Записки на гоблинских повязках

от лица Мышьшь, доктора

Я оглядываю рейд. На Пустынного дракона уже не собирают постоянные рейды, в которых каждый человек — точно выверенная боевая единица. Более того, теперь даже Логово Черного Дракона можно пройти с абсолютно незнакомыми людьми… конечно, если повезет с группой. Впрочем, мне о Черном драконе думать пока рано. Более того, я еще даже не проходила до конца логово Пустынного. Как всегда, ищут лекаря — и тех, кто умеет убивать. Я же немного то, немного другое… и, по сути, ничего. А люди все приходят, но пока еще ни священника, ни пилигрима. С каждым новым именем в списке рейда мне все страшнее. Этой группе нужен хил, а то не выживет никто… кроме меня и, пожалуй, вон того мечника — у него слишком хороший доспех. Руки начинают дрожать, но никто не замечает тревог маленького механика. Последнее свободное место. Быстро шарю в сумке в надежде на птичку, которую можно послать моему напарнику и наставнику, епископу Дивинусу. Если он будет в группе, то большинство выживет. Но птичек нет, а место быстро занимает какой-то берсерк. Больше всего на свете мне сейчас хочется быстро вычеркнуть свое имя из списка и убежать куда-нибудь далеко, например, в Ведьмину Топь. Однако, оглядываясь, я внезапно замечаю главу своей гильдии, Мастера Клинка Ривенджи. Суровый воин задумчиво изучает рейтинг Битвы Героев. Конечно, он не смотрит на меня, — с чего бы ему обращать внимание на неумелого новобранца, который еще не прошел проверку боем, — но убегать внезапно становится как-то стыдно. В конце концов, когда-нибудь я наконец научусь проходить драконьи логова. И тогда он обратит на меня внимание. Ради этого стоит в пятый раз за неделю пытаться убить Аишу. От таких мыслей я краснею и, стараясь выкинуть из головы все эти глупости, бегу к порталу. Остальная группа тоже походит, и я оглядываю тех, кто скоро умрет… может, даже и не один раз. Мечник и берсерк имеют шансы выжить, если я буду успевать их лечить. А вот лучница и волшебница точно умрут — их снаряжение вряд ли способно защищать их даже в простых логовах. Хотя откуда мне знать, может, они и способны увернуться от всех атак драконов. Корабль скользит по пустыне. Бластер привычно оттягивает руки. Радуюсь тому, что я не человек — как бы я не нервничала, самоцвет в моей груди бьется ровно, не то что обычное человеческое сердце. Привычно отсчитываю время по биению этого камешка. До первой атаки — еще восемьдесят ударов. С первым этапом проблем не возникает никогда. Корабль утыкается в бархан, за ним видны возвышающиеся колонны. Пять колонн, пять столпов света — по числу монстров, охраняющих логово. Росянка. Здесь умирают почти все, и даже не по одному разу. Сегодняшний рейд — не исключение. Не успел запрыгнуть на столб — и крайне неприятная смерть в потоках раскаленного песка. Мне ли не знать, — в Мемории я умирала здесь сотню раз. Сначала — обжигающая, до костей пронизывающая боль, к которой прибавляется ощущение тяжести от захлестывающего горячего песка, и кажется, что твою грудную клетку медленно сдавливают раскаленным прессом. Но в этих смертях я не виновата. Спасти здесь может только Пилигрим с его медитацией, а я, увы, только Доктор. Росянка уже на последнем издыхании, когда происходит первая смерть по моей вине — я не успеваю помочь лучнице, которая отлетела в лаву. Три удара моего сердца, и эльфийка умерла от ожогов, а я промахнулась спасительным Целебным душем. Совесть болезненно тыкает куда-то под ребра. Мантикора. Бегаю, старательно навешиваю пузырьки на наиболее слабых участников рейда, лечу пострадавших. Две смерти. Волшебница не успела отпрыгнуть от приземляющейся мантикоры, крестоносец не смог