Глоток свободы

Тяжелые металлические ворота закрылись со скрипящим, противным звуком. Будто чудовища, оставшиеся за ними, также хотели сбежать, вдохнуть вольный воздух, но попытка проникнуть на волю разбилась о непреодолимую преграду, и теперь они протяжно выли и стонали, не желая упускать добычу. Конечно, добычи всегда было вдоволь, но отпускать хотя бы одну не в их правилах; скрежет когтей был слышен до тех пор, пока механизм, приводящий ворота в движение, не закрыл их полностью. Демоны никуда не исчезли, зато теперь сидели смирно, напоминая о себе лишь тихим сопением, не слышимым охране, однако все еще доносившимся до слуха освобожденной девушки. Она поспешила прочь от ненавистного строения, бывшим ее пристанищем последние десять лет. Десятилетие – долгий срок для человеческой жизни, а для Эммы Свон он стал едва ли не бесконечным. Дни, как близнецы похожие друг на друга, проплывали перед глазами в замедленном действии, – настолько все происходящее казалось знакомым и неторопливым. Неторопливость была в утреннем пробуждении, когда нужно было натянуть форму и почистить зубы; в приемах пищи, когда заключенных сгоняли в столовую и раздавали одинаковые до зубной боли подносы с едой; в ежедневном труде, где нужно было отрешиться и бездумно выполнять нехитрые операции, потому что возможность элементарно лишиться рассудка, наблюдая за движущимися по ленте коробками, не казалась такой уж невероятной; даже в нескольких часах отдыха, полагавшимся по уставу, была своя неспешность. Но это было не самое страшное. Пугало другое. То, что в один момент, – какой именно Эмма не могла вспомнить, – все разнообразие цветов вдруг поблекло, а вскоре и вовсе сократилось до двух. Это было похоже на розыгрыш или на не совсем удачную шутку. Ведь в жизни так не бывает, чтобы мир превратился в картинку из старого кино? Тем более, врачи не нашли никаких отклонений. Про себя Эмма решила, что они не сильно-то и искали: кому нужна преступница, оказавшаяся за решеткой? Осмотрели, врачебный долг выполнили и отправили обратно в камеру; о такой безделице, как диагноз, никто и не озаботился. Правда, выписали витамины; но они, конечно, не помогли. Так что десять лет, проведенные в колонии, стали для Эммы Свон настоящим адом, при условии, что ад был бесконечно долгим, безликим и бесцветным. Ноги сами неслись по пустынной дороге, да еще и с такой скоростью, что Эмма едва не переходила на бег. Это было внутренним порывом, потребностью – бежать, что есть силы, задыхаться воздухом, который врывался в легкие резко, прожигая что-то внутри; он вроде бы ничем не отличался - такой же плотный, тяжелый, как и в тщательно заслоненном прежнем мире, но все же был другим - им хотелось дышать, несмотря на жару и маленькие воронки клубившейся под ногами пыли. И она дышала. И бежала. Наверное, со стороны это выглядело глупо, но Эмме было плевать на всех вокруг. Тем более что до сих пор она никого не повстречала. После получаса этого освободительного бегства Эмме пришлось остановиться – организм не привык к подобным марафонам. Эмма сошла с дороги и устроилась в тени ближайшего дерева, она не знала, к какому виду оно относится, – в ее образовании было много пробелов, - но под раскинувшимися ветвями было лучше, чем на солнцепеке. В рюкзаке, что болтался на плечах, была парочка бутербродов и бутылка воды. Администрация проявила невиданную щедрость, снабдив девушку едой; Эмма могла бы поразиться, когда увидела содержимое рюкзака, только вот удивление не отображалось на лице, да и внутри его не было. Она сидела и жевала нехитрые бутерброды, прищуриваясь, вглядывалась вдаль, время от времени делала маленький глоток из бутылки – воду нужно беречь, до ближайшей заправки десять миль; о том, как добраться хотя бы до небольшого города придется хорошенько подумать – денег было совсем мало, а бензин сейчас, надо думать, не дешев. Эмма только что покинула стены колонии, преодолела совсем мало пути, что был запланирован на сегодня, но не могла отказать себе в удовольствии перекусить на скорую руку. Это была ее первая пища на воле и оттого она казалась особенно вкусной. Вдруг ей показалось, что пейзаж изменился, даже не