Verity

Женщина средних лет, выглядевшая на старшие годы сидела на диване «хмурого» цвета – она сама его так охарактеризовала в самый первый день, когда купила. И каждый ее божий день начинался с ворчанья по этому поводу, и дочь постоянно ей говорит: «Так выкини, и купи новый», на что старуха – ах, простите, женщина - только цокает и говорит: «Не выкину, пусть он и выглядит как кожа моей прабабушки, у него особый дух и темная история». Дочь с понимающим видом кивает – ей и невдомек, что у матери попросту пуст и тонок карман. Что сказать, все в этом доме немножко глупые. Так вот, сидит, значит, Ефросинья, полуоткрытыми бесцветными глазами смотрит в маленький экранчик старого телевизора. Что там идет? Какой-то концерт, или может, сериал? Ей, по-моему, все равно, просто нужно себя как-то занять в часы отдыха. Еда на кухне была сготовлена, квартира прибрана, одежда постирана и поглажена – ух, она так много сделала, необходимо отдохнуть. «Видите, какая ваша маменька хозяйка! Все делает, никогда не ленится, а вы, бездари, даже не помогаете! Ах, как я устаю от всего, как устаю…» - твердит Ефросинья своим домашним, когда покачиваясь, плетется к своему дивану для «потешного часа». Хотя еда у них всегда составляла сваренный рис и пожаренная картошка на троих человек, квартиру и квартирой назвать нельзя – разве что квартирошечкой, а имеющеюся одежду можно пересчитать на пальцах одной руки. Кроме того – Ефросинья сама когда-то давно распределила обязанности: дочь возится со скотом, а муж с огородом, и ничего больше – остальное на ней. Так чего ради она ругается? Никто и слово поперек не сказал. - Маменька, маменька! – Кричит девушка, вбегая в крохотную комнатку, и смотрит на мать, ожидая реакции. Женщина медленно повернула к ней голову и нахмурила неумело покрашенные брови. - Чего тебе, Февронья? Сколько мне тебе говорить – не беспокой меня с полудня до обеда! Дочь ее – самая обычная, щекастая девушка, ведущая себя как девчонка. Она каждое утро собирает волосы с две косы, потому что сейчас так ходят все, но они ей совсем не к лицу, и носит черное платьице с завышенной талией, потому что сейчас такое носят все, но оно ее только еще больше полнит. - Ах, маменька, маменька – я бы тебя и не беспокоила по пустякам, да только известили меня сейчас, что к нам Давыдовы едут! Ефросинья, округлив глаза, подскочила с дивана, что тот угрожающе скрипнул, словно испытывал такое же негодование. - Как едут?! Сейчас?! – Ее голос в такие моменты похож на крик дерущихся петухов, что поют по утрам под окном. Февронья энергично закивала головой, и Ефросинья, раздув ноздри, издала призывающий клич: - Владлеееен! Тот час заскрежетала входная дверь, и в комнату ввалился коренастый мужичек с лопаткой в руках. Он вытер грязным рукавом щеку, замазанную в почве. Ефросинья резко вскрикнула, взглянув на его ноги. - Куда в ботинках! А ну вон! - Так случилось что-то, я-то… - недоуменно начал спрашивать Владлен, но жена вытолкала его из комнаты, чтобы разулся. После этого мужчина вернулся, спрашивая, зачем жена его звала. Таких, как этот садовник можно назвать жалким подкаблучником, коем он и являлся – нередко на рынке можно услышать крики какой-то женщины, и подойдя, увидеть, как Ефросинья, схватив за ухо мужа, тащит к прилавкам, словно непослушное дитя. Жалок будет век Владлена с этой женщиной, которую он когда-то полюбил из-за пышных форм, сейчас превратившихся с бесформенные складки. - Давыдовы снова едут! Они же на прошлой неделе приезжали! - Заклюй меня индюк, у них совесть вообще есть? - Cнова нам хотят свой выводок оставить! - Февронья, иди прячь яблоки, да повыше и поглубже! Не хватало еще, чтобы эти проглоты снова все съели! Крики и возгласы наполнили домишку, все засуетились, убирая драгоценности (на их взгляд драгоценности), прятали личные вещи, книги (вдруг порвут!), лучшую еду (самим мало!), все, что только могло попасться на глаза внукам. Через несколько минут в дверь