убежать от вихря. Совесть услужливо намекает, что если бы я не промахнулась пузырьком по волшебнице, то она, возможно, сумела бы выжить. А если бы я кинула лужу чуть левее, то у крестоносца были бы шансы… Не виноватая, не виноватая, — твержу я, когда бегу к следующей колонне. Червь. Не успеваю перебежать через поле к тем, кого задело взрывом. Три смерти добавляются в список тех, кто умер из-за меня. Он почти бесконечен, этот список — я из рук вон плохой Доктор и не лучший товарищ, — и в нем значится и имя Жасмин, и имя того берсерка, с которым мы проходили логово Хранителя три дня назад… Но тычки совести не должны меня отвлекать. Каждые двадцать ударов сердца — лечение. Каждые тридцать — Целебный душ. Скорпион. Умирает вся пати, лучница разбила не тот кактус. Неприятная смерть — задохнуться от яда, но я ей даже радуюсь. Хочется и дальше летать призраком, чтоб не было ответственности за все последующие смерти, но если не я, то кто же. Впрочем, на големе моя помощь как хилера не нужна, и потому я наслаждаюсь секундами отдыха…, но стоит мне увидеть, что волшебница вот-вот умрет, как рука сама тянется за свитком воскрешения. Вылечить заклинательницу я, конечно, не могу, но пузырек дает ей несколько спасительных секунд, за которые группа успевает добить голема. Вдох. Выдох. Отсчитываю пятнадцать ударов сердца, прежде чем шагнуть в портал. С Аишей мы почти как старые знакомые. В конце концов, я уже пятый раз за эту неделю прихожу в ее Логово… не считая бесчисленного прохождения Мемории и встреч с ней на экспедиции. Иногда мне кажется, что перед превращением она даже слегка кивает мне в знак приветствия. Пустынный дракон прекрасен, но времени любоваться ею нет. Кидаю лужу воска, и вся группа бежит к первому из четырех глаз. Сердце привычно отсчитывает время для перебежек. Но такой точный хронометр дан не каждому, и потому после разбивания четвертого глаза в группе остается только четыре выживших, считая меня. Коктейль, лужа воска, пузырьки — и можно отвлечься от постоянного высчитывания времени. Тут если убьет, то совсем. И никакой хил не поможет. Хотя, может, пилигрим с его Кольцом Энергии… В очередной раз жалею, что я не пилигрим. Даже в гильдии их любят настолько, что по поводу недавно найденного пилика глава закатил речь на пять минут. 350 ударов сердца на восхваление пилигримов. 350 ударов сердца на унижение для доктора, которого и за хила толком не считают. За невеселыми мыслями и не замечаю, как дракон прячется под землей. Метка неудачника, который должен бежать по краю и уводить вихри от остальных — на мне. Бегу, но ноги вязнут в песке, и вот уже вихрь сбивает меня с ног. Песчинки царапают кожу, словно наждак. До моей смерти — семь ударов сердца. Успеют ли? Нет, не успевают. В список убитых мной добавляются еще три имени. Нет, четыре — невовремя воскресилась лучница. Призраки неуверенно помахивают хвостиками. Каждый уже потратил все дневные свитки воскрешения и не решается тратить красные, — уж больно дорого они стоят. Кто-то должен встать первым. Воскрешаюсь. Потоки песка сбивают меня с ног, но я встаю. В конце концов, то, что мне больно умирать, ничего не значит. Людям должно быть больнее. А я — самоцвет. Я сама немного дракон. Прости, Аиша, но я должна тебя убить. Чтоб доказать всем, что я тоже чего-то стою. Чтоб защитить тех нерешительных призраков, которые, может быть, поверили, что я смогу их лечить. Наверное, со стороны смешно выглядит, когда девочка лет 13 решительно щурится, и, перехватив бластер, устремляется к дракону. Но смеха не раздается. И самоцвет в моей груди вздрагивает не в ритм, когда я слышу первый отчетливый хлопок сработавшего свитка воскрешения за моей спиной.