непочтительная роскошь. И прежде чем даровать ее кому-то, следует вначале вымолить и заслужить ее у короля. Хватит опекать эту малолетку, предоставлять ей раз за разом великодушный выбор, выполнять все ее прихоти и желания, исполнять обещания. Ни к чему хорошему, как выяснилось, это не приводит. Слишком далеко зашла эта легкомысленная вседозволенность. Избаловал. Смотрит на него теперь раненым напуганным олененком, натянув край одеяла до самого подбородка. Часто, рвано дышит, готовая вот вот поддаться охватывающей ее постепенно панике. Усиленно размышляет, не совсем точно понимая где находится и почему всё-таки выжила. Дрожащими кончиками пальцев машинально оттирает с лица и губ запекшуюся кровь. ЕГО кровь, которую он буквально силком вливал в нее. Слабо морщится от боли. Конечно. Ранение от острия клинка папы Тундэ так просто не излечивается. Понадобится время, пока организм вампирши восстановится должным образом и постепенно затянет, чуть было не ставшей смертельной, рану. Как же Никлаус Майклсон зол! Он не выдержит. Обязательно сорвется. Не сумеет спокойно поговорить, не сможет подыскать так необходимых ей слов. Никогда не умел делать этого. Лишь однажды, в лесу… Проявив впервые искренность по отношению к НЕЙ, впервые открывшись полностью, без каких-либо интриг и уверток он смог получить то, чего так хотел и в чем так нуждался всю свою осознанную жизнь… Признание в искренних чувствах. Воспоминания о былом несколько усмиряют бушующую внутри агрессию, что клокочет праведным гневом подобно огненной лаве. Первородный никогда не сталкивался с глубокой депрессией у вампира, и никогда не сочувствовал кому-либо. Не был никогда никому опорой. Не умел. Не нуждался в этом. Подключать Камиллу, у которой до сих пор отсутствовал диплом по психологии, от чего-то не хотелось. Признать честно — барменша не столь уж и помогла ему за все время их с ней знакомства. Больше подставляла под удар своими бесполезными нравоучениями, нежели давала поистине мудрый совет. Взять хотя бы тот случай с объявившимся Майклом… И черт его тогда дернул прислушаться к Ками, и не воспользоваться шансом пронзить смертоносным колом сердце ненавистного врага. Соблазнив пару месяцев назад недоступную барменшу, первородный уже не столь был очарован занудливой блондинкой и все меньше доверял недоучке, мнящей себя великим профессором-мозгоправом. Больше бахвальства, самоуверенности и пустой болтовни, — куда как меньше действий и результатов. В этом была вся Камилла. Но по всему видимому помощь специалиста лишней не будет. Только не тот докторишка, что собрался отправить его девочку в заведение для душевнобольных! Надо будет не забыть поужинать наглецом. Что с НЕЙ случилось за последние годы? Что такого могло произойти с самым жизнерадостным в мире созданием, чтобы заставить ту выбрать смерть? Выбрать тьму. Не свет. Даже ОН, пройдя через кромешный ад в жизни, через саму преисподнюю, всего лишь дважды Только ЗАДУМЫВАЛСЯ о том чтобы исчезнуть из мира навсегда, поддаться слабости, плюнуть на все и сдаться. Но НИКОГДА! Никогда Никлаус Майклсон не поддавался охватывающему его отчаянию. Всегда выживал. Всегда находил в себе силы, чтобы воспротивиться мерзкой слабости. Предавал, плел интриги, убивал и плохих, и хороших, но боролся. И жил со всем этим… Пускай ощущал себя при этом самой последней тварью, монстром, чудовищем, но… ОН ЖИЛ. Существовал… Дышал… И, как оказалось, не зря. В итоге он обрел Кэролайн и поспособствовал, пускай даже в алкогольном опьянении, появлению Хоуп. Непроизвольно вспоминается тот день, и та волшебная ночь, когда до скрежета зубовного, до рвущихся жил, артерий, вен — не хотелось выпускать из своих объятий одну особенную девушку… Но на удивление, Никлаус, в который раз, поступил вопреки собственным эгоистическим желаниям. Снова. И только ради нее одной. Нашел в себе сил отпустить… Будучи абсолютно уверенным что свободолюбивая, впервые открывшая ему душу личность, со временем осознав неизбежное, непременно обязательно, сама, лично приедет к нему. Найдет. Всенепременно отыщет. Сделает завершающий ход в разыгрываемой между ними любовной