Константы и переменные: Песнь Соловья

      Брат-близнец ДеВитт переместил себя с сестрой в тот самый переулок, где Лютэсы открывали разрыв своей машиной и где маленькая Элизабет оставила свой мизинец – первопричину всех временных коллапсов.       – Снова здесь? – удивлённо спросила девушка. – Зачем?       – Сейчас увидишь, – ответил Джон и указал вперёд.       По переулку рука об руку шли Анна и Кен, одетые во всё чёрное. Девушка была грустна, с заплаканными глазами, а молодой человек пытался её разговорить, чтобы она не падала духом. Они возвращались с кладбища, где проведывали могилу родителей Анны.       – Мне до сих пор не верится, что его больше нет, – с горечью произнесла девушка.       – Мне очень жаль, – проговорил Кен, словно виня себя в произошедшем. – Если бы я только знал, что в тот вечер произойдёт такое страшное событие, то попытался бы помешать убийце, не дал бы свершиться злодеянию.       – Не говори глупости, Кен. Если бы в тот день я потеряла и тебя, то умерла бы от горя. Возможно, ты спас мне жизнь, пригласив в кино… Я рада, что ты рядом, милый Кен.       – Я всегда буду рядом с тобой, Анна, пока бьётся моё сердце.       – Я это знаю, Кен, – сказала девушка и попыталась улыбнуться.       – Вот, я вновь вижу твою улыбку, пусть и грустную, но улыбку. А сейчас, пусть это и не к месту, я хочу сыграть одну мелодию, которую сочинил специально для тебя. Лучше бы, конечно, на фортепиано, но я могу исполнить прямо здесь на губной гармонике. Надеюсь, она поднимет тебе настроение.       – Это очень мило, Кен, сыграй, пожалуйста. Твоя музыка меня всегда успокаивает и заставляет уйти от тяжёлых мыслей.       Кен достал из кармана гармонику и, приложив к губам, начал играть мелодию, но не успел он исполнить и четырех нот, как внезапно остановился, увидев впереди троих мужчин, преградивших им путь.       Элизабет, стоявшая с Джоном в другой стороне переулка, вздрогнула, услышав эту мелодию, и побледнела; её прекрасные глаза наполнились ужасом.       – О, боже! – воскликнула она, но её никто не мог услышать, кроме брата. – C-A-G-E, до-ля-соль-ми! Это же Песнь Соловья!       Джон лишь невесело улыбнулся: он знал всё это наперёд. Сцена в переулке тем временем продолжала разыгрываться.       – Господин Альберт? – удивлённо произнёс Кен, узнав одного из мужчин. – Что вы здесь делаете?       – Молодой человек, – ответил надменно собеседник, – обращайтесь ко мне: мистер Финк.       – Простите, мистер Финк, но что вам от меня нужно? Мне казалось, что я уже всё сказал вам.       – У нас был уговор, Кен, – произнёс Альберт угрожающим тоном. – Вы не можете отказаться от него.       – Я же вам сказал, что не желаю на вас работать! – закричал молодой музыкант. – Единственное, что я хочу, так это быть со своей любимой невестой.       – Не беспокойся, ты будешь с ней всегда, – с усмешкой произнёс Финк.       Внезапно в переулке сверкнула яркая вспышка и в кирпичной стене дома открылся разрыв, созданный машиной Лютэсов: всё было так же, как и при краже маленькой Элизабет. За разрывом показались сами Лютэсы, Иеремия Финк и седеющий Комсток.       – Хватайте его и тащите сюда! – приказал Иеремия, и два охранника Альберта накинулись на Кена. – Брат, ты тоже не задерживайся.       – Прекратите! – кричала Анна, пытаясь остановить это безумие. – Что вы делаете?!       – Беги! – крикнул ей молодой музыкант, ударив гармоникой по голове одного из налетевших на него людей Финка. – Скорее уходи!       Но второй, физически более сильный, ударил Кена кулаком в живот, и тот согнулся от боли.       – Не трогай его, ублюдок! – кричала Анна вся в слезах, пытаясь помешать охраннику.       Но тот с размаху ударил её по щеке, и несчастная девушка упала на тротуар, едва не потеряв сознание.       