Всего одно желание

Случившееся в Академии наделало много шума. Сияющий луч в небесах породил человеческое море кривотолков и домыслов. Жители Гармаля выстраивали догадки и предположения о том, что это могло быть и чем лично грозит для них. Нашлись фанатики, предрекающие недобрые предзнаменования и конец света. Переполох в столице поднялся знатный. Божие знамение стало главной новостью. Сильваниру дан Рогозе – основателю Академии – пришлось приложить усилия, чтобы замять назревающий скандал и разобраться с последствиями. У короля Георга возникли вопросы к директору заведения и директору пришлось состряпать подходящее объяснение. Оплот магии в центре столицы представлял определённый риск для мирных граждан, но раньше король не сильно задумывался о степени возможной угрозы – собственная гвардия магов под боком льстила самолюбию. Однако эксперименты с магией нередко чреваты, а явление откровения над крышами города поставило вопрос ребром: чем занимаются в Академии и насколько происходящее безопасно для людей? Магистр, погрешив против истины, уверил, что беспокоится не о чем. Ситуация под контролем ковена магов. За много лет существования Академия и орден Радуги, где Рогоза занимал место одного из семи магистров, не давали повода усомниться в себе. Не дадут и впредь. Учителя Академии с его ведома испытывали барьер на прочность. – Произошёл небольшой прорыв, – основатель Академии обаятельно улыбнулся, доверительно поведав королю, что не рассчитал собственные силы... В доказательство директор представил разработки нового улучшенного защитного поля, рекомендуя взять на вооружение. Конечно, понадобятся опытные маги, и магистр дан Рогоза прилагает усилия по их обучению – тонкий намёк на толстые обстоятельства, где Его Величеству стоит заниматься управлением государственными делами, предоставив основателю Академии право распоряжаться магическими. Орден Радуги аналогично заинтересовался случившимся, попросив магистра дать отчёт о произошедшем в небе Гармаля. Директору приходилось юлить в несколько раз сильнее, чем перед несведущим в магии Георгом. Сильванир не желал, чтобы информация о двух противоречивых личностях (граф Артани ди Валь и принц Итании, без сомнения, ими были) просочилась дальше стен Академии. Надо сказать, директор имел основания. Орден Радуги – Сильва не сомневался – постарается прибрать талантливых мальчишек к рукам. Директор прикидывал подобный поворот событий, но предпочитал отложить выводы на потом. Не любил Рогоза делать сомнительные прогнозы, большая часть которых была вилами по воде писана. Судьба принца Итании оставалась не менее туманной, чем судьба самого Романа. Директору предстояла сложная задача суметь переломить ход весов будущего в свою пользу – задача откровенно непростая и неблагодарная. Молодым людям он посоветовал сохранять тайну и обдумать свои дальнейшие планы на жизнь. Слияние источников – явление редкое, некоторые считали, что невозможное. По-своему уникальный дар, но подобный дар опасен, распорядиться им следует разумно и осторожно, иначе жди беды. Всё это, включая интерес со стороны ковена магов, Сильванир дан Рогоза донёс до обоих студиозов, напомнив, что им не следует гордиться, а следует приложить усилия для развития способностей. Они вызывали много вопросов, и со временем вопросов станет гораздо больше. Грех пренебрегать подобным потенциалом. Молодым людям пора задуматься и потратить собственное будущее в мирных целях... В этом месте директор заглянул в глаза каждого, убедительно дав понять, что знает всё, что они пытаются утаить. Студиозы строили собственные планы и, увы, планы сильно отличались в реализации. Принц Итании не терял надежды на престол и рассчитывал привлечь Романа на свою сторону в качестве ценного союзника. Роман, в свою очередь, обдумывал: можно ли доверится Соре? Имеет ли он право втягивать напарника в собственную войну? Исхода войны Роман не представлял, не был уверен, стоило ли её развязывать – наивным он не был, несбыточность собственных намерений понимал. Имело смысл сосредоточиться на главном: развить дар, стать магистром ордена... Директор намекнул, что при некоторых обстоятельствах Роман сможет претендовать на должность магистра – честь великая и большие возможностей. Сильванир дан Рогоза рисовал воображению Романа перспективы, объясняя, что состоять на службе ковена магов куда выгоднее, чем ожидает молодой человек. Реальная жизнь не имеет общего с представлениями идеалистичных юнцов вроде Артани, она не делится на чёрное или белое – существует множество иных тонов и оттенков, которые в силу максимализма молодой человек не готов замечать, но ему предстоит научиться. Сильва сделал многое, чтобы спасти Романа от ареста. Директор не терял надежды, что ученик отблагодарит наставника за услугу, но больше желал, чтобы Роман усвоил чётко: его родители желали, чтобы мальчик жил. Ромейн не вернуть, но не факт. У Романа существует шанс добиться возвращения княжества законным путём, доказать королю свою эффективность и полезность. Придётся поскупиться собой: больно, обидно, неприятно, несправедливо, но Роману предстоит решить, что для него важнее – отстаивать собственную правду или интересы Ромейна. Сильванир дан Рогоза умел убеждать. Он ставил Романа перед очевидным, не называя вещи своими именами, не говоря о них вслух, но оставляя возможность самостоятельно догадаться и сделать выводы. Сильванир разговаривал с графом Артани наедине. Намекал попробовать