Клетка

Когда живешь вечно время для тебя останавливается. Точнее, это ты останавливаешься в нем, а не наоборот. Все проходит, все сменяется, только ты стоишь посреди всего этого, явно не понимая, что происходит. Семь лет. Именно такой срок, на который себя сдерживает Виктор от того, чтобы вновь её увидеть. И нет, здесь даже нет речи о любви. Просто она ему нужна, чтобы… А, впрочем, не важно. Может быть, это какой-то заумный синдром маньяка – Виктор вообще сомневается, что такой существует – но он не может спать спокойно, зная, что его жертва все еще жива. Семь лет. А она ни капельки не меняется в лице – только ведь белой пряди уже нет, да и в глазах больше нет того задора. Наверняка, тогда он думал, что она имеет право на жизнь. Закрывал глаза на то, что она рыдала в подушку ночами – право, эти бабы разве что плакать постоянно умеют – нагло ухмылялся, когда слышал очередную её истерику, вдумчиво вслушивался в её разговоры с семьей – на все их вопросы она не отвечала ни под каким предлогом. Он вел себя действительно как серийный маньяк, к которым Виктор себя мало когда причислял – наемник же, не больше. Так было всегда – и вот именно с ней что-то в его душе надломилось, и привычная жизнь пошла отнюдь не так. Кажется, он лишь убеждал себя в том, что позволил ей жить. Но гораздо гуманнее было бы дать ей сдохнуть: постоянные ссоры, надзоры психотерапевтов, дни упорного лечения, таблетки от депрессии, капельницы, но она никогда не пробовала покончить жизнь самоубийством – хотя бы за те два месяца, когда Виктор наблюдал за ней. И это было, наверное, самым удивительным. Семь лет. Невероятно большой срок для Мари. Анна Мария выходит замуж в двадцать лет – Виктор даже не удосуживается узнать имя суженого своей жертвы. Знает только, что мужчина хороший – приличный, умный, с постоянной работой. Остальное знать не нужно – меньше желания перегрызть глотку тому, кто посмел к ней притронуться. Виктор приходит к ней ночью, после её сложного разговора с семьей. Кажется, они не совсем рады тому, что пару дней назад их дочь не хотела выходить в свет, а теперь уже идет под алтарь. Они не доверяют никому, кто имеет дело с их ребенком – наверное, правильно делают. Мари спит, укрытая одеялом полностью, забавно сопит в подушку. Виктор сидит на краю её кровати и неотрывно смотрит на девушку. На часах три ночи, в их доме нет ни единого шороха. Кажется, стоит ему слишком глубоко вдохнуть и этот звук разнесется по всему дому подобно церковному звону колоколов. Виктор медленно встает, рассчитывая каждый свой шаг, подходит к спящей девушке и практически невесомо проводит по её открытой шее. Она никак не реагирует – слишком крепко спит. Крид почему-то улыбается, даже не понимая из-за чего. В тот вечер он окончательно её покидает, дав себе слово никогда больше её не встречать. И уж тем более не преследовать.

