***
В нос ударил знакомый запах трав и медикаментов, но быстро отошёл на второй план, уступив место свежезаваренному чаю с мятой и чабрецом. Элеонора устало вздохнула и обхватила чашку, пытаясь отогреть пальцы. Сегодня не её очередь дежурить, но сон всё равно не шёл, поэтому она пришла на кухню за чаем. В голове было слишком много мыслей. О детях, которых пытались спасти, вылечить, которые были вынуждены стать свидетелями ужасных сцен, осиротели. О том, насколько безопасно в лечебнице. Элеонора понимала: маги доберутся и до этих земель, но не было возможности организовать лечебницу ещё дальше от границ. Её и сейчас нет, точнее, для этого нужно дождаться подкрепления. Если бы речь шла просто об эвакуации людей… Однако здесь было слишком много раненых, некоторые до сих пор в тяжёлом состоянии, в том числе и дети. И не было сил их переправить. Элеонора коснулась медальона, который был скрыт под бежево-серым платьем лекаря. Она уже чувствовала, что не сможет сдержать обещание. Можно было воспользоваться положением и самой перебраться в безопасное место, но Элли не могла оставить тех, о ком заботилась. И даже не потому, что работа и долг, просто сердце болело за каждого подопечного. Чай ещё был слишком горячим, чтобы пить, поэтому Элеонора решила подышать прохладным ночным воздухом на пороге церкви. Иногда это помогало освежить голову. Рядом с церковью росли цветы, которые очень сладко и душисто пахли в ночи, но сегодня их перебивала сырость – лило так сильно, что порадоваться можно было только ветру: он дул в противоположную от порога сторону. Элеонора поёжилась. Ей нравился дождь: и запах, и звук, только вот стоило накинуть что-нибудь потеплее. Она уже собиралась зайти внутрь, когда услышала торопливые шаги. По мере приближения всё чётче становился силуэт высокого незнакомца, укутанного в плащ. Он почти бежал, и Элеонора решила его дождаться. Нельзя же оставлять человека на улице в такую погоду. – Пожалуйста, проходите, – попросила она, открыв дверь и поторопив жестом. Сначала надо было завести в тепло, а уже потом выяснять обстоятельства, приведшие к церкви-лечебнице в такую погоду. Элеонора отвела незнакомца на кухню, повесила сушиться плащ, с которого ручьями стекала вода, наказала сесть возле огня, а сама стала снова греть воду для чая. Элеонора даже бровью не повела, заметив рог у внезапного гостя, когда он снял капюшон. Зато сбегала за полотенцем, чтобы можно было вытереть волосы, и собственным шерстяным платком. – Вам повезло с плащом, здесь сплошь дети и женщины, сложно было бы найти сухую одежду, если бы ваша промокла, – покачала головой Элеонора, заливая кипятком заварку. – Спасибо за заботу. Я удивлён, что вы так просто пустили к себе мага, учитывая не столь давние события… – Если непогода заставляет искать кров, как обычного человека, то маг или нет уже не имеет значения, – пожала она плечами. – Если вы простынете, то страдать от болезни будете, как любой из нас или даже хуже, магам сложно сейчас обратиться за медицинской помощью. – Кажется, вы очень сострадательны, – по-доброму усмехнулся незнакомец и принял чашку. Элеонора взяла свою уже едва тёплую кружку и села поближе. – Может даже слишком. Мне часто такое говорят, но я не вижу в этом ничего плохого. Чем лучше я понимаю пациентов, тем легче мне им помочь. Я не буду слишком любопытной, если спрошу, что привело вас сюда? – осторожно поинтересовалась Элеонора. – На вашем месте я бы спросил это ещё до того, как впустил. Я Хенбетестир – странствующий маг, но о последнем беспокоиться не стоит. Я никому не причиню вреда и уйду, как только закончится дождь. Ливень разразился, когда я был в пути, далеко от всякого укрытия… Поисковые чары вывели меня сюда, но я не мог постучаться в какой-нибудь дом, ведь люди сейчас особенно нервно воспринимают магов. Помимо того, что многие должны были сбежать из этих земель. Поэтому я решил попытаться счастье в церкви. Даже не знаю, чем в тот момент думал, – покачал головой Хенбетестир. – Служители веры никогда нас не любили, но я просто слышал, что здесь организовали лечебницу. А у лекарей легче снискать милосердия. – Обычно да, но сейчас сёстры тоже на взводе, а больные могут очень нервно отреагировать, – вздохнула Элеонора, но тут же ободряюще улыбнулась: – Однако на кухню никто не должен зайти, так что если мы посидим здесь, то всё будет в порядке. А