убедить напарника выбрать для себя путь мага, а не мирские дела. В свою очередь, Сорре директор посоветовал задуматься о том, что несбыточное может стать возможным. При регулярном слиянии источников у него существует шанс излечить болезнь и безумие Романа. Сорра не считал напарника безумным и откровенно не понимал, о чём твердит директор, но Сильванир дан Рогоза раз за разом не уставал повторять: любая попытка Сорры открыть правду обречена на провал. Вместе им не быть, по крайней мере, не в том качестве, о котором напрасно грезит принц. Алексису стоит отступиться, подумать не о себе, но о благе Романа прежде, чем решиться на объяснение. Директор категорически не рекомендовал объясняться, отказавшись комментировать причины своих рекомендаций. Придёт время – Артани расскажет о себе сам, и Сорре стоит дождаться откровений. А если не расскажет, значит, Алексису придётся смириться, но источник магии, слияние источников, может стать для них ключом. Сильванир дан Рогоза сумет утаить правду от ковена магов, но мальчикам придётся сделать сложный выбор. Директор очень рассчитывал, что они выберут службу в Академии. Он планировал немало выгод стрясти для себя лично, но об этой части не распространялся. Он не сомневался: осознав собственный дар и могущество магии, мальчишки не сумеют отказаться от власти. Перед ними открывалось блестящее будущее – оставалось суметь распорядиться талантом правильно. Блестящее будущее не избавило обоих студиозов от наказания – их заставили разгребать мусор и завалы в заповеднике, приводя в порядок всё, что они разрушили. Реконструкция заняла много времени. Помимо дополнительных дежурств и уборки, Роман и Алексис получили в нагрузку занятия, направленные на обучение контролю магии. Сильванир дан Рогоза потратил личное время, объясняя студиозам азы настройки и многое другое, что обычно преподавалось на пятом курсе, но студиозам не мешало знать. А так как тратить личное время дан Рогоза не очень любил, он с удовольствием нагрузил руки студиозов внушительной стопкой фолиантов из архивов, благожелательно сообщив, что верит в них и желает всяческих успехов. Сорра прослезился от счастья, по дороге разочаровав Романа, что у него аллергия на пыль, и бодро предложил сбежать. Пыхтя под тяжестью учебников, Роман согласился на предложение «рвать когти» по-тихому. Появившись в комнате в сопровождении трёх студиозов, сгрузивших на кровати парней остальные толстенные фолианты, директор порадовал, что будет присматривать за мальчиками: гордость, такая гордость за них берёт! Сорра попытался покончить немедленным самоубийством, и очень обиделся на графа, решившего не мешать. В остальном поводов для веселья не было – работа предстояла трудная и кропотливая. Всё, что парни делали легко и по наитию, в разумном подходе не давалось совершенно. Роман не мог открыться для Сорры и постоянно ставил блоки, не позволяя напарнику добраться до источника. Противоположное проделывать он совершенно не умел, не понимая, как у итанийца получается делать подобное осознанно. Получалось откровенно плохо. Сорра опасался прикасаться к источнику Романа, не уверенный, что сможет сдержать собственные чувства. По вечерам, сидя в медитации и пытаясь сонастроиться, парни не могли продвинуться вперёд. Роман дико смущался, начинал нервничать, краснел, остро реагируя на любые прикосновения, отталкивал итанийца, не желая объясняться, закрывался по всем каналам. Алексис совершенно извёлся, не понимая причин подобного отторжения на фоне возникшей эмоциональной близости. Он пытался излечить графа насмешками, но становилось хуже, а ласковые уговоры не помогали. Ничего дурного Сорра не делал, хотя реакции Романа провоцировали, но стоило итанийцу усесться напротив Романа, взять за руки, и у Артани скакало давление, ускорялся пульс. Граф ёрзал, не мог сконцентрироваться, спешил отговориться, уйти, и предлагал отложить до другого раза. Алексис с тоской начинал подозревать, что другой раз наступит нескоро – точнее, вовсе не наступит, если в их отношениях с Романом ничего не изменится. Но... что-то менялось само собой, неуловимо расцветало в воздухе. Роман не мог определить смысла перемен. Они случились, и он боялся случившегося. Боялся собственной необъяснимой реакции на итанийца, в моменты близости лучащейся интимностью. Артани ощущал себя странно, скованно, становилось трудно дышать, а в чём конкретно заключалось «странно» – Роман не мог объяснить. Он переживал. Сорра осторожно пытался выяснить и... натыкался на глухую стену. Сознание Романа пестрело белыми пятнами в отношении Алексиса. Стоило Артани задуматься – в голове срабатывало табу: непреодолимая печать. Разум отвергал, забиваясь в угол. Начинались помехи, в голову лезли идиотские мысли о постороннем. Он не мог сосредоточиться. Роман осознавал ответственность и важность предстоящей задачи, но... каждый раз что-то мешало. Особенно сильно мешала Алиссинди – мысли Романа неизменно вращались вокруг девушки. Стоило Сорре приблизиться и... Роман видел Алиссинди. Наваждение пугало навязчивостью, отправляя Романа шарахаться от напарника. Роман не понимал, что происходит, и стыдился признаться Сорре. Итаниец не догадывался, что творится в упрямой голове. А творилось то, о чём пытались предупредить наставники, объясняя, что Алиссин ди Эрро не сможет скрывать правду. Источник Сорры проявлялся, снимая с глаз Романа пелену. Неясные беспокойные образы накладывались один на другой, заставляли Артани