1000 Oceans

Они знакомятся жарким июльским вечером, когда Чихо устало приваливается к спинке скамейки, на которой сидит Минхёк. Перед ними — ветреный широкий пляж, песок вперемешку с галькой, редкие большие валуны у далёкой кромки моря. — Привет, — говорит Чихо. Он смотрит на Минхёка так, словно тот ждал здесь именно его, но Чихо почему-то задержался, и теперь, прибежав, опоздав на их встречу, чувствует себя одновременно виноватым и — счастливым, потому что сейчас они, наконец, встретились. Только вот Минхёк его здесь не ждал. Он вообще никого не ждал. Они встречают закат вместе: сидящий на скамейке Минхёк и стоящий за его спиной Чихо. Пляж перед ними окончательно пустеет, становится неприветливым и безжизненным. Большая вода вдалеке злобно шипит на них. Людей вокруг вскоре почти не остаётся. Минхёк зябко ёжится. Чихо толкает его локтём в плечо, и когда он оборачивается, протягивает тёплый термос. Кофе внутри оказывается горьким и невкусным. Чихо смеётся, когда Минхёк морщится; смеётся негромко, очень просто и почему-то привычно. Небо над ними из багрового перетекает в тускло-серый, а затем покрывается чёрной ночной дымкой. Высыпают редкие и почти невидимые глазу звёзды. Минхёк всё ждёт, когда же Чихо уйдёт. Чихо остаётся. Топчется позади Минхёка, вздыхает и, в какой-то момент всё-таки сдавшись, садится рядом. Пихает его бесцеремонно плечом, ловит взгляд и говорит: — Так и будешь тут сидеть? Минхёк смотрит на него недовольно. Чихо добавляет: — Последний автобус уже давно ушёл. А первый будет ещё не скоро, — говорит он. — Все уже разъехались, и из машин поблизости только моя. Ты сюда, что ли, пешком пришел? Минхёк вздыхает глубоко, шумно и многозначительно. Дёргает плечом. Открывает, было, рот, чтобы ответить что-то едкое и усталое, но Чихо продолжает: — Я бы мог подвезти тебя в город. Минхёк не отвечает. Он не хочет в город. Его там никто не ждёт. — Посидим, значит, ещё? — Улыбается Чихо, и устраивается на скамейке окончательно. Скидывает с плеча рюкзак, роется в нём какое-то время, пока не выуживает, наконец, персик. — Похрустишь? Минхёк отворачивается от него и смотрит в сторону большой воды. Чихо рядом жуёт персик. Они сидят так ещё час, прежде чем он наконец снова подаёт голос. Он говорит: — Меня зовут У Чихо. Говорит: — И без тебя я отсюда никуда не уйду. И — улыбается, там, в темноте, сонно уже, но так почему-то знакомо. Чихо улыбается Минхёку так, словно тот ждал его всю свою жизнь. Но Минхёк не ждал. А может? — Минхёк, — отвечает он наконец, и Чихо улыбается шире. — И подвези меня, пожалуйста, до города. В машине Чихо не включает радио, только открывает немного окно, и его волосы ерошит холодный ночной ветер. Минхёк поглядывает на него искоса и замечает, что Чихо кидает на него короткие мягкие взгляды. И не перестаёт улыбаться. Минхёк не называет ему адреса. Чихо подвозит его до собственной квартиры. Почему-то это кажется Минхёку правильным. Квартира у Чихо небольшая. Самая обычная, с кучей ненужных вещей и неприбранной кухней. Они сидят на ней до самого рассвета. Чихо делает кофе — растворимый, горький и невкусный. Минхёку неважно. Он смотрит на ссутулившуюся усталую спину Чихо. Смотрит, как тот разминает плечи, а потом, беря кружки, ставит их на стол между ними. Смотрит на Чихо, когда тот начинает говорить. Тот говорит до утра: рассказывает о себе бесконечное количество важных и бесполезных историй, травит какие-то совершенно глупые байки. Рассказывает о школьных и университетских годах, о своей работе и увлечениях. Минхёк слушает его очень внимательно, но ещё внимательнее смотрит — на растёпанные волосы, широкие брови и нос, на большие, с грубой корочкой, губы, растянутые в улыбке, на глаза, внимательные и смотрящие на него в ответ. Минхёку кажется, что эти глаза ведут с ним ещё один, совершенно другой диалог. Он не знает, какой. Чихо ничего от него не требует: ни ответных реплик, ни рассказов о себе, ни улыбок. Ничего. В какой-то момент их односторонний разговор иссякает, и они сидят молча. Чихо сонно трёт глаза. Он кидает взгляд на часы и также молча выходит из кухни. Минхёк вздыхает и смотрит в окно — солнце уже встало. Магии пора заканчиваться. Чихо возвращается спустя некоторое время. На нём другая одежда: более строгая и официальная. Волосы ещё слегка влажные после душа. Он смотрит на Минхёка виновато: — Мне пора на работу, — говорит он. Минхёк