Des yeux qui font baisser les miens Un rire qui se perd sur sa bouche Voilà le portrait sans retouche De l'homme auquel j'appartiens…
Элизабет проснулась, вновь услышав песню «La vie en rose», как в тот день своего рождения, и поняла, что вновь находится дома в своей комнате. Раздался стук в дверь. – Войдите! – крикнула девушка. Дверь открылась, и в проёме появилось улыбающееся лицо Букера. – Эй, соня, уже скоро полдень, – произнёс он по-отцовски нежно. – Ты до вечера собираешься валяться? Хорошо, что сегодня выходной. – Мне нездоровится, папа, – ответила дочь, оправдывая свой долгий сон. – Бедняжка, наверное, попала под вчерашний ливень? – Да, когда шла с работы. – Отдыхай, я сейчас скажу маме, и мы с ней придумаем, как поставить тебя на ноги. Ах да, Элизабет, нужно прикрыть окно, а то я чувствую запах табака в твоей комнате: кто-то курит на улице. Букер закрыл окно и вышел, а Элизабет села в кровати и в задумчивости взялась за голову, перебирая все воспоминания. Находясь в таком положении, она невольно бросила взгляд на небольшую тумбу с лампой, которая стояла у кровати, и увидела на ней ту самую розу и рядом незнакомую открытку. Взяв открытку в руки, она посмотрела на рисунок и увидела, что там нарисованы ноты, да не просто ноты, а ноты Песни Соловья. Это обстоятельство очень взволновало девушку. Она перевернула открытку и увидела на обороте надпись: «Сестра, жду тебя ровно в полдень на смотровой площадке третьей платформы Эйфелевой башни. Не забудь взять с собой розу и эту открытку. Верь и надейся.Другое отражение».
«Что же ты задумал, Джон?» – подумала девушка и, вскочив на ноги, стала быстро собираться. Спустя десять минут, Элизабет покинула дом, на удивление всего семейства, и направилась к Эйфелевой башне. На улице было пасмурно и шёл мелкий дождик, поэтому на вершине башни зажгли свет маяка. На часах было 11:50, когда Элизабет поднялась на смотровую площадку третьей платформы и, облокотившись на перила, стала любоваться городом и ждать. Чего она ждала? Сама не знала. Просто верила и надеялась. Это место, Эйфелева башня, напоминало ей только о хорошем. Здесь она часто была с семьёй и здесь она вновь встретила Джона, после того, как стёрла его реальность. Она ждала брата, но в назначенное время он не явился. – Простите, мадемуазель, я вижу у вас розу в руках, – неожиданно раздался знакомый голос. Элизабет обернулась, и у неё перехватило дыхание: она увидела Кена. Он был такой же элегантный, красивый, но неловкий и немного робкий в её присутствии, как это было при их, теперь уже никогда не состоявшейся, встрече в Нью-Йорке. – Простите, это вы мадемуазель ДеВитт? – продолжал говорить молодой человек. – Меня зовут Кенелм Брентон, но все меня зовут просто Кен. Я музыкант. Прибыл сюда из Нью-Йорка по приглашению компании «Джон и Джек». Здесь меня встретили какие-то странные рыжие близнецы, которые сказали прийти сюда в полдень, найти девушку по имени Элизабет ДеВитт, которая будет с розой. Это ведь вы? Простите… Что с вами? Вам дурно? – Со мной всё хорошо, Кен, – выговорила девушка, едва придя в себя от удивления. – Да, я Элизабет. – Рад познакомиться с вами! Я и не думал, что мне придётся быть учителем по музыке у такой девушки… Простите… что я несу? Я сильно волнуюсь. А мы с вами не встречались раньше? – Нет, никогда. – Просто мне сказали, что вы родились в Нью-Йорке. – Я покинула его, когда была ещё ребёнком. – Жаль, это прекрасный город… но мы ушли от темы. Как я уже сказал, компания «Джон и Джек» наняла меня для того, чтобы я приехал сюда и стал учить вас музыке. Честно говоря, поначалу я был очень удивлён такому предложению, ведь я ещё совсем молод, а в Париже есть виртуозы намного талантливей меня, но эти рыжие сказали, что вы желаете, чтобы вас учил американец, и не просто американец, а именно уроженец Нью-Йорка. – У вас есть девушка, Кен? – неожиданно спросила Элизабет. Этот вопрос застал молодого музыканта врасплох, и он на мгновение растерялся, покраснел, а потом ответил: – Нет, если честно. В последнее время я занимался только музыкой, а девушки… Вы сами видите какой я неловкий при общении с красивой девушкой… – Зато вы умеете делать комплименты, – улыбнулась Элизабет. – Расскажите мне о музыке. На чём вы играете? – Обычно на фортепиано, но могу и на других инструментах… Кстати, эти рыжие сунули мне в карман губную гармонику, а я на ней тоже хорошо играю. Могу сейчас что-нибудь исполнить для вас. – Сыграйте это, – сказала Элизабет, подав ему открытку с нотами Песни Соловья. – Отличная мелодия! – воскликнул Кен, прочитав ноты. – Я бы, наверное, такую не смог сочинить. Сейчас вы её услышите. Кен приложил гармонику к губам и стал играть Песнь Соловья, чьи первые ноты когда-то были командой для взятия механической птицы под контроль. Мелодия разносилась вокруг, и её с вниманием слушали посетители башни. Для Элизабет эта Песнь была чем-то большим, чем просто музыка. Звуки ласкали слух и словно уносили вдаль плохие воспоминания, чему она была несказанно рада. Теперь она жила настоящим, только своим миром, а прошлое должно было забыться, как плохой сон. Что касается будущего, то она знала, что оно укрыто даже от тех, кто его делает. Немного в стороне, слушая мелодию, стояли близнецы Лютэсы и Джон. – Любовь – это мгновение, дающее жизнь вечности. – А вечность влюблена в творения времени. – У каждой вечности своя вселенная…