Гадкий утенок

Бэкхён задницей чувствует, что не стоило ему выходить из библиотеки до звонка на урок. Чувствует, но в очередной раз не прислушивается к интуиции. А она, мать ее, как швейцарские часы. Стоит двери закрыться, как шум коридора оглушает Бэкхёна, дезориентирует, делает уязвимым и беззащитным перед толпой. — Эй, Хрюша, что это у тебя? Бэк успевает вжать голову в плечи, прежде чем в спину врезается что-то тяжелое. Яблоко, которое он лишь раз укусил, вылетает из рук и падает на пол. Во все стороны летят кисло-сладкие, похожие на замороженный желток, брызги. Бэк давится и зажимает рот рукой. По подбородку течет слюна, и он подтирает ее ребром ладони. — Яблоко. Наша телятина перешла на траву? А где же твои любимые батончики? Неужели увидел себя в зеркало, Хрюша? Бэк поджимает губы и поправляет очки, сползшие на кончик носа. Обтирает руку о край пиджака и пытается протиснуться между одноклассниками к шкафчикам, но парни еще не закончили. Два шага — и Бэка пихают в плечо и отталкивают назад. — Эй, бета, язык проглотил? А на алгебре болтал резвее господина Чона. Чего молчишь, Бён? Гляди-ка, смелый стал. А мы сейчас проверим, на месте ли его язычок, — липкая пятерня тянется к лицу Бэкхёна. Тот пытается увернуться, зная, что после такой проверки пару дней не сможет открыть рот, но альф больше: обступили его плотным кольцом, зажали между стеной и своими потными телами, щипаются, пинаются, лапают, где хотят, гыгыкая и присвистывая. Перебрасываются недвузначными взглядами, отпускают пошлые шуточки. Их главарь, Квон Сучон, сжимает подбородок Бэка пальцами и заставляет поднять голову. Бэк зажмуривается и принимается считать про себя: “Раз, два, три Скорей умри. Четыре, пять Я иду искать! Шесть, семь, восемь Ты умрёшь в эту осень, Девять, десять Уже суп все месят!”. Никто, конечно же, не умирает, но считалка отвлекает от боли и унижения. Соленый, пахнущий горчицей и старыми устилками палец надавливает на губы, и Бэк стискивает зубы покрепче. Он ненавидит, когда ему в рот суют грязные руки и предметы, которым там не место. Бэк вообще ненавидит, когда к нему прикасаются, и одноклассники знают об этом. Быть слабаком в мире сильных — всегда проблема. Быть бетой в мире гормонально нестабильных альф — проблема в квадрате. Вместе это делает жизнь Бён Бэкхёна невыносимой. — Чем вы там занимаетесь?! Гвалт стихает; палец исчезает, хватка на лице ослабевает. Бэк узнает голос: Лу Хань. Красавчик обычно делает вид, что Бэкхёна не существует, но сегодня, видимо, планеты встали в каком-то особенном порядке, потому что он его замечает, да еще и не проходит мимо. — Да вот, решили спросить, как у нашего Хрюши дела. Слышали, он в следующем месяце едет в Сеул, участвовать в олимпиаде по английскому. Ду ю спик инглиш, Пигги? Ду ю хир ми? Молчит. Неужели, не понимаешь? Ох, мистер Ким будет разочарован… — Слушай, парень, я не знаю, кто ты, но оставь его в покое. Он явно не горит желанием говорить с тобой: ни на корейском, ни на английском. — Еще один голос: хрипловатый, плотный, как теннисный мячик, — касается слуха Бэкхёна. Тому нужно три секунды, чтобы вспомнить его и открыть от удивления рот. — А ты еще кто такой? Ой, да тут вся элита нашего Засранска собралась! — Квон отпускает Бэкхёна и поворачивается к говорившим. Отступает в сторону: показывает, что Бэк