Кен отбивался, но оба охранника крепко схватили его и потащили в разрыв. Анна успела встать на ноги и побежала следом за ними.       – Нет! – кричала она в отчаянии. – Отпустите его!       – Вырубай машину! – скомандовал Комсток, когда охранники вместе со своей ношей вошли в разрыв.       – Кен! – закричала девушка, пытаясь схватить возлюбленного за руку, которую он к ней тянул.       – Анна! – крикнул в ответ Кен, дотронувшись до её руки.       В этот момент Лютэсы выключили машину и разрыв закрылся, обрезав Кену два пальца: указательный и средний.       Анна с рыданиями упала на колени у стены, била по ней руками, словно пытаясь пробить проход, но всё было тщетно. Она осталась одна, одна в этом переулке, и одна в своей жизни, без отца и матери, и теперь без возлюбленного.       В это же время, стоя в стороне, на груди у Джона плакала Элизабет.       – О, боже! – говорила она сквозь рыдания и всхлипывания. – Нет, этого не может быть. Я не могу поверить в это… Какой кошмар! Они… они… Неужели это правда, Джон? Неужели они сделают из него Соловья?! Боже! Моего тюремщика из моего же возлюбленного. Будь проклят Комсток! Почему он жив, Джон? Я… я утопила этого мерзавца собственными руками!       – Из-за них, Элизабет, – ответил брат-близнец, указав на обрезанные пальцы, которые подобрала безутешная Анна. – Новый пространственно-временной коллапс.       – Но почему я ничего не помню, Джон? Я заглядывала во все двери, во все миры, и… я ничего не помню о том, что из него сделали механическую птицу. Я всё забыла! А если и помнила раньше, то почему не попыталась тогда всё исправить, не дать им забрать его?       – Ты заглядывала во все двери и знала обо всём этом, но, когда ты погибла в Восторге, все вселенные закрылись, и ты всё забыла. У тебя осталась память только нескольких своих вариаций.       – Но… я должна была что-то предпринять?       – Тогда тебя интересовал только Комсток, ведь ты даже не знала Кена. Любила его не узница башни, а девушка Анна, дочь детектива ДеВитта, в тех вселенных, где Комсток вместо тебя крадёт твоего возлюбленного, чтобы сделать из него стража для тебя же, отнятой у Букера в других мирах. Комсток делал твою жизнь кошмаром, даже не забирая тебя.       – Тебе открыты все двери, Джон. Скажи, есть ли шанс всё изменить?       – Всё зависит от тебя, Элизабет. Всё приходит в движение от одного важного решения. Я обещаю тебе, что приложу все усилия, чтобы ты была счастлива, но для этого тебе нужно сделать правильный выбор.       – Я так устала от всего этого, Джон, – проговорила Элизабет, перестав плакать и вытерев слёзы. – От всех этих вселенных, констант и переменных. Мне хочется жить только в своём мире и навсегда забыть тот кошмар, что был со мной раньше.       – Нельзя забыть, но можно изменить.       – Хорошо, брат, я верю тебе. Покажи мне всё.       Джон кивнул и открыл новый разрыв, теперь переместив себя и Элизабет в парящую Колумбию. Они оказались в большом зале с кинопроектором, где напротив проекционного экрана был установлен прототип Соловья: шевелящаяся голова гигантской механической птицы.       – Я помню это место, – сказала Элизабет, осмотревшись вокруг. – Я была здесь, когда Сушонг потребовал у меня найти образец моих же собственных волос. Это лаборатория Финка, где создавался Соловей… О, бедный Кен! Они пытают его!       В небольшой смежной с залом комнате Элизабет увидела Кена, прикованного к железному стулу, к которому были подведены провода. Молодой человек выглядел очень измученным: небритый, лохматый, с синяками на лице и кровоподтёками на теле. Было ясно, что он находился здесь уже достаточно долго.       Рядом с ним стояли шестеро учёных в белых халатах, среди которых был Иеремия Финк.       – Мой друг, хватит упорствовать, – властно произнёс Финк, обращаясь к пленному. – Зачем ты мучаешь себя? За тобой никто не придёт. Ты навсегда в наших руках. Мы можем всё сделать и без твоего согласия, но с ним нам будет гораздо легче установить импринтинг к субъекту.       – Стать вашим механическим монстром? Никогда-а-а-а! – ответил Кен, и получил разряд тока. – Лучше убейте…       – Убить тебя? Зачем? Ты пригодишься нам живым. Дай своё согласие и добровольно, без принуждения, прими свою великую миссию: защищать агнца от ложного пастыря.       – Вы и мою Анну украли, палачи! Держите её в башне, как вещь… а меня хотите сделать её тюремщиком. Чёрта с два-а-а!       – Ты ведь исполнишь свою мечту и будешь всегда рядом с ней - другого пути у тебя уже нет. Нужно было влюбляться в другую девушку. Даже твоё упрямство, мой мальчик, не испортит наш грандиозный план.       – Засунь этот план в свою грандиозную задницу!       – Вот как! – вспыхнул гневом Финк. – Увеличьте напряжение и длительность.       Вновь послышался электрический гул и Кена ударило сильным разрядом тока: он трясся и кричал от боли несколько минут, пока не потерял сознание.       – Что вы делаете, Финк? – раздался властный голос вошедшего в дверь Комстока. – Я не приказывал убивать его.       – Проводим процедуры шокотерапии, – ответил Иеремия, жестикулируя руками, – чтобы выработать у подопытного рефлекс полного подчинения нашим приказам.       – А что с импринтингом? Надеюсь, что на этот раз нас ждёт успех? Вы сказали, что с человеком будет больше шансов установить привязанность.       – Да, подопытные животные оказались никуда не годными, даже собаки, которые славятся своей преданностью к хозяевам. В данном случае мы имеем человека с глубокой эмоциональной привязанностью к субъекту… вернее, к той её вариации, которая живёт в том мире, откуда мы его забрали, но я не вижу разницы.       – И вы на сто процентов уверены, что он привяжется к агнцу, уже будучи механической птицей? Мне не нужен ещё один глупый механик.       – Будучи кибернетическим организмом, если говорить точнее. Я не могу дать полной гарантии, что привязанность непременно сразу появится, но с этим подопытным у нас больше шансов установить импринтинг с субъектом. Можно позже попробовать создать привязанность с помощью гипнотерапии, непосредственно с готовым Соловьём.       – Работайте, Финк, мне нужны результаты. Ложный пастырь не должен забрать агнца из башни, а для этого должен функционировать Соловей, и чем скорее, тем лучше.       – Вы хотите, чтобы мы начали операцию прямо сейчас?       – Да, создайте нового Соловья и молите Бога, чтобы на этот раз всё получилось.       – Следовало бы повременить с этим, проведя больше исследований подопытного.       – Хватит, Финк! Вы и так уже слишком долго с ним возитесь.       – Хорошо, мы приступим прямо сейчас.       Комсток вышел.       – Вы всё слышали? Действуйте, – приказал Финк учёным и отправился следом за пророком.       Люди в белых халатах освободили бессознательного Кена от оков и, положив его на носилки, направились в операционную.       – Они чудовища! – воскликнула Элизабет и хотела броситься следом, но её задержал Джон. – Нужно спасти его!       – Нет, сестра, здесь ты ничего уже не изменишь.       – Я не могу! – кричала девушка, пытаясь высвободить руку. – Не могу бездействовать, когда они творят с ним такое. Я ведь чувствую всё то, что чувствовала Анна. Ни один человек на свете не заслуживает того, что сделали с ним, ни одна живая душа. А я ненавидела его… Его! А ведь он был моим единственным другом в башне.       – Приди в себя, сестра, – сказал Джон, пытаясь успокоить сестру. – У тебя паника. Я понимаю, что ты сейчас чувствуешь, но мы пока ничего не можем сделать.       В конце концов Элизабет упала обессиленная на колени перед головой прототипа Соловья и дотронулась до него.       – У меня уже нет сил, Джон, даже на рыдания, – произнесла она шёпотом. – Столько эмоциональных потрясений за короткий промежуток времени. Мне очень тяжело всё это осознавать, что нашу жизнь исковеркали эти мерзавцы. Тогда, когда были открыты все двери, я была сильной и, казалось, могла решать свою судьбу по своему усмотрению, а теперь… теперь я простая девушка с кошмарным прошлым.       – Ты сильная, Элизабет, – с уверенностью сказал брат-близнец, – и ты можешь всё изменить, если захочешь. Вспомни, как ты направляла Букера на нужное решение: ему тоже было больно, но он вытерпел и нашёл в себе силы, чтобы изменить прошлое.       – Да, ты прав, Джон, – произнесла Элизабет, поднявшись на ноги. – Не нужно впадать в отчаяние и паниковать. Показывай дальше, но, прошу, не надо той картины, как его превращают в Соловья: я не вынесу подобного зрелища.       – Я и не хочу, чтобы ты это видела.       Договорив, Джон открыл разрыв и переместился с Элизабет в кабинет Финка, где находились сам Иеремия, его брат Альберт и Комсток. Все трое говорили на повышенных тонах, а пророк, судя по его виду, был сильно взбешён.       – Ничего не работает, Финк! – кричал Захари, тыча пальцем в лицо хозяину мануфактуры. – Импринтинг не удался! Этот влюблённый подопытный – пустышка! Он даже не приближается к агнцу, не говоря уже о том, чтобы защищать её от ложного пастыря. А эта ваша гипнотерапия привела к тому, что он убил всех учёных, которые пытались привить ему привязанность.       – Я же говорил, – отвечал Иеремия, жестикулируя в своей манере, – что не могу полностью гарантировать, что Соловей привяжется к субъекту. У нас были высокие шансы, но пока ничего не вышло. Он не узнаёт девчонку, поскольку от воздействия АДАМа и раствора, в который мы его погружали, его мозг сейчас лишён собственной воли.       – Нужно было делать так, чтобы он сохранил хоть частички разума.       – Частично разум у него есть, но он пока не адаптировался под новые условия: был человеком, а теперь киборг – такое трудно осознать и при этом не тронуться умом. Нельзя прекращать попытки установить импринтинг с субъектом и, когда это случится, то остатки разума подопытного будут видеть смысл своего существования в защите девчонки.       – Разрешите мне кое-что предложить? – вмешался в разговор Альберт.       – Валяй, – сказал пророк.       – Предлагаю, помимо попыток создания привязанности к агнцу, установить на Соловье элементы управления, как на обычных механиках. Скажем, пусть он реагирует на определённые мелодии губной гармоники: одна привлекает его, другая - даёт над ним контроль, третья - ещё что-нибудь. Используем мелодии, который сочинил этот Кен. Я их, кстати, использую в своём творчестве.       – Какая ирония, – ухмыльнулся Иеремия, – использовать для управления его же музыку. Мне нравится эта идея! Я с самого начала предлагал сделать Соловья больше машиной, чем живым, но вы, пророк, отвергли мои предложения.       – Для такой важной миссии, – возмутился Комсток, – как спасение агнца от ложного пастыря, нужно разумное существо, а не просто робот. Добавьте ему эти элементы управления для подстраховки, но попыток установить настоящую привязанность – не прекращать. У меня всё.       Вдруг двери кабинета распахнулись и вбежал, панически размахивая руками, один из сотрудников лаборатории.       – Сбежал, сэр! Соловей вырвался! – закричал он.       – Как сбежал?! – в один голос воскликнули братья Финки и Комсток.       – Убил наших людей, порвал цепи и вырвался наружу. Мы пытались ему помешать, но как остановить такую грозную машину?       – Проклятье! – взревел пророк. – Поднимите всех механиков и поймайте его!       – Куда же он направился? – задумчиво произнёс Финк.       