тревожиться. Роману начало мниться, что он сходит с ума: в глазах напарника чудилась тень Алиссинди, а рядом с Алиссинди преследовал образ Сорры. Голова шла кругом. Роман терялся в догадках, отчего в любовь к девушке начали вклиниваться чувства к итанийцу. Задумываясь, он находил единственный ответ: Алисси стала смыслом бытия, а сближаясь с Алексисом, Роман постиг, что в жизни существуют две опоры – любимая девушка и лучший друг. Алиссинди он любил, а к итанийцу испытывал братскую нежность и тёплую привязанность. Друг и Возлюбленная – две половинки одной жизни Романа, ставшие целым. Он встречался с девушкой и окунался в один мир, а сталкиваясь с Алексисом, погружался в иной, и оба этих мирка стали частью жизни Артанию Но он никогда не путал и не подменял понятия: он всегда будет любить Алиссинди – рядом с ней никому иному нет места, а Алексис Сорра навсегда останется лучшим другом Романа. Артани не представлял, что Сорра должен совершить, чтобы перечеркнуть всё, что сложилось между ними за прошедшее время. Всё, что они разделили, пережили вместе. Ночь призраков, слепившая напарников воедино, знание, что они выжили лишь сумев победить собственные страхи и остановиться. А ведь могли убить друг друга – держали жизнь на волоске, но доверились любви, и любовь спасла. Роману хотелось поблагодарить Алексиса, открывшего глубину и значения любви. Алиссинди – светлый ангел, явившийся из темноты, чтобы напомнить Роману о клятве. «Во веки веков» – он не смеялся над ней, рассекающей ладонь сигной. В любви нет не значимых вещей. Любой пафос или откровенный бред – составляли мир двоих, имели значение, и клятва спасла жизнь. Что видел Алексис перед собой в момент безумия? Что остановило итанийца, какая сила вернула в реалии, вырвав сознание из плена нави? Сорра не говорил. Они несли разное бремя, каждый – своё собственное. Роману хотелось жать ладони итанийца, выразить признательность за исцеление от проклятия. Слов не было, а появись они – их было бы недостаточно. Он понимал чувства Алексиса, со своей стороны пытавшегося сказать огромное, размером с космос «спасибо», и не нуждался в признании – понимание сложилось без слов, звучало прекрасной музыкой. Любовь бывает разная, – думал Роман, рассматривая итанийца украдкой исподтишка, радуясь счастью. Он лишился брата, и кто бы мог представить, что бывший враг станет ближе родного брата, перекроет дыру, восполнит потерю. Алиссинди заменяла больше... Нет, она не была заменой – она была просто всем. Чистым воздухом, зимним солнцем и снежной луной Гармаля. Роман с нежностью смотрел на спящую рядом возлюбленную. Очередная ночь в гостинице спешила обменяться рассветом и отдать власть дню. Время летело незаметно. Роман не знал, желает поторопить или растянуть алмазный бег. Будущее рисовалось безоблачным, погожей тёплой погодой весеннего настроения, и хотелось жить, проживать мгновения заново. Множество особых мгновений оставшихся в памяти отпечатком солнца, оттиском луны. Алиссинди умела ткать миры, создавая для Романа особую атмосферу, где смысл приобретало всё: любая незначимая деталь и мелочь в изящных пальцах Алиссинди становилась драгоценным воспоминанием. Она цепляла время невидимым крючком, находила безделушки, камешки, листики, дарила Роману конвертики, исписанные стихами, зажигала свечи на полу и, сплетая пальцы, приглашала ромейнца войти в таинственный круг – её собственную пентаграмму любви для мага. Фантазия Алисси не знала границ и выплеснулась на Романа человеческим живым потоком, где мир остановился, согласившись пропустить парочку вперёд. Роман терялся: желает ли остаться в «сейчас» или перемотать лентой вперёд, вместе с Алисси врезаясь в горизонт счастья – дни когда они смогут пожениться, и разлучаться не придётся вовек. Роман Артани ди Валь продолжал обучение в Академии и впереди предстояло долгих три года до выпуска. Раньше он проклинал судьбу, подбросившую «подарок» в виде Алексиса Сорры, а сейчас понимал, что человек глуп и слеп – не способен понять замыслов бога. Незавидный подарок превратился в бесценный дар. Рядом с Алексисом невозможное становилось возможным. Напарники столь стремительными темпами проходили обучение, что существовала огромная вероятность: на пятый курс студиозы попадут раньше, чем загадывали. Сорра хотел побыстрее, полностью разделяя помыслы Романа. Артани подгоняло стремление жениться на Алиссинди, тем более, изнурительная череда тренировок и экзаменов почти не оставляла возможностей для свиданий. Алексис деспотично распорядился временем, непреклонно объявив: или Роман даст отдых своей любви, или Сорра самолично поговорит с девушкой, объясняя, что напарнику необходимо обучаться. Подобные речи вводили Артани в заблуждение сильнее уловок. Алиссинди, интуитивно предчувствуя степень загруженности любовника, отговаривалась собственными делами, отдавая Романа во власть Сорры. Но она первая не выдерживала разлуки: писала письма, назначала свидания, а при встрече набрасывалась ураганом, изголодавшимся по нежности, кружила безрассудной страстью. Со дня поединка в лесу миновало несколько месяцев. Роман и Алексис не тратили дни впустую, сумев продвинуться в обучении, и сдружились «не разлей вода». Однако временами сознание выкидывало странные шутки: Сорра – Алиссинди – Сорра. Желая положить конец ослеплению, Роман решил познакомить друзей, и был разочарован. Любимые итанийцы отреагировали отрицательно и оба нашли немало убедительных отговорок, поставивших