постучали. Старый, облезлый пес, который не выходит из своей деревянной, дряхлой будки, уже не лает как прежде на приближающихся людей. А ведь было время, когда он рвал глотку, лая на мышку, прошмыгнувшую в соседском саду. - Ишь, какие приличные. – Проворчала Ефросинья, идя открывать, хотя дверь и не была заперта. На пороге стояли молодые люди с двумя детьми. Широко улыбаясь, девушка подняла длинные руки. - Матушка! - Ой, Фифи, здравствуй, дорогая моя! Ох, как неожиданно! – Закудахтала Ефросинья, обнимая дочь. Нехотя протянув руку, она быстро потрепала по волосам маленького мальчика трех лет, пускающего пузыри. – Маленький Игнат. Февронья всплеснула руками, будто: «ах, сестра!», но не обняла Фифи. Владлен же попытался корчить рожи девочке Просковье, чем моментально вызвал рев малышки. Дети были красивее родителей – это сразу бросалось в глаза, хотя никогда не оглашалось. Скорей наоборот: «Ах, Фифи, как же она похожа на тебя! Такие же красивые глазки, губки. О, Богдан, у твоего сына твой волевой подбородок и крепкая фигурка!» Никто не будет говорить, что они совершенно разные – у Фифи глаза болотного цвета и немного косят, а Богдан похож на скрюченную молодую березу. - Мы вот собираемся в город – посидите с детьми? – Вопрос Фифи прозвучал как утверждение, и она уже втолкала девчушку с мальчиком в прихожую. – Ну, ведите себя хорошо, не досаждайте бабушке с дедом! Ефросинья поддельно засмеялась, но смысла не было – дети уже скрылись за ржавой калиткой. Взглянув сверху вниз на внуков, она скривилась и повела их в зал – самую «большую» комнату. Владлен и Февронья топтались рядом, не зная, куда себя деть. - Ну и чем нам их занять?- Проворчала Ефросинья, вернув себе свой привычный тон. – Февронья, у тебя есть игрушки? Девушка обиженно фыркнула. - Мама! - Нужно же им что-то дать! – Почти сплюнула женщина, смотря на молчащих внуков. Игнат глазел на пожелтевшие потолки, а Просковья играла с подолом своего ядовито-розового платья. - Может, дать им карандаши и бумагу? - Чтобы они зря листы испортили? Нет уж! - Тогда, может, зеркальце? Будут на себя смотреть – отвлекутся. - А если разобьют или заляпают? Cовсем у тебя мозгов нет, Владлен! - Маменька, а если им дать ножи? Будут драться на них, как на мечах? - Неплохая идея, Февронья. Тащи сюда. - Можно еще лопатки принести из сарая. - Верно мыслишь! - А если их покормить и просто положить спать?.. - ЗАТКНИСЬ И ИДИ В ОГОРОД, ВЛАДЛЕН! Ножи Февронья так и не принесла – Ефросинья побоялась, что они проткнут диван или поцарапают обои (точнее, что от них осталось), а лопатки детей не заинтересовали. Просковья поползла на кухню, из которой пахло выпеченным хлебом, и усевшись возле ножки стала, начала скулить. - Давай ей прищепкой нос закроем, и она не будет чувствовать запаха! - Прекрасная мысль. Но прищепки все находились в ведре, в сарае, куда и побежала Февронья. Оказалось, что кроме прищепок в ведре обосновались еще и парочку паучков… Стоит ли говорить, что девушка до смерти боялась всяких насекомых, и дети остались со свободными носами? В итоге было принято решение дать обоим по маленькой крошке, чтобы они совсем не раскричались. Детей это не устроило – они продолжали хныкать и пинать брошенные лопатки. - Дети ведь любят животных! Надо показать им Вадима! И сунув внуков подмышку, Ефросинья пошла к будке, где спал Вадим – тот самый пес. Женщина не глядя сунула мальчишку в темную дыру со словами: «Знакомьтесь!», и довольная ухмыльнулась Просковье, сидевшей у ее ноги. Через пару минут послышалось недовольное ворчанье, и Игнат на четвереньках выполз из будки с обслюняванным лицом и грязными коленками. Ефросинья застонала. - Ну вот, теперь тебя еще и мыть надо! Пробовать этот же трюк с Просковьей она не решалась. День закончился тем, что измотанные дочь с матерью сидели на хмуром диване и прищурившись, смотрели на детей, копающихся в горке овса, принесенного из загона. Обе жаждали его скорейшего окончания.