свободен. Бэкхён поправляет очки, прижимая их так сильно к переносице, что на коже остается отпечаток. Рот закрыть не догадывается: так и идет по образовавшемуся коридорчику к компании Ханя. Двое из них — сам Лу и Ким Минсок — его одноклассники. Ким Джонин и Чхве Минхо учатся в гимназии и играют в одной футбольной команде с Ханем и Мином. Ни с кем из них Бэкхён близко не знаком. С футболистами еще один альфа. Одного роста с Минхо, только крупнее и смуглее. Именно его голос, Бэк готов спорить на миллион вон, он только что слышал. — Эй, все в порядке? Бэк снова его слышит и захлопывает рот. Со стороны это, должно быть, выглядит глупо, а все пялятся, пялятся на него, словно ему только что предложили стать трейни в крупной компании. Альфа усмехается, видя его замешательство, и Бэкхён убеждается в том, что это он. Тао. Его Тао: альфа-пухляш, с которым не хотели дружить ребята из их двора; неуклюжая китайская панда, которая с трудом выговаривала корейские слова, воровала у Бэка чупа-чупсы и обожала мультики про черепашек-мутантов. Тао, который ревел как последний омега, когда родители забрали его в Китай. Тао, который увез с собой бэкхёновскую подушку, потому что ее не смогли вырвать у него из рук. Тао, о котором Бэкхён уже и тосковать забыл — так давно они не виделись, не созванивались и не переписывались. И Тао, судя по всему, тоже забыл. Смотрит на него и двести процентов не узнает, а Бэк опять открывает рот и выдает нечто нечленораздельное. Квон и его дружки ржут, за ними подхватывают и другие. Смех разносится по коридору, влетает в открытые двери кабинетов, распахивает форточки и вырывается на школьный двор, чтобы вместе с воробьями взмыть к проводам и там растаять зернами электрического тока. — К логопеду пора, Бён, — просмеявшись, говорит Квон, и лицо Тао меняется. На нем отражается смятение, удивление, а затем — недоверие. Растерянность и радость в равных пропорциях. Губы дрожат и расползаются улыбкой. — Бён? Бён Бэкхён?! Бэк хлопает ртом и понимает, что чувствует выброшенная на берег рыба. И аутист, когда к нему пытаются прикоснуться. Страх и нехватка кислорода — два врага астматика. Бэкхён, конечно, ничем таким не страдает, но все бывает впервые. — Это я, Тао. Помнишь меня? Мы жили по соседству, играли вместе и… — Помню. — Говорит Бэк и ненавидит себя за то, как механически-бесцветно звучит его голос. Он готов потерять сознание от переизбытка чувств, а идиот, который управляет его голосовыми связками, решил поиграть в похуиста. Тао улыбается шире, делает два шага вперед и под громогласное “фу-у” обнимает Бэкхёна. Тот судорожно выдыхает, гребаные колени подкашиваются, и он мешком прыщей, жира и комплексов повисает на Тао. Обнять в ответ не может — руки принадлежат какому-то космическому сосиско-человеку и не гнутся, — и Тао приходится прижать его к себе покрепче, чтобы не упал. — Я и не знал, что они знакомы, — говорит Лу Хань, обращаясь к Минсоку. Бэк воспринимает звуковую информацию тем крохотным участком мозга, до которого еще не добралась эйфория, но вскоре и он перестает отвечать. Бэк зажмуривается и с идиотской улыбкой понимает, что машина времени, таки, существует. Звонок на урок распугивает зевак и возвращает Бэка в реальность. Но Тао не торопится его отпускать, а Бэк не может заставить язык ворочаться. Он мычит что-то