Романа в тупик. Сорра и Алиссинди – две разных плоскости. Роман не ведал тщетности собственной затеи: свести невозможное в одном. Сорра не научился разрываться напополам, но временами итаниец испытывал похожее чувство – он рвался надвое. Холодная зима сменилась солнечной весной, ознаменовав долгожданный переход на третий курс. Программу второго курса студиозы сдали экстерном. Преподаватели, понимая, сколь важна тщательность в обучении, нещадно гоняли обоих на экзаменах, заставив отчитаться по всему материалу, применяя строгость большую, чем к другим, но и планка устремлений юношей была невероятно высока – следовало доказать, что они способны подтвердить заявленное метром Горимусом. Сорра и Алексис справились успешно. Радуя наставников редким усердием, парни занимались практически безвылазно, подбадривая друг друга и помогая. Они стали напарниками в полном значении слова, разделяя помыслы, устремления, компенсируя слабые стороны и недостатки. Старание принесло плоды. Наступил день получить заслуженную чёрно-золотую форму и торжественно познакомиться с новым классом. К огромной радости Романа знакомство прошло без эксцессов и дерзких выходок. В общении с Романом Сорра значительно присмирел по сравнению с тем, что было раньше, научился прислушиваться, считаться не только со своими желаниями, но и с желаниями окружающих. Верные итанийцы незримо выдохнули, понимая, что опасения не подтвердились. Связь с Романом была опасна, но пошла принцу на пользу. Сорра не творил безумств – наоборот, проявлял редкую разумность. Более того – он поставил Алису ди Бьорк перед фактом, что Роману недолго осталось терзаться в неведении: скоро Алиссинди исчезнет, останется лишь Алексис Сорра, а следом незаметно придёт принц ди Эрро. Он откроет Роману правду о своём происхождении, но несколько позже. В этом месте Алиссин терялся, думая, не будет ли разумнее сделать подобное сейчас? Но не был уверен, что их отношения с Романом не изменятся: одно дело посылать нахрен Сорру, другое дело – Его Высочество принца ди Эрро. Алиссин слишком дорожил их дружбой и не желал омрачать барьером условностей. С любовником преодолеть условности виделось проще. Положение Алиссина не станет для него проблемой – скорее, приятным бонусом. Принц много выгод планировал стрясти, представляя реакцию Романа, позволяя себе упиваться сладкими мечтами. В мечтах человек свободен, и не думает о том, что мечты несбыточны и способны легко разбиваться. За минувший год в Академии напарники стали местными звёздами, но узнай студиозы, что парни способны соединять магический дар – войти им в легенду, а слухам и сплетням не умолкнуть вовеки. Памятуя приказ Рогозы не светится без нужды, юноши хранили тайну. А по вечерам тренировались в слиянии, потихоньку постигая собственные возможности. Активно готовились к летней практике. Напарникам предстояло работать на настоящих заказах. Роман дождаться не мог лета – надеялся, что им дадут что-то по-настоящему интересное и опасное. А Сорра улыбался и грустил, умиляясь чужой недальновидности. Артани первый выгрызет итанийцу душу стенаниями тоски о своей прекрасной Алисси, а Алисси будет рядом, сокрытая личиной Сорры, безмолвно слушать, грустить о несбыточном и радоваться осколочкам счастья. В поездке Роман будет принадлежать итанийцу безраздельно, но... глаза Романа не смотрели на Сорру. Напарник грезил Алиссинди, заставляя итанийца страдать и люто ненавидеть фальшивую личину. Сорра искренне не понимал, как можно настолько заблуждаться внешностью? Неужели под маской девушки он не видит души Сорры, не ощущает родства, похожести, не понимает, насколько они близки? А может Роман замечал – подошёл к тайне близко, но боялся заглянуть в себя? Итаниец ловил ответные отблески во взоре Артани. Временами Роман смотрел именно на него... именно на него. Сорра интуитивно улавливал: Роман боится осознать. Он и сам боялся, но он вырос в Итании – относился легче, смотрел на вещи проще. В холодной Итании никого было не удивить брачным союзом двух мужчин. Суровые и мужественные итанийцы очень терпимо и толерантно относились к окружающему миру, считая, что табуирование чего-либо не даёт положительного результата. Чем больше людям запрещаешь, тем сильнее хочется. В Итании не видели смысла запрещать. Легальная проституция, легальные наркотики – приводили общественность Анремии в шок, но... статистика подсказывала, что в Итании наркоманов и преступлений закона случалось в несколько раз меньше, чем в процветающих культурных странах. Принц понимал, что для Романа, воспитанного иначе, многое неприемлемо. Он не торопил, оставляя время осознать и обдумать, насколько дальше можно зайти в отношениях? Влюблённые эгоистичны. Принц не задумывался, что склоняет Артани к греху, ибо сам не видел греха. Ласково и осторожно итаниец соблазнял любовника, подводил к запретной двери, тонкой грани, где одно движение плавно перетекало в другое, окрашиваясь томлением и расцветая чувственностью. Он разрешал собственной ладони задерживаться, невесомо танцуя танец прикосновений, обнимал невзначай, нежил пальцами и шептал губами, скользнув вдоль шеи, целуя мочку уха ветерком дыхания. Роман вздрагивал, но Алексис улавливал чужие импульсы, освобождал раньше, чем у Романа появлялся повод сделать замечание или высказать недовольство. Он смущал напарника, вынуждая привыкать к прикосновениям, естественной обнажённости, небрежной и тщательно продуманной сексуальности. Алексис легко