кивает. Ни одна ночь не длится вечно. Но. Чихо подходит ближе и кладёт ладонь ему на плечо. — Будешь здесь, когда я вернусь? И Минхёк отвечает ему почти сразу: — Да. Чихо улыбается ему. Улыбается так, словно Минхёк ждал его всю свою жизнь. Возможно, Минхёк действительно ждал. // Чихо приучает его к себе как боязливого злого щенка. Подходит всегда медленно и осторожно, улыбается слабой невесомой улыбкой — чаще усталой, но всегда какой-то болезненно нежной. Кладёт иногда ладонь на плечо. Говорит вполголоса. Делает этот свой отвратительный кофе. Минхёк привыкает к нему медленно, но в то же время, ему кажется, он уже давно привык — с того, самого первого «привет». Он меняет работу и переезжает к Чихо. Чихо перестраивает его под себя и подстраивается под него сам долго и терпеливо. Минхёк не может вспомнить, чем была его жизнь раньше. До того, как Чихо привёз его к себе, словно взял из приюта, обжил как пустую, но удивительно уютную квартиру, создал и слепил ему сердце живое и трепетное по подобию собственного. Он спрашивает его однажды: — Ты бы и правда не ушёл с того пляжа без меня? Чихо щурится глупо и так замечательно и отвечает: — Конечно. Этих слов Минхёку достаточно. // В какой-то момент Чихо, вместо того, чтобы так ожидаемо и привычно положить руку Минхёку на плечо, обнимает его со спины крепко и почти больно, тычется носом в заривок, сцепляя руки в замок на минхёковом животе. Минхёк замирает. За его спиной бьётся быстро-быстро чужое сердце. Такое простое. Чихо вообще весь удивительно простой — в привычках, поступках, привязанностях. Простой и открытый. Минхёк так никогда не умел, и ему страшно даже пытаться. Чихо целует его в выпирающую у самой шеи позвоночную косточку снова и снова, вжимается в его спину грудью — срастись, сойтись в одного человека, насовсем, навсегда, крепко-накрепко, прочно-прочно. Страшно. Минхёк сжимается. Закрывает все открытые окна, запирает двери — в душу, в сердце. — Я, — говорит Минхёк растерянно, расцепляя чужие руки, — я пойду. Чихо смотрит на него растерянно, но — по привычке — улыбается. Он, кажется, вообще не умеет не улыбаться, когда смотрит на Минхёка. Улыбка у него болезненная, идёт помехами — словно где-то на внутренней станции из-за метели теряется связь. Минхёк уходит, оставляет позади небольшую простую квартиру. И Чихо, простого Чихо, оставляет позади тоже. // Они снова встречаются тем же промозглым ноябрьским вечером, когда Чихо вновь устало приваливается к спинке скамейки, на которой сидит Минхёк. Перед ними — скалящий каменные зубы пляж и злые огромные волны. — Знал, что ты здесь, — говорит Чихо. Небо над ними из багрового уже давно перетекло в непроницаемый черный. Звёзд этой ночью не видно совсем. Минхёк всё ждёт, когда же Чихо уйдёт. Чихо остаётся. Садится рядом с Минхёком на этот раз почти сразу, приваливается плечом к плечу и спрашивает, задевая где-то внутри струны узнавания: — Так и будешь тут сидеть? Минхёк смотрит на него недовольно, но Чихо продолжает: — Последний автобус уже давно ушёл. А первый будет ещё не скоро. Сейчас осень, — говорит он. — Холодно. Ты заболеешь. Минхёк ничего не отвечает. Чихо выглядит виноватым. — Извини, — говорит он. — Я не хотел на тебя давить. Но… Минхёк прикрывает глаза, он знает, что Чихо скажет, и почему-то ему от этого хочется улыбнуться также просто и тепло, как обычно улыбается ему сам Чихо. Чихо продолжает, после некоторой заминки. — Без тебя я отсюда никуда не уйду. Я умею ждать. Ты же знаешь. Он не говорит: я же ждал тебя всю жизнь (пусть даже пока так и не дождался). Не говорит, потому что это Минхёк знает и сам. Он не говорит, но он улыбается Минхёку в этом октябрьском холоде своей прежней июльской улыбкой. Чихо улыбается Минхёку так, словно тот ждал его всю свою жизнь. И Минхёк понимает, что ждал. И сейчас, и раньше. Они оба друг друга ждали. Только вот Минхёк Чихо уже дождался. А Чихо его всё ещё ждёт. И, если надо, пождёт ещё — они перекроят, перестроят, исправятся. Минхёк наконец смотрит на него прямо: — Я знаю, — отвечает он наконец, и Чихо улыбается шире. — Поехали уже домой. Я замёрз. (И подожди меня ещё немного, пожалуйста. Я обязательно к тебе приду.) Чихо кладёт ладонь ему на плечо и, помедлив, поднимается выше, чуть ведя по неприкрытой шарфом шее. А потом убирает руку и — улыбается. Минхёк улыбается ему в ответ — очень просто, немного устало и ласково.