изменился, а как будто мигнул, чтобы снова приобрести привычные черно-белые цвета: земля была черной, пожелтевшие остатки травы – тоже, разве что чуть светлее, редкие островки зелени, притаившиеся под деревьями – светло-черными, и, наконец, ярко голубое небо – совсем светлым. Эмма прикрыла на секунду глаза и сосчитала до десяти, а потом снова огляделась вокруг, в глубине души надеясь не понятно на что. Но короткое видение, или скорее галлюцинация, уже исчезло – мир снова стал монохромным. Она глубоко вздохнула и снова потянулась к бутерброду; наверное, ее мечтам о цвете не суждено сбыться. После короткого отдыха нужно было снова возвращаться на дорогу. Хотя Эмма все еще чувствовала радость избавления от опостылевших стен, пьянящее ощущение свободы успело улечься в душе, яркие вспышки праздника уже начали понемногу меркнуть: что ее ждет в будущем, чем заняться, чтобы снова не загреметь за решетку (печальная статистика возвратов была ей известна), в чем ее доля? Она никогда особо не верила в судьбу или во что-то подобное, но есть же причина, почему она появилась на земле, зачем-то она пришла в этот мир; что ей предстоит сделать и как найти нужную тропинку, не пропустить этот злосчастный поворот (Эмма была уверена, что отыскать путь непросто; счастье ведь не бывает простым, верно?). Так и шла она до самого захода солнца, пока вдалеке не забрезжили смутные очертания какого-то строения. Эмма вздохнула с облегчением: вода закончилась еще два часа назад, ног она уже не ощущала, а последние силы уходили на то, чтобы не потерять сознание от голода. За все время ее не обогнала ни одна машина, автобусы давно отменили. Получалось, если тебя не забрали родственники или друзья на машине, и ты не в состоянии пройти десять миль под палящим солнцем – придется подыхать в безжизненной пустыне, добровольно соглашаясь поделиться своими останками со стервятниками. Но Эмма смогла, хотя последние ее шаги были шагами Тантала. Колокольчик тихо звякнул и она, наконец, оказалась в прохладном помещении: кондиционер работал на всю. За стойкой дремал странный тип с засаленными волосами и свесившимися на самый кончик носа очками. Он сидел в кресле, и голова его время от времени падала то к одному плечу, то к другому, однако он и не думал просыпаться. На прилавке лежала початая пачка сигарет, и первым порывом было украсть парочку и тут же выкурить. Но Эмма сдержалась: нужно было где-то устроиться на ночлег, а другого варианта, кроме этой заправки, не было. Она тихо покашляла, потом постучала по стеклу двери – никакой реакции. Только колокольчик, что возвещает о новом клиенте, помог – мужчина заерзал на стуле и растеряно оглянулся по сторонам. На вид ему можно было дать лет пятьдесят, тонкие усики совершенно не шли ему, а обрюзгшее тело не сочеталось со совсем уж небольшой головой – он был похож на шар, казалось, стоило его легонько толкнуть и он тут же покатится прочь. Усики же с отросшими до плеч волосами делали картину совсем комичной. - Ты кто такая? – недоверие так и сочилось в его голосе, он даже не пытался прикрыть его более благодушной эмоцией. - Мне нужна койка и чего-нибудь пожевать, - хмуро проговорила Эмма. - Машина есть? - Нет. - Понятно, - потянул он разочаровано, - значит, из «этих». – Это был даже не вопрос, потому Эмма и не думала отвечать. Она не знала, кого он называет «этими», но чтобы догадаться много ума не требовалось. - Деньги покажи, – прозвучало это, как последний повод, чтобы выставить ее за дверь. Эмма усмехнулась и полезла в карман. Прошло десять лет, а так ничего и не изменилось, все так же на первом месте баксы, впрочем, на другое она и не рассчитывала. Вытащив несколько смятых бумажек, она помахала ими перед лицом толстяка и тут же сунула обратно – не хватало еще платить наперед, кто знает, что он выкинет в таком случае. - Черт с тобой! Тяжело поднявшись, мужчина схватил единственный ключ, болтавшийся на крючке позади него, и протиснулся к двери. Пройти он мог только боком, а конторка к тому же тянулась вдоль всей стены. Приоткрытая обшарпанная дверь в конце, которую он с силой толкнул внутрь, дала хоть немного свободы Шаткая лестница, ведущая на второй этаж, едва