раздевался в комнате, сверкая ослепительной наготой, мысленно призывая Романа посмотреть на него, осознать, что Сорра красив – великолепное тело итанийца создано не только для боя, но и для любви. Роман немел от чужого бесстыдства, выговаривал одеть штаны. Итаниец награждал бесхитростным взглядом, наивно спрашивая, что смущает друга? Он не видел голых парней? Анатомия Алексиса ничем не отличается от строения Артани – чего стыдиться? В доказательство он легко срывал полотенце с бёдер, предлагая убедиться. Или Роману нравятся парни – может, Сорра для него желанный объект? – Признайся, королёк... Роман смущался, алея огнём маков. А итаниец расставлял сети, выстраивал каверзные ловушки, желая заманить королька на свою территорию и заставить играть по своим правилам. Он приближался шаг за шагом, отвоёвывал пространство, медленно загоняя напарника в угол себя, но Роман избегал большего, упорно не замечал намёки и подтексты, заставляя Сорру откровенно мучиться: ромэ настолько наивен или настолько глуп? Может ли Сорра позволить себе большее и что будет, если он позволит? Возможностей открывалось много. Роман привык к нему, не мог нарадоваться, что Сорра настолько свой в доску парень, с ним вольготно и легко, не надо задумываться, подбирать слова – итаниец любую ересь проглатывал, и мог выдать что-то похлеще в ответ. Роман давно не удивлялся, застигая Сорру спящим на своей кровати. Итаниец мог просто сидеть, поглаживая по голове, и размышлять о своём, рассеяно перебирая волосы. В первый раз, открыв глаза и застав приятеля удобно устроившимся с ногами в собственной кровати, Роман не то чтобы испугался – скорее впал в некоторое состояние онемения. – Ты кричал во сне, – объяснил Сорра отстранённо и убрал ладонь с его волос. – Спи. Я посижу с тобой. Кто-то же должен дать тебе в зубы, когда ты вновь начнёшь орать и будить соседей? – пояснил итаниец, с хрустом разминая пальцы. Роман провалился в сон раньше, чем придумал ответ. Рядом с Алексисом кошмары практически перестали донимать. Присутствие Сорры успокаивало, служило талисманом, оберегающим от зла. Алиссинди и Сорра стали личными ангелами-хранителями Романа, заставив память молчать, а дурные сны в страхе убраться прочь. Никакое зло не способно победить любовь. Однажды Роман проснулся и осознал, что спит в обнимку с итанийцем. Алексис Сорра, очевидно, забыл переползти к себе после очередного успокоения кошмара или отключился незаметно. – Расскажешь кому-нибудь – язык выдерну! – мрачно пообещал Сорра, проснувшись от чувствительного пинка Романа. Ромейнец бесцеремонно сбросил на пол. – Не волнуйся. Слава мужеложца меня никогда не прельщала, – сострил Роман и удивился, натолкнувшись на неожиданно тяжёлый, мрачный взгляд. – Роман, в Итании подобная связь не считается грехом, – отчеканил Сорра и прибавил – Хотя в мире не должно остаться ни единой девицы, чтобы меня начала привлекать твоя тощая задница. У Романа было, что ответить по этому поводу. Он промолчал. Сорра открывался перед ним сильнее и сильнее, и в своей открытости итаниец иногда становился удивительно беззащитен. Роман не мог воспользоваться доверием и ударить. Он был благодарен за многое, больше чем за многое. Тот, кто сталкивался с ночными кошмарами, знает, сколь важно чужое живое присутствие в подобный момент. Присутствие, способное успокоить страхи и защитить. Роман не говорил Сорре, что боится – Сорра знал, но никогда не высмеивал, и граф не осмелился смеяться над ним, комментировать, что просыпаясь, нередко обнаруживает Сорру спящим поверх собственного одеяла. Сорра собственнически обнимал тёплый человеческий кокон, а Роман не стеснялся признавать, что ему очень уютно и хорошо в подобные моменты. У Сорры была своя тайна, а у него своя. Тайну нельзя озвучивать вслух – она может исчезнуть, а Роман не желал разрушения тайны – хрупкого трепетного тепла, похожего на язычок пламени. Тепло поселилось в их комнате, возникло между ними, и не должно было погаснуть от неосторожных слов или резких движений. А время текло, словно песок сквозь пальцы. Они не задавали друг другу вопросов, желали бы залезть в душу, но понимали – существуют откровения, которыми оба не готовы делиться. – Придёт время, – думал Алексис на тренировках, прижимая Романа к жёсткой поверхности ковра – без жестокости, нередко позволяя себе шутливо пощекотать и отпустить для нового захода. – Он расскажет мне всё сам. Придёт время, и я расскажу о себе. Любовь моя, ты ведь не сможешь отказаться от нас? Ты обещал мне... любовь моя... А время летело стремительно. Для Романа измерялась встречами с Алиссинди, для Алексиса – сияющей волной Роман ди Валь. Итаниец погрузился в любовь, растворился, слив правду в ложь. Он видел Романа постоянно и нисколько не надоедало. Сорра мог сидеть с Романом за одной партой, любоваться во время уроков, слушать истории об Алиссинди и Ромейне. Он шутил и дурачился, умудряясь острить по поводу и без. На тренировках и выматывающих трансфигурациях, которыми загонял Рогоза, итаниец оставался неизменным собой: непотопляемым сексуальным красавчиком, мечтой девушек Алексисом Соррой. А его собственная мечта сидела рядом и смотрела огромными сияющими глазами... Драгоценный цветочек ромэ. Кто сказал, что Сорра сентиментален? Сорра сам себя не узнавал: на поверхности сволочной итаниец, а внутри – сплошные залежи нежности. Вместе напарники учились магии, сражались в учебных и реальных поединках. Летняя практика потребовала большой