В этот момент за большим обзорным окном мелькнула гигантская тень, и через считанные секунды в него влетело 30-футовое крылатое существо – Соловей.       Стекло разлетелось на множество осколков, которые градом посыпались на пророка и его подчинённых; они непременно попали бы и на близнецов ДеВиттов, но Джон успел создать разрыв, и на них с Элизабет, вместо осколков, падали лепестки роз.       Соловей взревел, глаза его загорелись грозным красным цветом: он прилетел убивать. Испуганные Комсток и братья Финки, бросив на растерзание раненного служащего лаборатории, со всех ног побежали к выходу.       – Механиков! Срочно механиков! – вопил пророк во всё горло, когда они выскочили в дверь.       Гигантская птица не остановилась и, круша всё на своём пути, последовала за беглецами.       – Что с ним случилось? – спросила Элизабет у Джона, когда Соловей скрылся в глубине здания, оставив после себя длинный туннель разрушенных стен.       – Разума у него было больше, чем считали Финк и пророк, – ответил брат-близнец. – Соловей вырвался и решил отомстить обидчикам. После этого случая они ограничили его волю, но всё же пощадили, потому что привязанность внезапно установилась. Ты ведь это помнишь, Элизабет?       – Эмпатия, – коротко ответила девушка.       Джон снова открыл разрыв, переместив себя и Элизабет на «Первую леди»; дирижабль завис в воздухе около башни монументов, немного не долетая до неё, откуда открывался потрясающий вид.       Но всё внимание было обращено не на красоты города, а на битву машин, которая происходила на голове статуи: Соловей в одиночку сражался с механиками, которые карабкались к нему, пытаясь набросить наэлектризованную сеть, чтобы обездвижить гигантскую птицу, но у них ничего не получалось. Соловей одолевал врагов одного за другим, резал их когтями, хватал и сбрасывал вниз. Роботы Финка никак не могли справиться с летающим противником и тщетно боролись с ним около десяти минут, но потом, во время пикирования Соловья, один из механиков высоко подпрыгнул к нему, схватился за шланг системы дыхания и оторвал его от клюва.       Лишившись подачи кислорода, Соловей со страшным грохотом врезался в башню, прокатился по ней и провалился в люк на её крыше, созданный специально для него.       В эту минуту Джон снова открыл разрыв и переместил себя и Элизабет к окну библиотеки башни-монументов, как раз в тот момент, когда туда свалился Соловей, разломав несколько книжных шкафов. Они стояли наверху и видели, как гигантская птица лежала и стонала на полу, а из оторванного шланга, извивающегося как змея, с громким шипением травил кислород.       Прибежав на шум, в библиотеке появилась девочка в белом платье – маленькая пленница башни. Увидев раненного Соловья, она испугалась и замерла, ожидая того, что случится дальше, но ничего не происходило, а механическая птица стонала всё громче. Девочка решила помочь и стала осторожно подходить к Соловью, сначала медленно, с некоторой опаской, а потом всё смелее и быстрее. Подойдя совсем близко, она поймала своими ручками шланг и подсоединила его обратно к клюву гигантской птицы.       Получив кислород, Соловей приподнялся, взглянув на свою спасительницу, а затем снова упал, лишенный сил. Девочка подошла к его руке, которая была больше её самой, и попыталась разжать кулак, но её сил не хватило на это и она, вздохнув, отправилась прочь. Но тут, словно поняв её намерения, Соловей разжал кулак, и девочка бросилась к нему в открытую ладонь. Благодарная механическая птица, взяла спасительницу, пригнула к ней клюв и накрыла крылом. Так они и остались лежать вместе на полу библиотеки.       – Лев с занозой в лапе, – произнёс Джон, повторяя фразу, которую Элизабет слышала раньше от собственного подсознания в образе Букера. – Вот и вся наука. Живые существа способны к эмпатии.       – Я помню этот момент, – сказала Элизабет, снова пустив слезу. – Когда я в первый раз была в лаборатории, просматривая на проекторе эту запись, я жалела о том, что спасла его, а теперь… Теперь, после всего, что я узнала, не могу сказать, что бы я предприняла. Мне жаль его, но то, что с ним сделали – просто чудовищно.       – А он узнал тебя - свою Анну. Возможно, если бы после этого не вмешался Финк со своими нововведениями, то Соловей не стал бы тем монстром, который удерживал тебя столько лет в этой золоченой клетке. Импринтинг удался, и всё это пошло на руку негодяю Комстоку, который наконец-таки получил для тебя желанного стража от самого себя из других вселенных.       – Что дальше, Джон? – спросила девушка, взглянув брату в глаза.       – Мы уже близко к тому, что нам нужно.       – Тогда не медли.       Джон кивнул и в очередной раз открыл разрыв, на этот раз переместив себя с сестрой из парящей Колумбии в подводный Восторг. Теперь они стояли у большого обзорного окна, отделявшего их от тонн морской воды, из которого открывался прекрасный вид на город Эндрю Райана. Где-то вдалеке было слышно, как кто-то играет на фортепиано.       – Снова в Восторге? – спросила Элизабет, вздрогнув при воспоминаниях о том, что с ней здесь произошло. – Где мы?       – Мы в Форте Весёлом, – ответил Джон, закурив сигарету.       – А что это за музыка?       – Это «Скерцо Коэна №7». Мы сейчас слышим последний концерт Кайла Фицпатрика.       Едва Джон договорил, как под водой разнёсся предсмертный крик Соловья, а где-то в дальней части здания прогремел взрыв – мелодия больше не доносилась.       – Какая ирония судьбы, сестра, – произнёс Джон, сломав и выбросив сигарету, – два талантливых музыканта погибли одновременно: один, привязанный безумным художником к фортепиано со взрывчаткой, а другой - под водной толщей, в обличии гигантской механической птицы.       Элизабет прильнула к окну и увидела мёртвого Соловья, медленно опускающегося на дно.       – Прости меня, Кен, – прошептала она и вновь заплакала. – Лучше бы ты никогда меня не встречал. Я принесла тебе лишь беды и страдания. Прощай и обрети вечный покой, мой страж, мой друг и моя… любовь.       – Всё, мне пора, – спешно произнёс Джон, взглянув на свои часы.       – Что? – удивлённо спросила девушка, выпучив на него глаза. – Куда ты уходишь, Джон?       – У меня тут одно срочное дело к Джеку, – ответил брат-близнец, удаляясь всё дальше, – он был так любезен оказать мне одну небольшую услугу.       – А как же я?       – Сестра, ты знаешь, что нужно делать. Теперь тебе не нужна моя помощь. Только прошу, больше не плачь. Помни моё обещание: всё будет хорошо. Увидимся в Нью-Йорке.       Улыбнувшись на прощание, Джон скрылся в одной из дверей, оставив Элизабет наедине с собой.       Девушка устало вздохнула и, облокотившись спиной к обзорному окну, закрыла глаза. Она не могла объяснить себе ни неожиданного ухода брата, ни его странного поведения, ни внезапно поднятого у него настроения. Она думала обо всём, что узнала за этот день… или не день? Она даже не знала, сколько прошло времени, пока перемещалась с Джоном по этим реальностям.       Неизвестно сколько простояла она в таком положении, но, открыв глаза, она увидела перед собой Лютэсов.       – Всё готово, – сказала Розалинда.       – Пора действовать, – добавил Роберт.       – Что вы хотите от меня? – спросила девушка.       – Спаси Соловья, – ответила сестра Лютэс.       – Спаси Кена, – ответил брат Лютэс.       – Помоги себе.       – Помоги ей.       – Ты знаешь, что нужно делать.       – Она знает, что нужно делать.       – Ладно, ладно, я всё поняла, – согласилась девушка. – Я спасу его. Не дам Комстоку его забрать в том проклятом переулке. Ведь этого вы хотите?       – Почти, – ответили в один голос близнецы и открыли в окне разрыв, за которым показался Нью-Йорк.       Элизабет сделала глубокий вдох и вступила в него. Сверкнула вспышка, она зажмурилась, а когда открыла глаза, то поняла, что снова идёт в плаще по дождливому Нью-Йорку. Вот и знакомый ресторан, мимо которого она уже раньше проходила.       – Девушка, это не вы обронили розу? – за спиной раздался голос Кена, как и в прошлый раз. Элизабет вздрогнула и наконец-то поняла, какое решение ей нужно принять, чтобы спасти его и прекратить временной коллапс.       – Нет, это не моя роза, – обернулась и ответила она, стараясь придать своему голосу как можно больше ноток недовольства и грубости. – И вообще, не смейте ко мне приближаться. Вы мне неприятны, просто противны, и я не желаю видеть вас. И не надейтесь получить мою благосклонность. Ищите себе девушку своего ранга. Не смейте меня больше задерживать.       Она продолжила свой путь, походкой полной презрения к тому, кто стоял ошарашенный позади. Ком подошел к горлу, эти слова жгли её саму, словно калёным железом, но она сдерживалась, чтобы не зарыдать у него на глазах. Свернув на перекрёстке, она мельком взглянула назад и увидела, как Кен с размаху отшвырнул в сторону розу, как будто бросал своё разбитое сердце, и с опущенной головой вернулся обратно в ресторан.       Только тогда Элизабет дала волю нахлынувшим чувствам и разрыдалась. Она любила и пожертвовала своей любовью, чтобы спасти объект воздыхания от страшной участи. Она была разбита, подавлена и брела по дождливому городу, сама не зная куда идёт.       Спустя несколько минут после того как Элизабет удалилась в слезах, на тротуаре появился человек в чёрном замшевом пальто и шляпе. Он шел ровным прогулочным шагом и, остановившись у ресторана, заглянул внутрь и увидел там понурую фигуру молодого музыканта.       – Потерпи, друг, это продлится недолго, – произнёс он шепотом, обращаясь к молодому человеку, который не мог его услышать.       Затем он подобрал розу, которая валялась в луже, и побрёл следом за Элизабет. Он знал куда она пойдёт и уже скоро нагнал её в том самом роковом переулке, где начались все временные коллапсы.       Девушка сидела на тротуарной плитке, облокотившись спиной о ту стену, где Лютэсы создавали своей машиной разрыв.       – Джон! – воскликнула она резким тоном, увидев человека в чёрном пальто. – Я сделала то, что ты просил. Ты доволен? Я спрашиваю… ты доволен?       – Вполне, – ответил брат-близнец и достал сигарету, но, даже не закурив, швырнул её прочь.       – Я же просил тебя не плакать. Неужели ты забыла моё обещание? И, кстати, возьми свою розу. Завтра она тебе ещё пригодится. Это ещё не конец.       – Ещё не конец? Что-то ещё я должна сделать? Я не хочу больше ничего, Джон!       – Ты сделала всё, что от тебя требовалось. Остальное предоставь мне. Давай, вставай. Не нужно унывать.       Он помог ей подняться на ноги и вручил розу.       – А теперь, тебе пора в свою реальность. Надеюсь, ты не забыла, что теперь в этой реальности всё стало на свои места: твоя мать выжила при родах, твоего отца не убивали, тебя назвали Элизабет, и в 1897 году вся счастливая семья переехала в Париж; с Кеном вы никогда не встречались, он не влюблялся в тебя, поэтому его больше не крал Комсток (которого, кстати, теперь ты утопила) и он не лишался двух своих пальцев. Временного коллапса нет, нет Соловья, нет пленницы, которую он сторожит, нет ничего, что мешало бы тебе жить счастливо в Париже.       – Но есть я! Я, которая всё это помнит и любит человека, с которым никогда не встречалась. Как ты прикажешь мне жить с этим?       – Верь и надейся, Элизабет, – произнёс Джон и, открыв разрыв, отправил сестру обратно в её реальность. – Верь и надейся.