если нужно будет выйти, можно просто прикрыть вашу голову. Ох, точно! – воскликнув, она смущённо отвела взгляд. – Как невежливо получилось-то… Меня зовут Элеонора, приятно познакомиться. – Взаимно. И ещё раз спасибо, что приютили, – с улыбкой ответил Хенбетестир. Минут пятнадцать они просто молча пили чай. Когда дело не касалось работы, Элеонора чувствовала себя неловко в присутствии малознакомых людей, прямо как сейчас, но то ли чай так действовал, то ли к Хенбетестиру оказалось так легко привыкнуть – точно не сказать, просто очень скоро стало спокойнее. Элеонора вздрогнула, услышав стук в дверь. Она быстро отставила чашку, накинула полотенце Хенбетестиру на голову и подошла, чтобы открыть. На кухню робко заглянула маленькая заплаканная девочка. Она тут же обняла Элеонору и жалобно всхлипнула. – Тётя Элли, мне кошмар приснился… – пискнула, когда Элеонора подняла её на руки. Прижимая к себе девочку и поглаживая ту по голове, она начала покачиваться и шептать что-то успокаивающее, пока девочка не перестала всхлипывать. Тогда Элли опустила ребёнка и сказала возвращаться в кровать, пообещав скоро подойти с тёплым молоком и внимательно выслушать. К сожалению, в лечебнице по пальцам можно было пересчитать детей, которых не мучили бы кошмары. В основном им снилось что-то из увиденного: жестокие смерти родственников и друзей, маги, превратившиеся в чудищ, горящие дома, тучи насекомых, хищные лианы… Такое травмировало психику даже взрослым, что уж говорить о детях, но многие лекари были слишком вымотаны, в том числе эмоционально, у них не хватало сил на эмпатию. Поэтому утешение детей лежало на Элеоноре. У неё слишком болело за них сердце, чтобы суметь проигнорировать страдания, не попытаться их разделить, уменьшить. Дети очень любили тётю Элли, а она любила детей. – Извините, она правда очень долго засыпала. Неудивительно, после такого-то сна… – почти оправдываясь пробормотала Элеонора, когда вернулась и села на прежнее место. – Всё в порядке, ей была необходима ваша помощь, – понимающе кивнул Хенбетестир. – Но часто ли к вам приходят среди ночи? – В последние дни чуть реже, но поначалу дети совсем плохо спали. Иногда приходилось дремать днём из-за этого. – Вы так стараетесь ради них и, кажется мне, совсем себя не бережёте. Скажете, как вы стали лекарем? – спросил Хенбетестир, заглядывая в глаза. Элеонора затаила дыхание, заметив, как подчёркивал блеск пламени их необычный золотистый цвет. – Пожалуйста, расскажите о себе. Элеонора медленно, словно зачарованная, кивнула и начала рассказ. Её судьбы была предрешена в тот момент, когда она родилась в семье Гвалгвен. Вне зависимости от желаний, она должна была стать целителем, ровно как старший брат, будущий глава семьи, воином. В этой семье к делу жизни детей начинали готовить с самых малых лет, фактически лишая детства. Элеонора помнила, как пытался по этому поводу бунтовать брат. Сейчас это вызывало улыбку и ностальгический смешок, а тогда Элли искренне восхищалась его смелостью. У неё духу не хватало сказать что-то против, хотя очевидно было, что такому человеку не место в лазарете. Дело в том, что обострённое сострадание Элеоноры было заметно с детства. Она так близко к сердцу принимала чужую беду, словно свою собственную. Мать беспокоилась, что если с возрастом эмпатия Элли не притупится, то она слишком быстро перегорит на работе. Все это понимали, но закон семьи не обойти. Да и сама Элеонора того не хотела. – Конечно, меня пугало то, с чем придётся столкнуться. Я в детстве начинала плакать, случайно наступив на хвост кошке. Или пыталась в любой мелочи помочь брату, если он возвращался с тренировки с синяками. Ну какой тут лазарет с оторванными ногами и теми, кто умирает в агонии? – горько усмехнулась Элеонора. – Мне становилось тяжко за людей даже от подобных мыслей. Вот только… Ещё тяжелее было на душе, если подумать, что кто-то мог умереть, потому что именно меня не оказалась рядом, ибо я струсила и пожалела себя. Нет-нет, спокойствие одной меня не стоило тех жизней, которые я могла спасти. Да и не была бы я спокойна. Несмотря на знатное происхождение, Элеонора обладала очень тихим, кротким нравом. Впрочем, от неё, как от девушки, другого и не ждали. Боишься возразить, высказать своё мнение, обидеть случайным словом? Прекрасно! Будь тихой, послушной и делай то, что от тебя хотят, тогда и за тебя