отдачи: на их долю выпало несколько несложных заданий по усмирению нечисти и одно запутанное дельце о маге-потрошителе. Сорра отвёл душу, наржавшись до боли в животе. Маг убивал девушек, оставляя на месте убийства розу. Ловить на живца Роман предложил сам, не подумав, что из них двоих для роли живца больше подходит он. Мечта увидеть Алексиса Сорру в платье не сбылась. Высокий, способный шириной плеч косяк разворотить, итаниец просто не влезал в платья, зато из Романа получилась знатная краля. Вопли ромейнца, отказывающегося залезать в корсет, приятно усладили слух. Шутка закончилась неожиданно: маг оказался призраком-умертвием, ищущим возлюбленного. Сорра не вдавался в перипетии отношений извращенцев при жизни, но застав умертвие в процессе приставаний к напарнику, итаниец хрюкал и ржал, как последняя свинья, в то время как Роману и выводку убитых до него девушек было нисколько не смешно. Заклятия огня не срабатывали, а мечом с серебряным напылением умертвие с удовольствием поковырялось в зубах. От растления юного графа на месте спас ширен итанийца: нити состояли из различных сплавов – не коса, а боевой арсенал против нечисти. Наутро они благополучно сожгли останки призрака, но Роман долго припоминал Сорре реакцию. Летняя практика проходила весьма весело, предоставляя массу возможностей отыграться. Они погружались в упоительный мир чувств, и лето пролетело одним мгновением веселья и солнца, где в короткие передышки Роман птицей мчал на свидания с Алиссинди, с восторгом рассказывая что было, безбожно преувеличивая свои заслуги и преуменьшая напарника. Сорра веселился, слушая чужие рассказы – ох, как его искушало принять свой облик и посмотреть на выражение лица Артани, выдав: «Так кто, значит, говоришь оборотня завалил? А Сорра в кустах прятался? Ну, иди сюда, ди Валь, покажу я тебе эти кусты...» Иногда Сорра пытался понять, почему Роман стал настолько близок, не надоедал, не вызывал утомления или раздражения – всё равно что собственная часть тела – рука или нога... а может, сердце? Нередко, сидя в комнате за учебниками, напарники за весь вечер могли не проронить ни слова, но молчание не тяготило, окрашенное мягкой успокоительной аурой дружеского присутствия. – Ди Валь, не ломайся. Ты ударишь меня пульсаром, а я попробую поставить блок, – Сорра тормошил Романа, предлагая провернуть заклятие, запрещённое правилами. – Нет, нет и нет, – правильный Артани начинал занудно объяснять Сорре очевидное, но в итоге, проклиная напарника, покорно шёл следом, готовый вовлечься в любые авантюры. Роман близко сошёлся с итанийцами из свиты ди Эрро, но в присутствии друзей Сорры чувствовал себя скованно. Итанийцы обменивались многозначительными взглядами, смотрели на него по-особенному, и всё это немного нервировало Романа. Во время весёлых дружеских попоек, когда собравшись в приличном кабачке или в доме Алисы, друзья праздновали прохождение экзаменов, что-то витающее в воздухе продолжало напрягать Романа. Никто из иттанийцев не решился сказать графу правды. Достаточно было посмотреть на сияющие глаза Алиссина, услышать звонкий смех – не поворачивался язык. Они принимали Романа, возможно, любили по-своему – мягкое обаяние Артани не оставляло ни шанса для недоброжелательности, но друзья с тревогой и страхом следили за чужим романом. Они ожидали дня выпуска. Каким будет решение ди Эрро – вернуться домой и стать королём или отречься от престола в пользу новорождённого брата? Королева родила мальчика. Второго принца Иттании Тайэна ди Эрро, чьё происхождение не подвергалось сомнению. Не имело значения, что ди Эрро старше – всем плевать на то, что король любил его мать. Каждый мальчишка-босяк на улице знал песенку про пастушку, которая осчастливила короля и родила принца в коровнике. Роман не знал подробностей, и понятия не имел о том, кто такой ди Эрро. Как-то раз Алиссин выспросил его по этому поводу. Оказалось, что ромэ слышал об этой истории, но слишком смутно – она не касалась его, чтобы иметь значение. Однако замечание Артани, что ему чертовски жаль бедолагу-принца, перемолотого в чужих жерновах, заставило сердце Алисина преисполниться благодарностью. «Если ты решишь остаться со мной, Роман, мы начнём новую жизнь», – Алиссин часто размышлял о будущем, но попытка расспросить Романа о планах на жизнь приводила к тому, что ди Валь замыкался, становился угрюмым и уходил в себя. Он определённо точно собирался жениться на Алиссинди, а остальное покажут обстоятельства. Роман частично выполнил обещание, данное в лесу. Он рассказал о части своего прошлого, но не захотел касаться ничего из того, каким образом случилось нападение на замок, почему он оказался в Академии. Алиссин ди Эрро не стал настаивать, справедливо рассудив, что Роману требуется время. Однажды он разберётся в себе, и принц ди Эрро очень хотел видеть ромэ рядом с собой. В разных качествах, но неизменно стоящего на одной с ним стороне. Он бы удивился, узнав, что Роман озадачен схожими вещами. «Имеет ли для Сорры значение, на какой стороне сражаться? – размышлял он, – Имею ли я право просить его следовать за мной только потому, что мне не хочется терять Алексиса по жизни?» Поднимая голову, Роман ловил на себе загадочный взгляд итанийца и тепло улыбался ему, не подозревая, сколь судорожно бьется сердце Сорры в осознании: Роман рядом с ним. Любимый, драгоценный цветочек ромэ... *** А Роман не меньше, чем о будущем, терзался вопросами, связанными с Алиссинди. По словам