Искупление (как разбивали лед 2)

      Шли дни, за ними потянулись недели. К Одинокой горе сначала приходили совсем маленькие группы эльфов Лихолесья, справляясь о своем Владыке, который до сих пор не прислал вестей. Торин ни разу не вышел к ним, лишь посылал своих доверенных лиц, а те передавали его слова, мол "все с вашим королем хорошо, погостит у нас еще пару дней и вернется. Они тут вопросы государственной важности решают, так что не стоит им мешать." Не долго на эльфов действовали эти отговорки. Когда минула третья неделя, у ворот Эребора появился сам Леголас, который сейчас и нес на своих плечах бремя правления, заменяя на троне отца. Настроен он был более чем серьезно, кровь его была горяча и поэтому речи были довольно резки,но и его хитрые гномы отвадили, дав тысячу обещаний и еще одно для верности. Принц уехал, а гномы, что только что изображали обычную для них дерзость и веселость, враз помрачнели, уходя в недра горы. Со времени тех событий, что устроили здесь Торин и Даин, в Эреборе поселились печаль, страх и боль.       Король-Под-Горой не находил себе места, он даже позабыл о золотых горах сокровищницы, о власти. Да что там власть, он позабыл даже о еде и отдыхе, оставаясь в некоем трансе, пока кто-то из приближенных не расталкивал его и чуть ли не силой заставлял хотя бы что-то съесть. Случались моменты, когда он засыпал у постели Трандуила, но сон его был беспокойным, он метался, будто в горячке и каждый раз с криком вскакивал с места, все еще видя перед собой молящие ясные глаза на окровавленном лице. Так продолжалось изо дня в день, силы все более покидали гнома, он стал нелюдим и лишь одно занимало его мысли - как спасти эльфийского Владыку? Боль и вина гложили его, разъедали, он будто прогорал изнутри и огонь этот задевал все чувствительные места, самые потаенные уголки сознания, о которых сам Торин едва ли знал и конца этой муке не было видно.       Трандуил за все это время не приходил в себя. Его бледное, почти прозрачное тело неподвижно покоилось на простынях, грубо отсеченные короткие волосы разметались по подушке и не отливали уже тем золотом, не искрились в приглушенном свете ламп. Его серебряный венец, в котором он прибыл в Эребор, лежал на прикроватном столике и камень в нем был таким же бесцветным, матовым и безжизненным, как и его владелец. Но не все время эльф пребывал в мертвом покое. Случались моменты, когда на лесного жителя накатывала лихорадка, он метался по постели то холодея, как лед, то пылая огнем, сжимая пальцы в кулаки с такой силой, что на ладонях потом проступали кровавые следы от ногтей. Он морщился, будто испытывал неимоверную боль, по началу не издавая звуков, но, когда поврежденные связки восстановились, издавая протяжные стоны, больше похожие на вой раненного зверя. Никто не мог остановить его агонию: когда его держали, стараясь успокоить, эльф бился с такой силой, что едва ли не ломались его руки, слов он не слышал, прикосновений не чувствовал, но приступы эти заканчивались так же внезапно, как и начинались и он снова будто засыпал, хотя глаза его всегда были закрыты.       Нужно сказать, что Торин был первым свидетелем этой картины. Когда Трандуил вздрогнул, Дубощит будто бы очнулся ото сна, думая, не показалось ли ему. В голове его радость переплелась со страхом: что он скажет эльфу, когда тот откроет глаза и увидит его? Но мысли его прервал шорох простыней и судороги, волнами бегущие по тонкому телу. Король бился будто раненная птица, его трясло, и без того белые губы стали синеть, так же как и руки, он не просто дрожал, он едва ли не выгибался в странных конвульсиях. Смотря на это Торин отшатнулся назад, не зная что и делать. Все его тело онемело и отказывалось двигаться, его бросило в жар, на лбу выступил холодный пот, его колотила крупная дрожь. Эльфийский Владыка изогнулся дугой, лицо его исказилось гримасой боли и страдания, губы разомкнулись в немом крике, а гном, увидев это только смог издать крик настоящий, сдавленный и хриплый и оба канули во мрак. Трандуил рухнул на кровать, расслабленным, но со слезами на ресницах, а Торин обрушился на колени, как безумный сжимая в руках свои волосы и сбивчивым шепотом проклиная себя, одновременно прося прощения у Владыки хотя тот и не слышал.       Так два разных мира, заключенных в представителях народа гномов и народа эльфов, бились друг о друга, высекая искры, но уже не вражды, а безумия, порожденного гневом, гордыней, жадностью, а после страхом, болью и отчаянием.