партии. Просто она слишком юна, молода и неопытна. Необходимо было дать ей некоторое время на переосмысление произошедшего. Дать право на заранее предрешенный самой судьбой выбор. Уважительно отнестись к ее внутреннему страху, борьбе с самой собой… Но Она должна была отыскать его. Прийти. Сама. Без какого-либо принуждения с его стороны. По своей собственной свободной воле. Первородный всем своим сердцем верил, что все случится именно так. И никак иначе. Искрящийся глубочайшей нежностью, страстью, всепоглощающей любовью взгляд сгорающей под ним в муках оргазма на лесной поляне девушки, не мог обмануть, не способен был лгать. Прибывающий в опьяняющем душу восторге Никлаус внутренне ликовал как потерявший девственность юнец-мальчишка, тайно готовился к приему нагрянувшей в Орлеан «нежданно-негаданно» вампирши. Даже составил в конечном итоге сгоревший в камине план, распорядок их дальнейших посещений, список лучших ресторанов, баров города… Он ждал… Не мог обмануться… Ведь испытываемые ими обоими в лесу чувства так походили на никогда ему неведомую, но искупляющую все грехи… любовь. Дни шли за днями. Минуты превращались в часы томительного ожидания. Надежда превращалась в самообман и угасала. Испытываемая горечь стала заглушаться выпивкой, рисованием и Женевьевой… Никлаус почувствовал себя тогда сентиментальным идиотом, принявшим самообман за действительность. Глядя на хрупкую девушку, безмятежно спавшую в его доме, на его постели — Никлаус теперь же сомневался. Сомневался во многом… Что могло привести непорочного ангела к такому состоянию, какой он застал ее в церкви? Где были ее друзья? Почему не с НЕЙ? Как ОНА посмела даже помыслить о смерти? В двадцать-то лет? Какое право имела, не задумывась, так опрометчиво разбрасываться собственной жизнью? Как посмела так фривольно, легкомысленно и беспечно распоряжаться тем, что давно принадлежало ему одному? Выжидательный тяжелый взгляд прямиком направлен на главную виновницу вчерашнего вечера. Он ждал, что Кэролайн непременно напустится на него, будет вопить о своем праве выбора, хамить ему, препираться, но… Она неподвижно сидит в кровати, стыдливо опустив голову, и как-то жалко, пришибленно молчит. Кажется угасшей. Потерянной. Стыдится самой себя. Выглядит жалкой. Внимательно сканируя ничуть не изменившуюся подростковую фигурку взглядом полного презрения и осуждения, Никлаус резко подскакивает с места и покидает комнату, громко хлопнув напоследок дверью. Иначе он убьет ее. Уничтожит. Осознание того, что возможно навсегда утратил свой свет заключенный в этой некогда прекрасной жизнерадостной девушке, от чего-то нещадно рвет бессмертному душу и сердце. Вернувшись через пару минут обратно в спальню дыхание гибрида обрывается, замирая где-то в груди от пронзившего ледяными иглами ужаса. Умудрившись дотянуться до находившихся на прикроватной тумбочке таблеток Кэролайн, лежит безвольной куклой на полу. Десяток упаковок снотворного, стакан воды и дело сделано. Открывшаяся от удара о твердую поверхность рана вновь обильно кровоточит и заливает собой дубовый паркет. Она же бессмертна. О чем только думала? Банальное желание забыться? Пытается отключить эмоции, но пока не выходит. Мгновение длится вечность. Срываясь с места в секунду Никлаус исчезает с бездыханным телом на руках в ванной комнате. Включает ледяной душ. Заставляет вампиршу захлебываться водой даже когда ту нещадно выворачивает таблетками наизнанку. Буквально топит идиотку в ледяных потоках. Ее слабое сопротивление ничто. Всего-лишь жалкие рефлекторные попытки тела обрести возможность дышать, не более. Ну же! Борись как следует! Расцарапай лицо! Обнажи клыки! Кричи! Вопи! Оскорбляй! Ничего… Лишь бессильно виснет у него на руках, нисколько не обращая внимания на происходящее. Ни всхлипа. Ни слезинки. Даже обжигающий лед воды нисколько не приводит обезумевшую девчонку в себя. Обнимает его за шею… Дрожит как осенний лист на ветру. Шепчет что-то в мольбе… И прозвучавшие слова взрывают мужской рассудок. Никлаус брезгливо отшвыривает от себя блондинку, словно та заражена чумой. Хочет умереть? Чудненько! Но только, когда он позволит.