просяще-извиняющееся и опускает голову. Очки сползают на лоб. Тао не обращает на это внимания и продолжает стискивать его бока так сильно, что Бэку кажется — через поры вот-вот полезет жир. Он, конечно, не против бесплатной липосакции, но не здесь и не сейчас. — Цзытао, пора, — прокашлявшись, говорит Джонин. — Ох, точно, — Тао отстраняется и, Бэк, пошатнувшись, роняет очки. Упасть они не успевают: Тао ловит их налету. — Вау, прямо как в “Сумерках”, — выдыхает Бэк, понимает, что сказал, и идет пятнами: краснеть полностью — для героев книг и красавчиков-омег. Тао этого, кажется, не замечает и, смущенно улыбнувшись, протягивает очки Бэку. — Ага, спасибо, — выдавливает тот, одевает их и оглядывается по сторонам. Поправляет рюкзак, вместе с пиджаком съехавший с плеча, и замечает раздавленное яблоко. В желудке предательски урчит, и Бэк решает, что Квон прав. Пора завязывать с перекусами. Тао смотрит на него, ребята — на Тао, и пауза затягивается. Становится мучительно неловко и хочется бежать, куда глаза глядят, но по расписанию — история, и господин Сон точно разозлится, что он опоздал на урок… — Мне надо… история, — лепечет Бэк и снова дергает лямку рюкзака. Одна из пуговиц — когда же он научится пришивать их нормально? — отлетает; пиджак расходится. Рубашка выдернулась из брюк и теперь открывает часть мягкого белого живота. Бэк торопливо запихивает ее за пояс, идет уже фиолетовыми пятнышками и, продолжая нести что-то про историю и господина Сона, пытается обойти Тао стороной. Тому явно плевать на прогулянные уроки и плохие отметки по истории, и он ловит Бэка за руку и заставляет остановиться. — Эй, не уходи так, а? Бэк закусывает губу и ведет плечом. Ему до жути хочется выдернуть руку, но он не может. Во-первых, хватка у Тао сильная, во-вторых — ему нравится, когда Тао к нему прикасается. — Мне, правда, надо… понимаешь… — Понимаю. Дай свой номер. Бэк открывает рот — дурацкая, дурацкая привычка! — и поднимает голову. Тао смотрит на него выжидающе. Взгляд такой же цепкий, как и пальцы, но есть в его глазах — в светло-коричневом ободке вокруг зрачка — что-то теплое, нежное, успокаивающее. — А… номер… конечно. Тао улыбается и тянется к заднему карману брюк за мобильным. Только сейчас Бэк понимает, что на нем повседневная одежда, а не форма. — Диктуй. Бэк диктует, Тао набирает его. Бэкхён готов поклясться, что перепутал все цифры, но ошибается. На дне рюкзака вибрирует, Бэк тянется его открыть, но Тао сбрасывает. — Сохрани мой. Я позвоню вечером. И попробуй не ответить, — игриво — немного неуверенно — тыкает Бэка в плечо телефоном и отпускает его руку. — Поболтаем. — Договорились, — шепчет Бэк; во рту сухо-сухо, а в животе то ли внутренности бунтуют, то ли — те самые бабочки, о которых, не затыкаясь, говорит Сехун, порхают. Тао и футболисты уходят, а Бэк стоит посреди коридора, смотрит в залитую послеобеденным солнцем стену и пытается понять, насколько реально все, что сейчас произошло. Процентов на семьдесят он уверен, что спит, на двадцать — что у него галлюцинации, и только десять последних склоняются к тому, что это и впрямь произошло. Что с ним только что говорил Хуан Цзытао. Его большая, толстощекая панда. Панда, на которую теперь, наверное, все омеги города заглядываются. Проклятье! Бэк стонет и утыкается лицом в ладони. Он понимает этих омег.