девушки, они с дядей переехали в столицу надолго – дядя планировал открыть магазин, и скорее всего, они осядут в Гармале навсегда. Однако девушка упорно не желала знакомить его с дядей и с родственниками. На расспросы отвечала уклончиво, а он, стыдясь показаться навязчивым, избегал настаивать. Алиссинди ловко ставила Романа перед необходимостью рассказать о себе, но ромейнец не был готов к откровениям – девушка не должна была узнать об этой части его жизни, он и сам стремился забыть, склоняясь к совету Рогозы: прежде, чем предпринимать какие-либо шаги, закончить обучение в Академии. – Кто знает, что принесёт нам будущее? – туманно заметил магистр. Боль постепенно забывалась, изглаживаясь из памяти. Роман перестал просыпаться по ночам, крича от боли и страха. Кошмары оставили графа Артани, растворившись в слепящем свете солнца Алиссинди. – Люблю тебя, ромэ. – Люблю тебя, голубка моя. Влюблённые обменивались нежными признаниями и множеством клятв, что способны придумать лишь юные влюблённые, искренне веря в исполнение каждой из них. Роман любовался спящей Алисси: вымотав его до невозможности, итанийка отрубалась мгновенно, словно мозг посылал невидимую команду телу, а Роман оставался сидеть на постели и любоваться безмолвно чужой красотой. Алиссинди – воплощение чистейшего совершенства, лада-зима, снежная королева, топящая лавиной любви. Серебристые волосы разметались по обнажённым хрупким плечам, прикрывая округлые щёчки. Одна прядка забавно упала на изящный нос. Роман осторожно отвёл в сторону и, не удержавшись, поцеловал Алиссинди в губы. Девушка невнятно забормотала во сне и улыбнулась, даря сонную улыбку, а следом за ней сияние туманного взгляда. Роман растворялся в серых глазах, заполненных серебристыми звёздочками. – Не спится? – шепнула девушка ласково и, высвободив из одеяла ладонь, провела по небритой щеке. Укоризненно погрозила пальчиком, давая приказ привести себя в порядок. Небритого ромэ Алиссин тоже любил, но щетина колола нежную кожу. У него самого борода не росла и растительность на теле не изобиловала – разве что в паху светлая дорожка пониже пупка, но ноги итанийца оставались гладкими. А вот ромейнец – Сорра пёрся – был покрыт лёгким выгоревшим пушком, обалденным на фоне загорелой кожи. Алиссинди нахально дразнила графа цыплёночком, а Сорра внутри рвался от желания затискать и зацеловать чужие пёрышки, но ещё больше мучился от желания просунуть в котёночка пальцы. Драгоценная попа Ромейнской розы преследовала Алексиса в навязчивых снах, и Сорра всё бы отдал, лишь бы реализовать фантазию наяву. – Я люблю тебя, Алисси, – не подозревая о мыслях итанийки, Роман перехватил её запястье и поцеловал тонкие, изящные пальчики, прихватил губами. – Цветочек мой, – шепнула Алиссинди растроганно и, высвободив пальцы, притянула Романа к себе – Я люблю тебя... Небом клянусь, – последние слова она почти прорычала, накидываясь на любовника страстной металлической тигрицей. – О, ромэ, – Сорре плакать хотелось от несбыточного, – Ты не представляешь, насколько сильно я люблю тебя! – Алисси... – Роман, смеясь, слабо выставлял перед собой руки, пытаясь уклониться, но девушка дразнила, нападая разом со всех сторон. – Люблю, – протяжно смеялась она. – Больше жизни, – подтвердил Роман и, раскинув руки, сдался, ловя девушку в объятия. Алиссинди, перестав играться, отстранилась, заглядывая в лицо ромэ серьёзными серыми глазами: – Ты не забудешь наше обещание? – спросила она жадно. Роман успокоил поцелуем: – Забыть – отказаться от всего, что мне дорого, Алиссинди... – выдохнул он. – Выходи за меня замуж. Давай не будем ждать? Алиссинди только грустно вздохнула и взъерошила пушистые волосы, привычно спрятав серебристую прядь меж пальцев: – Ты такой забавный, Роман. – Я серьёзно, – Роман, перестав мучить девушку, перевернулся на бок, устраиваясь на руках, – Стань моей женой. Нам уже начали платить за практику, у меня есть небольшие сбережения – их хватит, чтобы снять небольшой домик. Алисси, нам не придётся разлучаться, а я сумею сделать всё, чтобы тебе не пришлось себе отказывать ни в чём. На мгновение лицо его словно омрачилось неприятными воспоминаниями, но тут же снова озарилось светом. – Студиоз третьего курса, – лукаво улыбнулась девушка. – Очень целеустремлённый, – Роман, важно подняв кверху палец, состроил уморительное лицо, и они одновременно расхохотались. – Закончи Академию, милый, всё придёт само, – уклончиво ответила Алисси. – Люблю тебя, – эхо слов потонуло в тишине, нарушаемой лишь страстным дыханием и лёгкими, почти неслышными звуками страсти. « Я счастлив, – Роман с силой прижимал к себе хрупкое лёгкое тело. – Может ли быть кто-то счастливее меня? Мне кажется, я задыхаюсь от чувств, что переполняют сердце, и я не в состоянии высказать». «Могу ли я тебе верить, Ромэ, цветочек мой? – Алексис держался за плечи Романа. В зыбком мире лишь они казались надёжной осязаемой опорой, – Могу ли верить твоим словам? Если ты уйдёшь от меня, не в силах простить моего обмана, зачем мне жить, Ромэ?» – Люблю тебя! – повторяли они друг другу. – Люблю тебя! Встречи чередовались с расставаниями, но в разлуке чувства горели сильнее. – Люблю тебя! По выходным Алиссинди изматывала Романа до невозможности, и не удивительно – они скучали настолько сильно, что буквально набрасывались с порога. Но пылкость девушки превосходила способности графа. Осознав, что совершенно заездила ненаглядного цветочка, Алиссинди только тихонько