освещалась единственной лампочкой, болтавшейся под потолком. Эмме было трудно сразу свыкнуться с полутьмой, в которую она попала, и она задержалась на несколько секунд, давая глазам привыкнуть. Мужчина, проклиная все на свете, с трудом преодолевал каждую ступеньку, перила жалобно скрипели под его крепким захватом, грозясь осыпаться сию же минуту. Просто удивительно, как прогнившие доски до сих пор выдерживали. Наверное, все дело в том, что он нечасто пользовался лестницей и комнаткой наверху – сам он спал в другой, в нее имеется отдельный вход с улицы. Наконец они поднялись и ключ, оказавшись в замочной скважине, сухо повернулся. - Цена за ночь – тридцать баксов, и не думай, что тебе удастся сбежать, не заплатив. Дверь на лестницу будет заперта до самого утра. Так что если хочешь жрать, можешь выбрать что-нибудь в магазине. Выбор невелик, но ты ведь и не привыкла к изысканным блюдам, правда? – утробный смех, вырвавшийся из его глотки, едва не заставил опробовать надежность стен затылком толстяка. Почему-то Эмма была уверена, что, несмотря на всю хлипкость здания, череп все же не пройдет это маленькое испытание. Встречаться с копами так скоро не хотелось, как и пускаться в бега. Она заставила себя разогнать тот ураган, что уже набирал обороты в утробе, и спокойно переждала внезапный всплеск остроумия. Ему особо тут не с кем и словом перекинуться, пусть веселится. Мужчина даже не показал комнату и ушел сразу же, как только понял, что его шуткам не видать успеха. Напоследок кинул только, что запрет в десять и что туалет дальше по коридору. «Противный тип, - подумала Эмма, - не удивительно, что он прозябает тут один-одинешенек». Она зашла в комнату и осмотрелась. Помещение было крохотным. Дверь упиралась в спинку кровати, на которой виднелось несколько приличных вмятин. Старенькое покрывало призвано было скрыть дыры в простыне, оно же служило и одеялом. На наволочке сплошь желтые пятна да несколько капель засохшей крови. Очевидно, белье не менялось как минимум со времен последнего посетителя. Рядом с кроватью стул о трех ножках, на котором стоял светильник. Четвертую заменяла небольшая планка, вбитая в угол стены. Наверное, хозяин дорожил торшером, раз решил обезопасить его таким образом. Впрочем, он не работал. Комнатка явно не тянула на тридцать баксов, но ничего лучше сегодня уже не сыскать. Непременно нужно было поесть – желудок урчал не переставая. Но сперва хотелось принять душ. Пройдя по коридору, Эмма обнаружила еще одну дверь и толкнула ее. Обстановка тут вполне соответствовала комнате: старая душевая кабина, давно лишившаяся дверей, душ, валявшийся прямо на полу, покрытое рыжими пятнами дно, на слив даже смотреть не хотелось – хоть она ела давно, Эмма боялась не сдержаться. Раздумывая о том, как она залезет туда босиком, Эмма заметила тапочки, оставленные здесь кем-то. Размер слишком велик и неизвестно, кому они принадлежали ранее, но девушка трезво решила, что лучше уж она наденет их, чем подхватит грибок или что похуже. Плохонькая раковина с одним краном и нечищеный унитаз тоже были. В общем, кое-как обойтись можно. Эмма закрыла дверь на щеколду и с удовольствием избавилась от одежды. Футболка, полностью промокшая потом, хоть и высохла, но источала не вполне приятный запах. Хорошо, что в рюкзаке была запасная, а эту можно будет прополоскать; не хотелось таскать с собой грязные вещи: кто знает, где придется ночевать завтра – в ее распоряжении было всего семьдесят долларов. Повернув кран, Эмма стала ждать. Сначала душ чихал и шипел, не давая ни капли воды, потом темные капли упали на дно кабинки, подталкиваемые невидимым потоком, что с трудом поднимался по изъеденным ржавчиной трубам. Наконец полилась маленькая струйка такого же цвета, как показавшиеся ранее капли. С каждой минутой она становилась больше и больше, превратившись к радости девушки в вполне приемлемый напор. Цвет тоже стал нормальным, насколько можно было судить, и Эмма смогла ступить под прохладные струи. Вода и близко не была горячей, но это было даже приятно. Хотелось просто избавиться от грязи. Впрочем, вряд ли старый душ в полуразвалившейся забегаловке способен на это. Помывшись, Эмма