***

— И он вот так просто берет и просит у тебя номер? Друг Лу Ханя? У тебя? Серьезно? Температуры нет? — Сехун прижимает ладонь ко лбу Бэкхёна; тот дергается и уходит от прикосновения. Он ненавидит, ненавидит, когда его трогают! Сейчас — особенно. — Говорю же, мы с ним в детстве дружили. Лучшие друзья, все такое. Он был толстым и непопулярным, а я… я был собой, — Бэк пожимает плечами и берет в руки ручку. Большим пальцем сбивает колпачок и принимается выписывать синие кривые по странице тетради. Репетиторство давно забыто, чай — остывает в кружках, а за окном еще немного — и поздно. — Идеальная пара, — прыскает в кулак Сехун и тянется за второй ручкой. К синим гусеницам присоединяются черные. — Иди к черту, — на то, чтобы злиться, сил не остается. Да и вообще, нормально никогда не получается. Особенно, на Сехуна. Парнишка хоть и идиот во всем, что касается английского языка, но относится к Бэку хорошо. Даже другом его называет, приглашает в кино и на дни рождения. Для обделенного дружеским вниманием Бёна этого достаточно, чтобы прощать Сехуну издевки и бесконечные шуточки в адрес его сложных отношений с “Марсами” и “Сникерсами”. — Слушай, а этот Тао… Он может, — Сехун прикусывает губу и принимается водить ручкой от одного угла страницы к противоположному, соединяя их непрерывными недопрямыми, — может познакомить меня с… ну, сам знаешь, с кем. — Он, может, и может, но: во-первых — я не собираюсь выступать свахой и во-вторых — это Ким Джонин. Спустись с неба на землю. Да и… — Бэк запинается; ручка натыкается на ручку Сехуна. В месте столкновения образуется чернильный циклон, — у него вроде парень есть. Кенсу зовут. — Понятно, — Сехун дергает рукой и швыряет ручку в стакан для канцелярских принадлежностей. Промахивается, и ручка падает за стол. — Это даже к лучшему: они там все мудаки. — И твой Тао? — едко замечает Сехун. — Не знаю. Бэк не врет — он и в самом деле не знает. Может, и мудак, а может — нет. По крайней мере, не задирает прыщавых ботаников, а это — огромный плюс. — Жрать хочу, — Сехун вместе со стулом отодвигается от стола и встает. — Бутерброд сделаю. Будешь? Бэк смотрит на свой живот, где складки совсем не от свитера и качает головой: — Не хочу. — Понятно. Бэк верит, что так и есть. Сложно не понять, когда перед тобой — семидесятикилограммовый учебник по английскому, на обложке которого жирными красно-сине-белыми буквами выведено: “I AM UGLY”. Сехуну, впрочем, повезло не больше: длинный, тощий, бледный как зомби, с плохим прикусом и совсем не милым личиком. Для омеги — настоящая катастрофа. — Пиздец, да, нам повезло с генами? — от двери замечает он, на что Бэк тяжело вздыхает. Сказать ему, может, и есть что, но смысл? Сехун доедает третий бутерброд и вливает в себя вторую кружку невыносимо-сладкого ананасового чая, когда мобильный Бэкхёна начинает звонить. — Ох, мать моя, это он! — Бэк прижимает ладонь ко рту и сует телефон в лицо потерявшемуся Сехуну. Тот моргает часто-часто, хмурится и отодвигается мобильный на расстояние вытянутой руки. — Панда?! — Заткнись, — бурчит в руку Бэк. — Что делать? — Отвечать? — Серьезно? — Ну, типа того. Хочешь, я отвечу? — тянется нажать на вызов, но Бэк отдергивает мобильный и, соединившись, прижимает телефон к уху. — Ты занят? — голос Тао тонет в шуме улицы. — А? Что? — Говорю, ты сейчас занят? К тебе можно подъехать? — Сейчас? Ко мне? Домой? — Ага. Мы тут с ребятами катаемся, и я показываю им, где раньше жил. — А-а-а… — Нет-нет, я… Минсок, ударь его, я разрешаю, — возня, оглушающий хохот и снова голос Тао: виноватый и смущенный, — я хотел сказать… я не потому звоню, что мы тут… ну… просто, если тебе