***

Никлаус ни о чем не думал. В голове было пусто как в раскрытой могиле. Раз за разом он прокручивал в сознание события последних дней. Когда-то прицепленная к двуспальной кровати стальными оковами по рукам и ногам Кэролайн могла показаться ему верхом эротических фантазий, потаенных грез и самых его откровенных мечтаний… Но не сегодня. Никлаус кивал головой, слушал скучные донесения Джоша и не слышал, как с внутренним знакомым отчаянием чувствуя как возникает вновь и разрастается в груди знакомая боль. «Надо было вырвать ее из лап Мистик Фолс еще тогда, в детстве…» С мрачным остервенением Никлаус перебирает краски с кистями у себя на столе и отказывается понимать почему не разверзается земля, почему не падает небо, сокрушая над своими обломками землю… Что это за мир такой, в котором даже самое жизнерадостное и светлое создание пожелало по собственной воле распрощаться с собственной жизнью? — «Убей меня… Умоляю… Пожалуйста… Я так больше не могу… Умоляю… Убей…». Каждое слово девушки, что та шептала ему в момент отчаяния под душем, вонзились в душу первородного гибрида смертоносными, беспощадными клинками. Никлаусу вдруг показалось, будто внутри словно что-то до предела максимально натянулось и лопнуло. Краски с кистями полетели в ближайшую стену, чуть было не зацепив бедолагу Джоша. — Добудь мне вербену! — рявкает гибрид. И, зловеще усмехнувшись, поясняет недоумевающему ассистенту. — Хочу совершить одно доброе дело, и заставить одну очаровательную особу жить. *** Никлаус лежал рядом с девушкой и смотрел в широкое окно за которым виднелось черное, усыпанное россыпью мелких звезд ночное небо. Он слушал невнятный шум никогда не затихающего города. Где-то надрывно плакал саксафон, предчувствуя неизбежное. Бок и бедро ощущали нежное, доверчивое тепло свернувшегося калачиком хрупкого, изможденного голодовкой девичьего тела. Никлаусу от чего-то вспомнилось увиденное им когда-то в далеком детстве — громадный грозный пес растянувшийся на солнышке у крыльца дома, и маленький трехцветный котенок с коротким хвостиком-морковкой, устроившийся возле самой его опасной морды, в каких-то миллиметрах от страшных смертоносных клыков. Именно так они с Кэролайн наверно сейчас и выглядели. Потом гибрид вспомнил о том, как ему достался защитный амулет, который он не снимал с шеи все эти годы. Улыбнулся. Именно тогда, сидя под дубом в яблоневом саду, в нем впервые за тысячу лет дрогнул тот промороженный кусок льда, который люди называли сердцем. Именно тогда в нем впервые шевельнулась в груди частица так ему непривычного тепла. Никлаус вспоминал ту маленькую девочку совершившую с ним когда-то невообразимое чудо, смотрел в небо, лениво перебирая кончиками пальцев светлые мягкие пряди длинных, рассыпанных у него по груди девичьих волос и улыбался неизвестно чему. Пока она не успела сообразить как отключаются чувства, пора было действовать решительно. Никлаус почувствовал как дрогнуло сердце, а перед глазами появился туман, который он поспешил сморгнуть. Он перевернулся на бок, взглядом лаская черты безмятежного лишь во сне, лица. Пускай возненавидит его заново, пускай он станет для нее наихудшим кошмаром, но он вернет ее тягу к жизни. Прибегнет к самым кощунственным методам и пыткам, но добьется своего ради нее самой.