рассмеялась и снизила аппетиты. – Я хочу быть мужчиной для тебя, – шепнула девушка после того, как они долго и до изнеможения занимались любовью, – Хочу обладать тобой, как ты обладаешь мной. Я бы любила тебя, ромэ. Любила долго и нежно, и тебе бы понравились мои ласки. Светлая ладошка узкой рыбкой проскользнула по спине, опускаясь на золотистые подтянутые ягодицы, сжимая и осторожно лаская впадинку между ними. – Ты бы позволил мне взять тебя, ромэ? Роман вздрогнул и поёжился, осознав, куда движется пальчик Алиссинди: – Что за глупости ты говоришь? – он, ускользая, но не желая обижать девушку, торопливо перевернулся с живота на спину и притянул любимую к себе, – Иди ко мне. – Отчего же глупости, милый? – Алиссинди обиженно надулась, охотно седлая графа. – Разве в любви существуют запреты? Всё, что приятно двоим – естественно. В Итании женщина может любить женщину, а мужчина – мужчину. Я хочу обладать тобой-мужчиной, но я не могу. Но если бы я родилась мужчиной, всё было бы осуществимо, не так ли? – Алисси, я не понимаю тебя, – Роман натянуто и как-то беспомощно улыбался, пытаясь понять – с чего возлюбленной пришло в голову говорить о подобных вещах? – Любовь мужчин – грех. – Грех? – девушка пожала плечиками и, любуясь длинными ресницами, принялась водить по нам пальчиком, обрисовывая линию бровей и овал лица, не забывая целовать особо понравившиеся местечки, – Разве любовь может быть грехом? – опустив ладонь, неожиданно спросила она, сгорбившись. – Ты говоришь странные вещи, – Роман растерялся и попытался поцеловать девушку, но она уклонилась, глядя на него бездонными серыми глазами. Иногда от этого взгляда у него бежали мурашки по спине. – Разве любить грех? – вопросила девушка строго и настойчиво, – Значит, ты любишь тело. А не душу? – Конечно, нет, – Роман запротестовал. – Я люблю тебя. – Ты любишь моё тело, – упрямо возразила девушка и, усевшись на подушку, подтянула колени к подбородку, закрываясь невидимым щитом. – Что с тобой? – Роман был в отчаянии. В полемике он не был силён, – Если бы в твоём теле не было твоей души, зачем мне такое тело, Алисси? – спросил он тихо. – Но и без души ты нужна мне, потому что ты – это ты. – А будь я уродливой и безобразной? Ты бы продолжал любить меня? Скажи! – повернув голову, спросила девушка. Длинные волосы упали вниз, окутывая фигуру снежным плащом. В комнате царил запах страсти и аромат цветов. К приходу Алиссинди Роман закупил несколько охапок роз, и сейчас они, раздавленные и уже увядшие, валялись по всему гостиничному номеру. Но ни один букет не мог перебить ромэ – Алиссинди машинально подняла алый лепесток и принялась вертеть между пальцев, размышляя о своём. – Ты не уродливая и не... Ай! – он вскрикнул, потому что, отшвырнув лепесток в сторону, Аллисинди толкнула его на кровать и больно укусила за ухо, – Ты злая бесчувственная девчонка, которая пытается замучить меня странными вопросами, а потом ещё и кусает. – Роман, шипя, потёр больное место – Но и такой я тебя люблю! – закончил он со вздохом и вскинул ладонь, перехватывая вознамерившуюся цапнуть снова девушку. – Не любишь, – Алиссинди упрямо тянулась к нему губами, но когда Роман сдался, вместо того, чтобы укусить его, она со вздохом потёрлась носом о его грудь, а затем отстранилась, – Любить надо не тело, а душу, ромэ. Ты любишь лишь моё тело. – А если бы я был старым и уродом? – возмущённо возопил Роман, – Вот, ты бы меня любила? – Да! – Алиссинди кивнула, не задумываясь, – Я полюбила тебя с той секунды, как увидела твои глаза. Каким бы ты ни был, ромэ. Твои глаза останутся прежними, и в них будет говорить душа. Пока я в них вижу твою душу – буду любить тебя. Мне неважно, какое обличье ты примешь. Ты – вся моя жизнь, Ромэ. Окажись я принцессой и встань передо мной выбор – отказаться от королевства или иметь возможность навсегда остаться с тобой – я выберу тебя, потому что не переживу разлуки. Скажи мне, что чувствуешь ты? Любил ли бы ты меня, если бы я оказалась мужчиной? Смог бы любить мою душу в чужом теле?.. – Да! – Роман привлёк девушку к себе – Не знаю, может я сошёл с ума, но до той минуты, пока я не буду сомневаться, что передо мной ты, я готов любить даже старую колоду – если она будет тобой. – А мужчиной, ромэ? Сможешь ли полюбить меня мужчиной, совершить грех? – И мужчиной! – обречённо выдал Роман, окончательно перестав понимать ход мыслей девушки. – И отдался бы мне? – настойчиво спросила она, – Ты бы позволил мне взять себя, роме? Обладать тобой? Роман жалобно застонал, напоминая такого милого лапу, что Сорре сделалось смешно и захотелось попросту его затискать – милого мишку. Но разговор был безумно важен, а Роман, как обычно, уходил от ответа, не желая слушать и понимать. – Алиссинди, прошу, хватит меня мучить разговорами, – заныл он так потешно, что Сорре осталось лишь сдаться, – Я люблю тебя такую, какая ты есть – неужели недостаточно? – Конечно, – Алиссинди грустно вздохнула и, тряхнув волосами, притянула Романа к себе, – Ладно. Забудь об этом разговоре. Раз не желаешь говорить – найду тебе другое применение. Она медленно провела пальчиком по его мускулистому животу, спускаясь всё ниже и ниже, пока её пальчики не обхватили напрягшийся желанием ствол. – Всегда знал, что ты умная девочка, – пробормотал Роман согласно, и аккуратно опрокинул возлюбленную, подминая под себя. – Вопрос остался открытым, – сообщил Алексис и решительно перевернул его обратно, оседлав бёдра – Но... мы повременим.