неудобно, чтобы… на пару минут всего. Хочу… увидеть тебя, — последние слова Тао произносит так тихо, что на миг Бэку кажется, он сам их додумал. — Я сейчас не дома… — с трудом складывая звуки в слова, говорит Бэк и тут же добавляет: — У соседа. Этажом выше. Я… я могу выйти, если хочешь. — Выходи. Мы внизу, у сирени. Сехун, который все это время в наглую подслушивает, вскакивает, забыв про недоеденный бутерброд, и бросается к окну. — Охренеть, — вырывает у него, стоит жалюзи опуститься. Бэк и себе встает, подходит к Сехуну и выглядывает во двор. Внизу, у небольшой клумбы, засаженной кустами сирени, трое альф. Двое — на мотоциклах. — О боже, это же… — Сехун прилипает лицом к стеклу и вглядывается в размытые высотой фигурки. — Джонин… — Что ты говоришь? — тут же отзывается Тао. Он все еще на связи. — Мы видим вас в окно. С тобой Ким Джонин, да? — И Минсок. — А они не против моей компании? Бэкхён видит, как Тао оборачивается, смотрит на друзей и говорит: — Пускай попробуют… Слышится голос — кажется, Джонин, — а затем Тао говорит: — Кай говорит, чтобы ты и друга звал. Ему с нами, видите ли, скучно. Сехун слышит это и бледнеет. Мотает отрицательно головой и с такой силой впивается пальцами в подоконник, что сдирает с него краску. — Он стесняется. Тао передает его слова друзьям, Джонин что-то отвечает, и Тао бросает: — Секунду: Кай хочет с тобой поговорить. — Со мной?! — Бэк не успевает опомниться, как телефон оказывается в руках Джонина. — Привет, — говорит он приветливо, и Бэк расслабляется. Возможно, только возможно, сегодня над ним никто не будет смеяться. — Как зовут твоего друга? — Сехун. — Скажи Сехуну, что я хочу с ним познакомиться. И очень, очень, очень сильно обижусь, если он откажется. — Сехунни, тебе лучше спуститься. — Сехунни? Он омега? — Да. — Симпатичный? — Ну как сказать… — А где он учится? — В лицее. — Случайно не О Сехун? — Именно он. — О, тогда я его знаю. Он учится с моим братом, Тэмином. Он мне о нем рассказывал. И да, то, что обо мне говорят, неправда. Я не кусаюсь. Честно, — Джонин смеется, и его смех настолько заразительный, что Бэкхён и себе улыбается. Знаком показывает, чтобы Сехун успокоился, и отходит от окна. — Мы через две минуты спустимся. — Отлично. Жду, — шумит ветер, голос Минсока преобразуется в шутку, которой Бэкхён не понимает из-за помех, а следом приходит голос Тао, и это намного важнее чувства юмора Кима и ужасной погоды. — Мы вас ждем. Одевайтесь теплее: тут прохладно. — Хорошо, — Бэк улыбается шире и отнимает телефон от уха. — Я умру, — стонет Сехун, и Бэкхён может сказать то же самое.

***

Самый сложный квест — вытолкать Сехуна из подъезда. Омега намертво вцепился в перила и, зажмурившись, шипит, чтобы его оставили в покое. В любой другой ситуации Бэкхён так бы и поступил, но это не тот случай. Ему не хочется разочаровывать друзей Тао. Потому что: а) они, как ни крути, звезды их захолустья и б) они — друзья Тао. Два пункта, которые делают любого человека привлекательным. В глазах Бэка так точно. — Слушай, Хунни, двадцать минут назад ты хотел, чтобы тебя познакомили с Ким Джонином. Теперь сам Ким Джонин хочет с тобой познакомиться, а ты упираешься. Течка скоро, я не пойму? — Я тебя ненавижу, Бён. И Тао твоего, и всех на свете, — Сехун разжимает пальцы, и Бэк спиной налетает на стену. — Даже Джонина? — Даже Джонина. — Верится с трудом. — Заткнись. Бэк делает то, что просят, подхватывает Сехуна под руку и вытаскивает его во двор. Пара шагов, и у Сехуна подкашиваются ноги. Бэкхён чувствует себя не лучше (сердце где-то в животе, во рту раскинулась Намиб, а в ушах звенит и глухо пульсирует), но виду не подает. Хватит и того, что