семье не будет стыдно. Честно говоря, Элеонора старалась соответствовать ожиданиям, потому что не хотела никого расстраивать или, того хуже, вызвать гнев. Ей от конфликтов становилось физически плохо, поэтому она не отстаивала свою позицию, даже если точно была права. Доказательство правоты не стоило того, чтобы продолжать конфликт, да и собеседник мог расстроиться, узнав, что его позиция была неверной. А если так, то и Элеонора удовлетворения не почувствует. Она в любом случае будет ощущать себя проигравшей, но лучше, когда это собственное чувство, а не чужое. С возрастом, конечно, пришлось стать немного твёрже, ведь нельзя всегда потакать пациентам, нельзя бояться сделать больно, если это необходимая часть лечения. В этом Элеонора научилась выбирать меньшее из двух зол, однако в обычной жизни оставалась слишком мягкой. Повезло, что при возможности брат защищал её и не давал в обиду. Отношения между ними были хорошие, пусть и не очень близкие, к чему Элеонора относилась с пониманием. Сложно обращать внимание на человека, который очень старается его не привлекать, так что брат часто просто не замечал присутствия Элли. Вот и не складывалось общение. Работать в лечебнице Элеонора начала с двенадцати лет. Сначала, конечно, под надзором старших, но в четырнадцать ряд задач она уже должна была выполнять сама. Речь шла именно о лечении, потому что для «грязной» работы всегда имелись люди более скромного происхождения. – Я помню, как у меня впервые умер пациент… Совсем молодой парень, у него вся жизнь впереди была, он обещал своей девушке сыграть свадьбу, когда вернётся… Попал под магическую атаку. Чары постепенно уничтожали его лёгкие, мы когда потом его вскрыли, там остались два рыхлых чёрных сгустка чуть больше грецкого ореха… – Элеонора сжалась, вспоминая это. Ей потребовалось успокоиться, чтобы продолжить. – Знаете, раньше мы нередко прибегали к помощи магов. И в битвах, и в лечении, это сейчас начинают думать, что от них потенциального вреда больше, чем пользы. В тот раз даже приглашённый маг сказал, что заклятье слишком сильное и слишком глубоко обосновалось. Ничего нельзя было сделать, мне оставалось только приложить все силы, чтобы облегчить его страдания. Когда он умер… Конечно, с этим тяжело было смириться, но уже ничего не изменить. Он больше не мучился и это, наверное, лучше, чем продолжать жить в том состоянии. Да, – Элеонора кивнула сама себе и криво улыбнулась, – он даже сам сказал, что ждёт смерти, как избавления, что будет рад ей. Но… Мне нужно было как-то сообщить его родственникам, что он умер. А у меня горло сдавливало уже от мысли, как больно я сделаю им этой новостью. Но это тоже часть работы. Я потом осталась утешать невесту. Просто поняла, что её нельзя оставлять сейчас одну. Она выглядела так, словно смысл жизни потеряла, а вслед за этим могла потерять и жизнь. Я подумала, что чувствовала бы себя так же, узнай, что брат умер. Мне нужен был бы кто-то, кто утешит, побудет рядом, пока я не смогу мыслить достаточно ясно, чтобы осознать: да, я потеряла очень важного человека, но это только часть моей жизни, даже если очень значительная, но моя жизнь будет иметь смысл до тех пор, пока я жива. В отличие от многих знакомых лекарей, Элеонора так и не смогла привыкнуть к страданиям, смертям и необходимости о них сообщать. Она всё ещё слишком сопереживала и пациентам, и их близким. По этому поводу о ней переживал брат, но Элли уверяла его, что не считает свою эмпатию помехой. Ведь находились те, кому помогало сочувствие. В семнадцать Элеонору перевели работать в лазарет. Многие попадали туда только для того, чтобы всё равно умереть на поле боя, но немного позже. Такая безнадёжная работа, беспросветная череда дней, страшно похожих друг на друга. Элеонора могла бы вернуться в городскую лечебницу, даже брат уговаривал сделать это, но она считала, что нужнее здесь. – Всё так тянулось, что я потеряла счёт времени. Мне часто говорили, что я выгляжу не лучше некоторых пациентов. Да, наверное, так и было. Тогда казалось, что жизнь стала затянувшимся кошмаром, от которого у меня не было сил очнуться. Моральных сил. Они все уходили на больных. Матушка, конечно, была права… – вздохнула Элеонора. – К счастью, в девятнадцать лет я встретила человека, который помог вырваться из сна. Напомнил, что я-то ещё жива. Я очень удивилась, когда к нам доставили