In a hundred lifetimes

Ав­тор: greenfairy13 Ссыл­ка на ори­ги­нал: http://archiveofourown.org/works/2407718 Рей­тинг: G Саммари: Роуз, путешествующая между вселенными, встречает Двенадцатого в тот момент, когда он бросил Клару в эпизоде «Kill the Moon».

* * *

      — Могу я присесть?       Голос, почти шепот, доносит до его слуха ветер. В его звуках и сломленность, и усталость. Все то, что Доктор чувствует сам.       Пробормотав что-то невнятное, он скользит вбок, уступая владельцу голоса немного места на скамейке. Он даже не смотрит на будущего соседа, неотрывно глядя на луну, утопающую в черноте ночного неба.       Луна — яйцо! Кто бы мог подумать? Но эта луна — не его Луна, и эта планета, Земля, не его дом. Настоящий дом Доктора в тысячах миль отсюда, в бесконечной дали.       Он слышит тяжелый выдох, когда женщина устраивается на скамье, едва касаясь его бедра своим.       — Потрясающе, правда? — полу-спрашивает, полу-утверждает она, и Доктор закрывает глаза. Он знает этот голос. Этот голос — ядро самого его существа, этот голос пустил корни в тесном пространстве между сердцами.       — Было потрясающе когда-то давно. Сейчас нет, — неохотно отвечает Доктор.       Он не смеет взглянуть на нее. И все-таки, чтобы снова ощутить, как самые несбыточные его надежды терпят крах, интересуется:       — Куда ты направляешься?       — Домой, — спокойно произносит она.       — И где же он? — с ворчливым недовольством осведомляется Доктор.       — Не «где», — а кто, — на последнее слово она с силой нажимает голосом.       — Кто? Звучит не как пункт прибытия, а как вопрос.       — О, у меня есть и вопросы.       И перед его закрытыми глазами встает ее невероятная улыбка, и кончик языка, выглядывающий между зубов.       — Старейший вопрос во вселенной, — шепчет она заговорщицки.       Дыхание Доктора замирает — так напряженно он ждет продолжения. Но она молчит.       — Какой же это вопрос? — не выдерживает он.       — Любишь ли ты меня?       Доктор выпрямляется на своей скамейке так, будто проглотил ледяную шпагу, и если бы не обходная дыхательная система дело наверняка кончилось бы обмороком. Восстановив привычное хладнокровие и приготовив обычный саркастичный тон, он фыркает:       — Вздор. Замолчи, оставь меня в покое и возвращайся к своим гренкам с фасолью.       — Гренки с фасолью…       Он физически ощущает ее улыбку и огромную, безразмерную печаль.       — А ты? Почему ты сидишь здесь в три утра?       — Я жду, — скупо выдает Доктор.       — Чего?       — Того, что кто-нибудь нажмет кнопку, — он медлит, — или не нажмет.       — Смешно, — ее голос легок, словно ветер. — Стоит нажать кнопку или повернуть руль в машине, и мир станет совершенно иным.       — Откуда ты знаешь? — спрашивает он, пожалуй, слишком резко.       — Я только что заставила кое-кого повернуть руль в правильную сторону, — пожимает плечами она.       Доктор знает это, потому что чувствует, как рукав ее кожаной куртки скользит по его руке.       — Так почему ты ждешь, что кто-то нажмет кнопку, вместо того, чтобы сделать это самому? — интересуется она.       — Потому что это меня не касается, — вторит ей Доктор и тоже пожимает плечами.       — Но ты мог бы помочь?       — Мог бы. Но не стану.       — Почему? — теперь черед ее голоса становиться резким.       — Ты что, не слушала? Это. Меня. Не. Касается. — Чеканит он почти грубо.       — Это неправильно!       — А я устал делать то, что правильно! — откидывается он на спинку скамейки, и в воздухе повисают звуки их возмущенного сопения.       Он слышит какой-то писк и тут же ощущает, как она вскакивает со скамьи.       — Пора, — шепчет она глухо.       И Доктор, наконец, поднимает голову и пьет ее. Она — живительный родник, а он — путник, плетущийся по вязкой песчаной бесконечности пустынь. Солнце никогда не прекратит прожигать его кожу до самых костей, жидкое пламя никогда не остановит своей дьявольской пляски в его жилах. Когда же бушующая ненависть начала отравлять его существо?       Ему стыдно. Его Богиня вернулась, а он не достоин даже ее волоса. Раньше, давным-давно, он никогда не сбежал бы от трудного выбора. Сегодня же он повернулся к нему спиной.       — Доктор, — шелест ее негромкого голоса подобен молитве.       Никогда не молись мне. Все, что я могу — бросить тебя в одиночестве и темноте.       — Роуз Тайлер, — тихо отвечает он, когда женщина исчезает во вспышке, и пушка измерений снова раскидывает их так далеко друг от друга, как никто и никогда не был, — пожалуйста, вернись домой.