***

Веточка вербены томительно медленно скользит поверх женской одежды, очерчивая плавные изгибы прекрасного изможденного тела. Мужские пальцы нещадно жжет, но гибрид словно бы этого не замечает. Вот растение словно бы ненароком касается обнаженного женского плечика спящей. Во сне девушка еле заметно вздрагивает. Слабо звякают сковывающие движения цепи и вновь затихают. Тогда вербена приступает к исследованию молочно белой кожи шеи. Девушка недовольно что-то ворчит во сне и придвигается максимально близко лицом к развлекающемуся мучителю. Утыкается кончиком носа в область мужских ключиц. Прячется у первородного на груди, таким образом находя для себя спасение. Такая милая. Будь проклят тот мир, что вынуждает свои творения совершать задуманное. Никлаус тяжело сглатывает. Пальцы буквально уже дымятся, как и все тело от охватившего внезапно жара. Отбросив веточку куда-то в сторону, он осторожно касается светловолосой макушки губами. Поцелуй сродни отеческого. Не больше. Но восставший в брюках член претендует на большее. Болезненно прикрывая глаза, сжав зубы, Никлаус начинает расстегивать женскую кофточку пуговку за пуговкой. Он ловко справляется с поставленной перед собой задачей. Тысячелетний опыт говорит сам за себя. Оковы мешают снять одежду не травмируя ткани. Поэтому с абсолютно отстраненным выражением лица, Никлаус одним резким движением рвет на тут же очнувшейся девушке одежду. Она пытается ускользнуть на сверхскорости, но… Цепи не позволяют вампирше сбежать. Падая спиной на простыни застеленные сверху какой-то травой, Кэролайн громко вскрикивает, пытаясь рефлекторно избежать источник боли. Но не тут-то было. Сверху ее ловко накрывает мужское сильное тело, еще теснее вжимая обнаженной кожей в рассыпанную по кровати вербену. — Хочешь прекратить это? — заглядывая глубоко в голубые, наполненные ужасом и болью глаза, спокойно интересуется Никлаус. И от беспристрастности его тона проходится мороз по коже. — Тогда живи. Прокусывая себя за губу до крови, упрямая девчонка терпит как может, и упорно молчит, не издавая больше ни звука. Отлично. Он подождет когда вербена начнет медленно, но верно прожигать ее внутренности. Никлаус с безучастным видом наблюдает за тем как прекрасное лицо искажается небывалой мукой, кожа лба, груди, живота покрывается липким потом, дыхание становится загнанным как у раненного животного. — Убей меня… Снова! Она снова просит его о невозможном! Сколько можно? Видит Бог, он не хотел падать так низко, но она не оставляет ему выбора. — Может достаточно? Ты мучаешь ее… — блеет находившийся в сторонке бледнеющий на глаз сердобольный Джош. Кретин. Опаленными руками Никлаус подхватывает вампиршу и переворачивает ее на очищенную от жгучей травы сторону постели. Подминает ее вновь под себя. Пристально заглядывет во влажность бездонных голубых глаз. Ноздри яростно раздуваются. Скулы сводит от ярости. Надо, конечно, попробовать ввести вербену внутривенно, заставить девчонку глотать эту траву, наполнить жгущей субстанцией все ее внутренности, завернуть целиком в этот ад, но… Никлаус вдруг отчетливо ясно осознает, что не сделает этого. Только не с ней. Укуса и торшера с него было достаточно. Сегодня он падет куда ниже. — Прости, милая… — шепчет он, нежно заправляя выбившуюся из белокурого локона прядь, за ухо. — Клаус, пожалуйста… Мольбы бесполезны. Никогда не действовали на жестокое сердце. — Спи. — внушает первородный. И без какого-либо сопротивления внедряется в разум девушки. Насильно. Грубо. Без предупреждения.

***

Кэролайн стояла на узкой каменистой тропе. Справа и слева вздымались неприступные скалы, а где-то позади, вдалеке, маячили зеленые, спасительные цветущие яблони, призывно шелестя своими густыми кронами. Над зубчатыми вершинами скал медленно плыло навстречу косматое серое грозовое облако. Она чувствовала… Наступало, подкрадывалось, ползло… нечто безымянное и безликое, пока еще невидимое за поворотом тропинки, но такое, что девушка знала — стоит ей только увидеть э т о, и она сейчас же умрет. Кэролайн была не одна. Она видела рядом с собой… Никлауса Майклсона. Его сутулую спину в темном кожаном пиджаке, светлый короткостриженый затылок на котором ей так однажды понравилось перебирать прядь за прядью удивительно мягкие на ощупь волосы… И почему интересно ей сейчас это вспомнилось? Он медленно пятился к ней назад, яростно с кем-то сражаясь, принимая неравный, отчаянный бой. Кровь брызгала во все стороны. Алая субстанция казалось была повсюду. Била из чужих артерий и вен фонтаном. ЕЕ Неведомый Ужас был для него просто врагом из плоти и крови, которого