женщину. Она не была пострадавшим полевым медиком, она была воином. Это уже стало очень ярким пятном среди одинаковых дней, но ещё больше меня потрясла новость, что на самом деле Фрейя была принцессой. Я восхищалась в детстве братом, который мог поспорить с родителями, но тогда я встретила человека, который не только бунтовал, но и пошёл против уготованной судьбы. Если бы я была хоть немного такой же сильной… Однако восхищения восхищениями, а Фрейю надо было спасать. И на это Элеоноре хватило сил, а когда состояние стало более стабильным, она отправилась в столицу вместе с Фрейей, чтобы продолжить лечение. Всё же член королевской семьи не тот человек, которого можно не долечить и снова отправить на поле боя. Проведённое с Фрейей время помогло Элеоноре вспомнить, что есть жизнь вне лазарета, что есть не только боль и страдания. Она впервые за два года улыбнулась и заплакала от облегчения. Конечно, когда Фрейя поправилась, пришлось вернуться к прошлой работе, но новая подруга не позволяла больше погрузиться в работу настолько сильно. Если Фрейя приходила и заявляла, что нужно отдохнуть, по переспорить её не было возможности. Особенно кому-то вроде Элли. Рядом с Фрейей ей было хорошо, потому что, перенимая её чувства, она перенимала уверенность и желание бороться за своё счастье. Поэтому, когда Фрейя согласилась выйти замуж за брата, Элеонора была счастлива. – Я стала звать её сестрой, а она и не была против. Даже не знаю, чем объяснить тот порыв. Просто, кажется, даже от брата я не получала столько заботы. И слов поддержки. Фрейя никогда не говорила, что мне стоит найти занятие поспокойнее, зато утверждала, что я тоже сильная, раз продолжаю возвращаться в лазарет. И она первая поддержала меня, когда я решила отправиться сюда. Элеонора сделала паузу и перевела взгляд на огонь. В свете пламени её слегка рыжие выбившиеся из-под косынки волосы казались ярче, солнечнее. С огнём Элли никогда не сравнивали, говорили, слишком мягкая для этого, зато иногда проводили параллель с рассветным солнышком. – Когда я узнала, что здесь много раненых и мало лекарей, то просто не могла поступить иначе. Даже если это очень опасная зона, до которой в любой момент могут добраться одичавшие, а защиты у нас почти никакой, – она удручённо покачала головой. – И всё же… На самом деле… Я бы хотела вернуться домой. Нет, не сбежать. Просто суметь вернуться, исполнить обещание. Я всё ещё верю в эту возможность, пусть и осознаю, насколько малы шансы. – Но всё же, пока вы живы, шанс есть. – Да. Но если вдруг передо мной встанет выбор: спасти или спастись, я выберу первое. Каким бы сильным ни было моё желание вернуться, я не исполню его ценой чужой жизни. Моя судьба всегда была предрешена… Хенбетестир не знал, как приободрить притихшую Элеонору. В отличие от многих, её желание ещё могло исполниться, но только не будь Элеонора собой. Взгляд, поза, – во всём читались смирение и готовность умереть. Он даже слышал, как на любые доводы выбрать себя, Элеонора отвечает, что у других вся жизнь впереди, но только если её сохранить. Да ведь ей самой было не сильно больше двадцати! Она сама жить так и не начала! Как и обещал, Хенбетестир ушёл, стоило только дождю закончиться. Тогда уже почти начало светать. Элеонора попыталась уговорить его остаться подольше, отдохнуть, но была вынуждена проводить до дверей. Она смотрела страннику вслед, пока тот не скрылся из виду, а сердце сдавливала тоска. Хенбетестир выглядел таким одиноким, странствовал просто потому, что пытался найти то, о чём сам не помнил. И хотя он говорил, что привык к такой жизни, что бесцельны путь его не тяготит, Элеонора очень хорошо чувствовала – это ложь. Это на сердце у странника была тоска, но он не знал, чем та вызвана. Вернувшись на кухню, Элеонора нашла на полу осколок неизвестного камня. Ей подумалось, что его потерял Хенбетестир, и, наверное, ещё можно было попытаться нагнать и вернуть, но стоило взять камень в руку, как тот исчез. А следующей ночью исчезла лечебница, исчезла Элли, закрывшая собой ребёнка, и надежда вернуться домой так и повисла на душе грузом неисполненного желания.***
Элеонора медленно открыла глаза. Неожиданный сон отпускал её очень неохотно. Рядом сидела Фрейя. Такая спокойная, внушающая уверенности одним своим видом. Элеонора улыбнулась и взяла сестру за руку, на душе отчего-то стало немного легче.