спустилась вниз. Взяв сухой суп, ветчину и пару булочек, она вернулась в свою конуру. Хозяин заправки даже расщедрился на кипяток, не затребовав за это ни цента. Можно было разжиться и бутербродами, но делать их тут было некому, кроме как этому толстяку, а есть что бы то ни было, к чему прикасались его пальцы, девушка не собиралась. Наскоро поужинав, Эмма провалилась в сон. Она так устала, что не слышала ни тихого поворота ручки, ни чертыханья, когда обнаружилось, что она не поддается, ни громкого хлопка нижней двери и двойного щелчка замка. Все это происходило теперь в другом мире, который остался за плотной завесой сна. Спала она глубоко. Ей снился мальчик, которого она никогда не видела. Он спешил куда-то, но время от времени оглядывался, смотря грустным, совсем недетским взглядом. Улыбался иногда, но улыбка эта была какая-то тяжелая, вымученная. Эмма не знала, что ей следует делать, поэтому просто шла следом, стараясь не упустить его из виду. Дорога, по которой они брели, была так же пустынна, что и пройденная днем, но она знала, что потерять мальчишку ничего не стоит, он просто упорхнет, и она не заметит, куда он делся. Так и произошло. Она отвлеклась на крик птицы, парившей высоко в небе, а когда опустила глаза на землю, мальчика больше не было. Она снова осталась одна. Когда Эмма проснулась, утреннее солнце уже вовсю светило в небольшое оконце, не прикрытое занавеской. Она отлично выспалась и сладко потянулась на кровати, разминая суставы. Хорошо было бы так полежать еще с полчаса, а уж потом отправляться в путь, просто поваляться в постели, не подгоняемой обстоятельствами; не вставать по звонку, как посаженное на цепь животное, не подчиняться глупым, жестоким приказам. У нее впереди вся жизнь, и она непременно устроится так, чтобы не пришлось плясать ни под чью дудку. И не важно, что это - окрики надзирателей или тычки начальства. Из приятных мечтаний Эмму вырвал сильный зуд в районе шеи. Почесав кожу, она почувствовала небольшие припухлости по всей левой ее стороне. Пальцы скользнули на подбородок и скулу – то же самое. На стене висело небольшое зеркало и, протерев его старым покрывалом, Эмма всмотрелась в свое отражение. Кожа вспухла от укусов, дорожка их тянулась кривой линией от виска до самого основания шеи. Она хорошо знала, что это. Бросив взгляд на постель, Эмма поняла, что не ошиблась. На простыне, хоть и несвежей, отчетливо выделялись с десяток насекомых, теперь неповоротливых и ленивых; они вдоволь напились ее крови ночью, и просто не успели спрятаться в недра матраса к свои собратьям. Клопы. Теперь стало понятно, откуда на подушке кровь. Чертов толстяк! Даже не предупредил ее. Снова приняв душ и тщательно проверив рюкзак и одежду на наличие гостей, Эмма покинула комнатку. Хозяин встретил ее в прекрасном расположении духа: - Смотрю, познакомилась, с моими маленькими друзьями? Правда, они милашки? Эмма была очень зла: отдавать почти половину имевшихся у нее денег за эту дыру не хотелось. К тому же придется ждать несколько дней, пока укусы сойдут. - Комната не стоит тридцать баксов, - бросила она, закидывая рюкзак на плечи. Толстяк усмехнулся. - Может и не стоит, но я запрашиваю за нее именно столько, иначе придется вызывать копов и разбираться с ними. Как думаешь, на чьей стороне они будут? – и снова залился раздражающим хохотом. Эмме же хотелось только поскорее убраться отсюда. Она бросила на стойку деньги, прибавив за нехитрый завтрак. - Ублюдок, - прошипела Свон и направилась к выходу. На пороге ее едва не сшибли дверью. Это было слишком. Эмма уже открыла рот, чтобы рассказать вошедшему обо всех премудростях мира и, более подробно, о родословной его матери, но мужчина сам подскочил к ней, подхватывая под локоть. - Простите, я не задел вас? Немного не рассчитал. – А потом, окинув Свон более внимательным взглядом и, очевидно, находя ее красивой, и вовсе предложил подвезти, заметив, что она без машины. Приказав хозяину заправки залить полный бак, мужчина вывел Эмму на улицу, попутно распинаясь о чем-то, чего она не слышала. Перед ней стояла огромная фура, блестя на солнце. Как раз то, что нужно. Вскоре они уже мчались на северо-восток.