Сехун их позорит. Тао улыбается — широко и счастливо, — и только слепой не заметит, как он рад видеть Бэкхёна. Бэк краснеет, а Сехун замирает и сдвинуть его с места можно разве что бульдозером. — Ты, таки, его вытащил! — улыбкой Джонина можно зажигать звезды. — Тэмин говорит, ты ни с кем не гуляешь, — взгляд перемещается на Сехуна. — Это преступление, вообще-то. Сехун, кажется, вот-вот грохнется в обморок. Он смотрит на Бэкхёна, но взгляд бездомного котенка на того не действует. — Минсок домой собирается, и я думал его провести. Давай со мной? — Джонин хлопает ладонью по сидению мотоцикла и все смотрит, смотрит на Сехуна. Тот прилип к Бэкхёну и скоро сломает ему руку. — Знаешь, это не очень хорошая идея: господин О не обрадуется, если узнает, что Сехун… — начинает Бэк, чувствуя себя ответственным за омегу. — Я езжу осторожно. Тем более, с таким пассажиром, — Джонин перестает улыбаться. Голос звучит серьезно. — До конца квартала и назад. Сехун сильнее сжимает руку Бэка, тот не выдерживает и выдергивает ее. Тао смеется и переглядывается с Минсоком. Мин качает головой и улыбается уголками рта. — Определитесь уже: мне алгебру делать. В отличие от Бэка, я не решаю логарифмы за тридцать секунд. — Девятнадцать. Я засекал, — едва слышно говорит Сехун. — Отлично. Вот столько я тебе даю, чтобы решить: едешь с нами или не даешь нашей парочке побыть наедине? — Минсок ногой убирает подножку и выравнивает мотоцикл. — Ох, вот оно что… — рот Сехуна округляется. — Тогда… ладно. Лицо у Джонина не очень довольное, а Бэк хочет кого-нибудь ударить. С ним такое впервые, и ему это совсем не нравится. — Все, проваливайте, — Тао смеется неуверенно, Минсок закатывает глаза, а Джонин протягивает Сехуну шлем. — Забирайся. Сехун подходит к Джонину нетвердым шагом, берет шлем и смотрит на него изучающе. — Я уверен, что он не пригодится, но так будет спокойней. Твоей мамочке — так точно, — Джонин кивает на Бэка. Бён выдавливает кислую улыбочку. Тао смотрит на него, и Бэк отводит глаза. Сирень уже пожелтела, но листья еще не опали. Он пялится на них, изучает каждый отдельный листок с научным любопытством и пытается не обращать внимания на смешки и пытливый взгляд, что путается в волосах у виска. Сехун надевает шлем (не без помощи Джонина, что, в общем-то, не обязательно, но приятно), забирается на мотоцикл и обнимает Кима за пояс. Шлем скрывает большую часть лица, но глаз вполне достаточно, чтобы понять, что он сейчас чувствует. Моторы заводятся с одного оборота; мотоциклы выкатывают со двора. Никакого визга покрышек и прочих выкрутасов. Джонин не врет: он — ответственный человек и хороший водитель. — Пройдемся? — Тао оказывается рядом слишком быстро, бесцеремонно — но нежно, нежно, так неправильно-нежно — берет Бэка за руку и пытается заглянуть в глаза. Улыбается всем лицом и, наверное, душой и сердцем, и Бэк сдается. Вздыхает ломано, словно воздух — галетное печенье — и улыбается в ответ, поднимает глаза и сжимает пальцы Тао. — Давай. А то… холодно. Тао тут же отпускает его руку и стягивает куртку. Бэк слишком поздно понимает, что он удумал, и охает, когда тяжелая кожанка ложится ему на плечи. — А ты… — Я родом из северной провинции. У нас там такие холода с сентября по июнь, что можно пингвинов разводить. Бэк смеется. Неожиданно для себя — громко. Нервное, наверное. Тао смотрит на него и тоже смеется. — Идем, — ловит ладонь Бэка, переплетает их пальцы вместе и тянет его за собой. Бэк послушно семенит рядом. — Когда ты вернулся? — Две недели назад. — И уже гуляешь с Кимами и Ханем? — Я первым делом записался в спортивную школу, а Хань уважает парней, которые хорошо гоняют мяч. — Понятно. А