***

Семь лет – ровно на столько его хватает. Сейчас Анне Марии двадцать семь полных лет, она счастлива в браке, работает на дому и просто обожает своих детей. Их двое – мальчик и девочка. Разница между ними в годика два-три, не больше. Он срывается, потому что знает – первый ребенок от него. Тут же находятся и все ответы на вопросы: «Почему она так поспешно вышла замуж?», «Почему раньше не знакомила родителей с Джейком?» - у её мужа действительно туповатое имя, впрочем, ему подходит. Иначе как этот тупоголовый мог не заметить то, что ребенок отнюдь не похож на него? Виктор стоит в тени деревьев перед домом Мари – её дети играют на детской площадке возле дома, она сидит в кухне, чем-то занятая. Их отец семейства – Джейк Портер – сегодня не вернется домой, так как уехал в командировку. Конечно, Виктору очень хочется кинуть анонимную записочку в почтовый ящик Мари с фотографиями её муженька с «командировки», но он думает, что такого лучше не делать – в третий раз её мир он рушить не будет. Наверное. Её дети прекрасны, на самом-то деле. Младшая дочь – кажется, её зовут Рози – забавный ребенок с копной густых темных волос, задорным смехом, которым обладают практически все дети, и огромными голубыми глазами – ангелочек, словом. И старший сын – достаточно сдержан для своих семи лет, шатен с серыми глазами – к черту, его детская копия! - У тебя что, муж слепой на два глаза? – иронично хмыкает себе под нос Виктор, опираясь на ствол старого дерева. Время клонится к ужину. Мари выходит из кухни и зовет их идти домой. Дети разочаровано уходят, повторяя при этом складное «Мааам, ну чуть-чуть!», но женщина остаётся непреклонной – смотрит на детей достаточно строго, но все-таки мелькает в её взгляде доброта, что заставляет её детишек улыбаться и слушаться. Они все уходят, и Виктор остается в полнейшем одиночестве, рассматривая фасад дома. На душе почему-то до жути скверно, хотя такое понятие как «душа» вряд ли может к нему относиться. Но все равно. Что-то давит на него, мешает жить и не думать о ней. Крид матерится и достает дешевые сигареты из подола плаща – нервы, кажется, уже совсем ни к черту. И где же эта долбанная регенерация, когда она так нужна? Почему она не может просто-напросто выбить из его головы Анну Марию? Господи, ну почему именно она? Почему именно этот подросток когда-то стал его идеей-фикс? Ответа на эти вопросы нет. Виктор выкуривает четыре сигареты, прежде чем свет в доме гаснет, и дети ложатся спать. «Не делай этого», - шепчет внутренний голос. - Черта с два, - злость берет вверх над его разумом – Виктор медленно ступает по траве, подходя все ближе и ближе к заветному дому. Задняя дверь открывается с едва слышимым скрипом. Виктор бросает на траву недокуренную сигарету и входит в дом. Кажется, тут совсем тихо – только свет от камина горит в гостиной. Виктор неспешно продолжает свой путь туда, надеясь, что это не дети. Он останавливается в нерешительности – Мари сидит перед камином, невидящим взглядом рассматривает танцующие языки пламени и потихоньку глушит бутылку вина. - Я знала, что ты придешь, - тихо говорит она, оборачиваясь в его сторону. Виктор не знает, то ли это блики огня, то ли это вино придает её глазам такой слегка возбужденный вид, но ему как-то и не хочется знать. Он пожимает плечами, преодолевает расстояние между ними и садится рядом с ней. Расстояние между ними – уже не три барных стула, а пара сантиметров. Мари держит бокал в руке и вопросительно кивает Виктору. Тот качает головой: вино – это явно не его напиток. - Ну и ладно, - вздыхает она, приканчивая напиток в бокале. Они молчат и это, наверное, самая неловкая ситуация в жизни Крида. Оба смотрят на камин, не в силах произнести ни слова. Ему до одури хочется вновь к ней прикоснуться, но он знает, что стоит ему сейчас дать себе поблажку – одними прикосновениями дело не закончится. - Думаешь, я не знаю, что он мне изменяет? – Мари презрительно хмыкает, наливая себе новую порцию. – Я не совсем тупая. Крид молчит на её слова, не зная даже, что сказать теперь. В его голове сотни мыслей, но ни одна, черт возьми, не подходит к ситуации. Анна пьет залпом, заставляя его иронично усмехнуться – скорее всего, она не часто пьет, потому что в один момент резко закашливается и неприятно хмурится от вкуса. - Дерьмово, - бросает она, ставя стакан на столик. В её голосе уже слышаться нотки какого-то смутного веселья, которое, кстати, может легко перерасти в истерику. - Почему тебя так долго не было? – её слова звучат, словно обвинение. – Я думала, ты придешь за мной, когда узнаешь, что я беременна. Ты ведь знал, да? - Знал, - отвечает Виктор коротко. - Тогда почему, - это даже не вопрос. Наверное, подсознательно женщина даже не хочет слышать на него ответ. - Ты заслуживаешь лучшего, - кажется, эту фразу хорошенько затаскали на телевиденье и во всяких мыльных операх. Мари хмыкает, закрывает на секунду глаза, а затем делает то, что по всем человеческим и психологическим меркам глупо – ложится на его плечо, заставляя обнимать её одной рукой. - Семь лет, Виктор, - говорит она. - Семь лет, - тупо повторяет Крид. Она вновь тихо сопит, уткнувшись в его шею, и от её дыхания и тепла в его душе почему-то появляется тупое ноющее чувство, словно это то, чего ему конкретно не хватало все это время. Перед глазами пролетает с чудовищной скоростью вся сеть событий, произошедших с ними двумя. Ничего хорошего, хоть так, хоть так покрути. Обнять и плакать, в двух словах. Конечно же, не считая их сына. - Виктор, - она поднимает голову, глядя на него пьяным расслабленным взглядом. Он даже не успевает спросить в чем дело, когда она тихо смеется, а затем целует его. На её губах конкретный привкус вина, но он не может себя остановить – продолжает поцелуй, несмотря на то, что стоп-сигнал в его мозгу может и не сработать. Мари прекращает первая, отстраняется от него, продолжая улыбаться. Её улыбка словно пьянит его, но Виктор умоляет себя ничего плохого не делать. Пока что срабатывает, что достаточно удивительно – в первый раз его разум побеждает над рефлексами и тупым желанием. Анна вновь укладывается на его плечо, утыкается ему в шею и выдыхает: - Ты совсем не изменился. Виктор ухмыляется, одной рукой поглаживая её по спине, а другой проводя по шее. На самом деле, стоит ему сейчас резко повернуть руку – она будет мертва, но что-то останавливает его. Она верит ему, закрывает глаза, засыпая на его плече – в объятьях того, кто собственноручно разбил её жизнь на миллиард осколков. «Глупая», - шепчет внутренний голос. Наверное, что-то в нем самом меняется с невероятной скоростью – никакой тебе жажды крови, ничего. Он даже не хочет её убивать на самом-то деле. - Завтра я познакомлю тебя с сыном. Виктор кивает ей, чувствуя, как она просто отключается на его руках. Доносит до комнаты, укладывает в постель и еще долго сидит с ней, вслушиваясь в тихое дыхание. Когда утро уже стоит на самом пороге, он черкает простую записку – «Прости, но ты заслуживаешь лучшего», разворачивается и просто уходит, даже не оглянувшись на их дом. Уходит с чистой мыслью и тяжким сердцем от того, что у его ребенка будет светлое будущее без дополнения «Отец-психопат». Уходит, потому что понимает, что она слишком хороша, чтобы умереть из-за его жизни. Уходит, потому что так нужно. Уходит. И в этот раз навсегда.