вполне можно было достать клыками. Ураган приближался. Ветер шумно завывал, грозя унести следом за собой все живое, повыворачивать с корнем. — Беги! — не оборачиваясь, прорычал Никлаус. И Кэролайн почувствовала, что и в самом деле может убежать к яблоням, что находились позади, и спастись. Просто повернуться и убежать. — А как же ты? — закричала она, нервно оборачиваясь назад. Никлаус не ответил. Он двигался с той убийственной быстротой и силой, что не раз отбирала жизни у неожидавших такого подвоха самоуверенных врагов и друзей. — Беги! Блеск янтарно-желтых глаз и звериный оскал кажутся достаточно убедительными. Но Кэролайн видит в глубине полыхающих дикой яростью зрачков потаенную обреченность. И цепенеет от ужаса. Если уж всемогущий бессмертный убийца терпит поражение, то каков же тогда враг? Повернуться и убежать. Нет ничего проще. Она все равно не в силах помочь первородному, но и бросить здесь одного отчего тоже не может. Только если умереть вместе с ним… Так странно. Чувства путаются в непонятный клубок. Мелькает образ Стэфана перед глазами, и постепенно тускнеет. Его место занимает первородный убийца. Кэролайн собралась крикнуть Никлаусу, что не оставит его гибридскую задницу без компании, но не успела. Он начал падать. Падая, гибрид обернулся. Девушка увидела на удивление приветливое, милое сердцу лицо. Ни брызг крови, ни ненависти. Лишь светлая, полная неверия в собственное счастье, обращенная лишь к ней одной, улыбка. А из-за скалы… И тут у Кэролайн перехватило дыхание от ужаса. К Никлаусу тянулись какие-то жуткие щупальца, намериваясь сдавить его намертво и утащить за собой в непроглядную тьму. Это Ее страх одиночества, боязнь остаться одной, никому не нужной, нелюбимой -пытался обречь на вечные страдания невиновного. Это она должна быть на месте гибрида. Глупый. Зачем он заступился за нее? Почему не отдал на растерзание ее? Кэролайн изо всех сил стиснула мокрые от липкого ужаса ладони, хищно оскалилась против врага, и неуклюже бросилась на выручку, прыгая со скалы следом за утаскивающим Никлауса Майклсона на самое дно, монстром.

***

И тут сон прервался, забредший в слишком жуткий тупик. Кэролайн проснулась. Она не вскочила с криком. Просто ощутила, что нет никаких скал, никакого монстра, а есть только подушка и одеяло. И между тонкими вуальками кроватного балдахина заглядывает веселый солнечный луч. Кэролайн стало страшно. Впервые за последнее время равнодушие и апатия сменились хоть на какое-то чувство. Удивительно, собственной жизнью она более не дорожила. Смерть матери и предательство Стэфана, вновь закрутившего роман с Еленой, подкосили ее окончательно. Но сон сотворил невероятное. Вернул инстинкт самосохранения, потребность жить ради… Ради кого-то… Ради… Когда случается увидеть во сне кого-то из близких знакомых, потом, наяву ощущаешь к нему особенное родство. Слабо застонав от пронзившей внезапно около области сердца боли, девушка облокотилась спиной о подушки. Прижала руку к занывшей, перебинтованной области недавнего ранения, и обнаружила что обнажена до пояса. На ней находились одни только легенсы. Даже обувь отсутствовала. Стальные оковы свободно свисали по бокам кровати. При виде дремлющего рядом Никлауса, сердце пропускает пару глухих ударов. «Живой? Не разбился?» — приходит в голову первая шальная мысль. Синие глаза неожиданно резко распахиваются, пронзая собой очнувшуюся гостью убийственным злым взглядом. Родниковые глаза девушки словно два омута беспокойства. — Не надоело играть в Бетмена и Робина? Голос прозвучал зловеще до дрожи. Агрессия и злоба. Ничего более. Принимая абсолютное поражение без боя, девушка отводит взгляд куда-то в противоположную сторону. Натягивает одеяло до самого подбородка, словно оно может укрыть ее от обжигающей ненависти. Наступает гнетущая тишина. Кажется, что Кэролайн собирается что-то ответить, но передумывает. В ее горящих было беспокойством глазах будто бы что-то разом захлопнулось и затаилось. Так выглядит забившийся под скамейку от преследовавших его собак, дикий котенок. — По приезду в мой город ты загрызла пятерых людей. — Не до смерти. —глухо из-под одеяла пытается оправдать себя блондинка. — Ты нарушила МОИ правила. Проходя к шкафу, Никлаус неглядя выуживает из него какие-то тряпки. Швыряет в замеревшую на своем месте девчонку. — Собирайся. — Куда? — смотрит на него полудиким волчонком блондинка. — Куда надо. — грубит в ответ первородный. — Пока я не вынесу тебе должного наказания, побудешь пока моей пленницей. Не услышав в ответ ни возмущений, ни ругани, Никлаус покидает спальню, громко хлопая дверью напоследок.