почему… — Я хотел, но… — Тао дергает плечом и отворачивается. — Я думал, ты меня забыл и… Мне казалось, ты будешь немного… другим. А ты не изменился. — К несчастью. — Эти парни — мудаки. Минсок рассказал о них. Я поговорю с ними, они больше не тронут тебя. Ты… слишком умный для них. — Ага, и страшный. Толстый и совсем не… — Не говори так! Бэк от неожиданности подпрыгивает и хлопает глазами. В ушах звенит. — Я… — уже тише говорит Тао; смотреть на Бэка избегает, — я хотел сказать… Не верь всему, что говорят эти придурки, хорошо? Они бесятся, потому что ты умнее, потому что учителя тебя уважают, а родители — гордятся тобой. И не скрываешь, что тебе с ними не интересно. А им хочется быть интереснее книг и учебников. — Что может быть интереснее книг? — усмехается Бэк, хоть знает ответ: Тао. Сейчас он в списке его приоритетов под номером один. Потом уже английский, математика и Тургенев. — Вот видишь? Альфам этого не понять. Мы немного иначе мыслим. Гормоны, все такое... — А бетам не понять альф. И омег. Мы вообще какое-то недоразумение, — Бэкхён смеется, хоть ему и не смешно. — Вы как раз созданы для того, чтобы быть умными, придумывать новые вещи и писать нудные десятитомники по квантовой физике. — Квантовая физика не нудная! — Об этом и речь. Альфы и омеги зависят от гормонов. У нас на уме только одно. Но кто-то же должен не дать этому миру превратиться в огромный бордель? — Не лучшая тема для разговора, не находишь? — Бэк останавливается, и Тао — за ним. Берет его за вторую руку и, склонив голову к плечу, говорит. — Я боялся, что ты изменишься. Что не узнаешь меня. Что будешь презирать за то, что я теперь как все… — Эй, ты — крутой парень, который не дал Квону выбить мне зубы, — Бэк удивляется тому, что все еще может говорить. Тао гладит его ладони кончиками пальцев и улыбается так, что у Бэка отказывает сердце. Через минуту он, наверное, умрет от гиповентиляции легких. — А помнишь, каким я был? Да в меня три обеда из “Бургер Кинг” помещалось! Но, — Тао пожимает плечом, — это надо перерасти… — Боюсь, если я это перерасту, то не влезу в праздничные джинсы… — Глупый, — Тао дергает его на себя. Бэк носом утыкается ему в грудь и понимает, что Тао прав: он не изменился. Только не в отношении Тао. Он чувствует то же, что и пять лет назад, только острее и глубже, немного нежнее и в десять раз слаще. Он волнуется, а голова идет кругом, словно он на карусели, которой управляют младенцы-садисты. — Можно я тебя поцелую? — шепчет Тао ему в макушку и уже целует: наспех причесанные, пахнущие сехуновской кухней волосы. — Так быстро? — Мне еще пять лет подождать? Бэк качает головой, поднимает глаза и смотрит на Тао. Тот касается его щеки ладонью, чуть сжимает ее и, склонившись, целует. Обычное прикосновение губ к губам, а Бэк уже тает от удовольствия. Улыбается так не вовремя, и Тао делает то же самое. — Что? — шепчет ему в рот, и Бэк вздрагивает: так еще приятней. — Чувствую себя как в мультике. — Каком? — Про гадкого утенка. — Перестань, — Тао целует уголок его рта, кончик носа, второй уголок, подбородок. — Соседи могут увидеть и рассказать отцу… — Я сам ему расскажу. — Не советую. У него серьезные планы насчет меня. — У меня тоже. — Тао… — Потом расскажу. — Папе это не понравится… — Понравится. Он меня всегда любил. — Потому что ты был безобидным пухляшем, а не парнем… — ...который не дал одному придурку сделать тебе больно. — Умеешь ты… — Я просто очень сильно хочу тебя поцеловать. — Ты уже. — Не так, — ведет губами по щеке, трогает кончик уха, — и не только в губы. У Бэкхёна внутри все сжимается — болезненно и сладко — и огнем растекается по животу. — Раньше ты не был настолько смелым… — Раньше ты не был настолько красивым. Бэк хочет возразить, хочет напомнить, что он — заплывший жиром и ненужной информацией ботаник, но что-то его останавливает. Он не может поверить в то, что говорит Тао, но уверен, что сам Тао в это верит. Он всегда был странным: кто знает, может, он тоже не изменился? Может, под стильной оберткой все тот же мальчик-панда, любящий воровать чупа-чупсы и Бён Бэкхёна? Любящий так сильно, что плевать хотел на его недостатки? — Ладно, уговорил. Я замечательный и упрошу отца не отрывать тебе я… голову. Тао смеется и обнимает Бэкхёна. Прячет лицо в изгибе его шеи и со вздохом целует. Бэку щекотно, и по коже бегут мурашки. Немного колючие, но, в общем-то, — восхитительные. — Слушай, а твой дружок собирается возвращать моего ученика? — Только сейчас Бэк понимает, что Сехун и Джонин еще не вернулись. — Могу позвонить и спросить. Но, думаю, с ними все в порядке. Джонин — хороший парень. — Да-да, а я — Дилан О’Брайан. Звони. — Ты ужасно неромантичный. Всегда таким был и… — ...всегда буду. Звони. Ты просто его папу не знаешь: устраивает истерики похлеще господина Ли. Помнишь? — Ох, забудешь тут! — Тао отстраняется и, приобняв Бэка одной рукой, второй набирает номер Джонина. — Надеюсь, он не за рулем. Эй, Кай, тут мамочка интересуется, когда страшный серый волк вернет домой Красную Шапочку. Что? Плохо слышно. В кафе? Нет, повтори еще раз. Хах, кто бы сомневался. Нет-нет, мы подождем, — Тао отключается и сует мобильный в карман джинсов. — Сехунни замерз, и Джонин отпаивает его горячим шоколадом в кафешке неподалеку. Бэкхён закатывает глаза. Чего-то подобного он и ожидал. — Можем к ним присоединиться, если хочешь? — Тао берет его ладони в свои и подносит их к губам. — Не особо, но, думаю, так будет лучше. — Эй, Джонин — воспитанный серый волк! Да и Сехун — взрослый парень… — Сехун собственной тени боится! Идем в кафе. — Как скажешь. Но Джонин явно будет не… — Плевать мне на Джонина: я о ребенке забочусь. — Ты уверен, что не омега? — Уверен. — Точно? — Да-да. На сто десять и плюс-минус пять процентов. — Бука. Бэк поджимает губы. В груди мечется смятение. Говорить с Тао так, словно они уже вечность пара — странно и немного неправильно. — Эй, ты что, обиделся? — Тао напрягается. Глаза бегают, а ладони сильнее сжимают пальцы Бэкхёна. — Нет, я просто… ерунда. Идем, мне надо ребенка домой отвести. — Бэкки… — Слушай, все это так быстро и для меня ново. Я немного… — Ох… — Что? — Я думал… а ты что, ни с кем… — Я — лузер, Хуан Цзытао. Думаешь, у меня может быть парень? — Ну… а-м… У нас с тобой разные понятия о лузерах, я вижу… — Ага. У тебя они извращенные. Тао тяжело вздыхает и смотрит куда-то за плечо Бэка. Солнце садится за соседний дом: не ярко-красное, как Бэкхён привык, а того оттенка малинового, от которого веет холодом. Его свет разливается по лицу Тао, смешивается с синевой сумерек и зеленоватой смуглостью кожи. От этого она кажется акварельно-прозрачной, и Бэк едва дышит, осознавая, насколько Тао красивый. — Мне нравится идея быть у тебя первым, — говорит тот, и Бэку становится нехорошо. Положительно нехорошо. — Это не то, о чем говорят на первом свидании, — выдавливает он, опускает голову и добавляет: — Но мне тоже нравится… — Мне нужно тебя поцеловать. — Так целуй. Тао снова целует его, а за спиной шумит листьями сирень. Ей пора осыпаться на землю прелым дождем, но она упрямо противостоит ветру. Это противоестественно, но и то, что случилось с Бён Бэкхёном, не назовешь обычной историей. Должно быть, в мире еще осталось немного волшебства, способного воплотить в жизнь парочку добрых сказок. 10-11 января, 2015