Бесконечное лето: Город в заливе

— Саш… — шепот Алисы звучал неуверенно, словно она не знала, сплю я или нет, словно и не было моей руки под ее головой, а ее загорелое бедро не лежало у меня… ну, практически на животе. — Хочу задать вопрос. Кают, кроме капитанской, на катере не было — был трюм, довольно условно разделенный натянутыми шторками на несколько прямоугольных отделений, и некоторое количество матрацев. Да, теперь становится понятно, почему экипаж с такой готовностью согласился переночевать у нас прошлой ночью. Черт, ведь только вчера мы устраивали вечеринку у себя — «хаус-пати», как говорят особо продвинутые граждане. А кажется, столько всего произошло — договор подряда с Датчем на охрану «Черной Лагуны», заезд к Балалайке, путешествие на катер, велосипедный забег домой и обратно, плавание по невыносимой красоты заливу, разговор с Датчем, разговор с Реви… А эти самые тряпичные перегородки в трюме напрочь исключали, само собой, любые беседы или другие, более интересные действия. Ну, понятно, что тут вроде как все свои, но даже целоваться, скажем, зная, что в полуметре кто-то понимающе ухмыляется, ненароком слыша все сопутствующие звуки — нет, спасибо, не в этот раз. Алиса была этим явно разочарована. А мне… Мне нужно было подумать. Но у Алисы возник вопрос. — Завтра будет весело или грустно? — ее губы почти касались моего уха, дыхание было горячо и почти материально — будто чьи-то нежные пальчики рисуют круги на шее. Черт… «Весело» и «грустно» — это наш секретный язык на тот случай, когда нет возможности говорить свободно. В первом случае подразумевается, что операция пройдет без сучка и задоринки, все обойдется без жертв благодаря моим выдающимся разговорным способностям или по какой-то другой причине. Во втором, соответственно, что пострадавшие все-таки будут. Поэтому, скажем, наша операция в испанской Валенсии — классическая «веселая», мастерски и быстро выполненная, а тутошняя разборка с доставкой оружия и снайпером на крыше — «грустная», даже несмотря на то, что моей вины в образовавшихся раненых не было никакой. А завтра — завтра у нас будет… — Не хочу тебя огорчать, — тихонько сказал я. — Но скорее всего, не слишком весело. Слишком много неучтенных факторов, в таком случае некоторая грусть неизбежна. — Огорчил, тоже мне, — фыркнула Алиса. — Значит, побегаем и попрыгаем — никаких проблем. А то засиделись мы совсем что-то. Вот что мне в ней нравится — никаких колебаний и рефлексии. «Я дерусь, потому что дерусь!» Наверное, это правильный подход. Я и сам так тоже мог когда-то. Я провел рукой по гладкой коленке, Алиса хихикнула и заерзала. Ощущения прекрасные, а то, что за бортом плещет вода и корпус судна поскрипывает, лениво переваливаясь на волнах, скрадывает звуки и шорохи. — Но ты же не это на самом деле хотела спросить, правда? — поинтересовался я между делом, ведя неторопливую осаду алискиных шорт, из которых она напрочь отказалась вылезать на ночь. Она коротко, резко вздохнула. — Перестань, ну все же вокруг, я так не… Ну стой… Ну черт, да — меня другое беспокоит… Подожди, это важно! Последнее прозвучало уже в голос. Я отвлекся от неподатливой пуговицы и прислушался. — Саш, слушай… с тобой точно все в порядке? — А что, не похоже? — я вернулся к шортам. — Ориентация не изменилась, организм вроде бы тоже не подводит — о чем речь? — Я не о том… У тебя не было снова того, что… Ну, о чем предупреждала тогда Виола? Я остановился. Очень аккуратно убрал руки от Алисы. Хрустнул пальцами. Это было именно то, о чем предупреждала Виола. Однообразные, повторяющиеся кошмары по ночам, гиперактивность и повышенная возбудимость в течение дня. Чуть позже к этому прекрасному букету должны добавиться галлюцинации, утрата кратковременной памяти, эмоциональное выгорание и еще много других замечательных вещей. Явные признаки приближающегося истощения нервной системы. Фокус был в том, что лекарство, помогающее купировать приступы, как тогда, в лагере, у нас было — Виола выдала пухлый флакон. Вот только мы его с собой не взяли, оставили дома, на берегу. Как-то не пришло в голову, что понадобится. А сколько мы еще пробудем в море, известно, конечно, только Господу богу, да еще, может, Датчу, как первому после него. День, два, три — а за это время может случиться разное, и совсем не факт, что мне удастся с ним справиться. Словом, очень может быть, что этот рейс и вправду окажется для меня довольно грустным. — Конечно, нет, — беззаботно сказал я и снова дал волю рукам. — Ничего такого. Просто сон на новом месте — ну, ты сама должна помнить — очень способствует… Так, а сейчас немножко приподнимись… вот так, и зачем тебе эти шорты, не нужны они вовсе… — Ну что ты делаешь, услышат же… — Не услышат, — уверенно прошептал я. — Мы будем тихо-тихо… и очень, очень осторожно… как ежики. — Саш, ты точно… — Точно-точно, — заверил я, опрокидывая ее гибкое, ждущее тело на спину, и ища в темноте шепчущие что-то губы, — На сто процентов… даже на сто двадцать… а то и больше. Сама сейчас убедишься. — Я… уже чувствую. Спать совершенно не хотелось. Воспоминаниями о той проигранной войне я был уже сыт по горло. *** «Шел как-то человек по ночной дороге, ведущей в Город Солдат, его мундир был чист и опрятен, а воротник застегнут на все пуговицы. То был человек, известный любому грешнику, старый генерал, спускавшийся когда-то в самое пекло ада, с лицом, опаленным надсадным ревом его пушек.» «Все знают, зачем он идет в Город Солдат, об этом шепчут небеса, и люди закрывают ставни своих домов, в страхе прислушиваясь к песенке, что он насвистывает. Он всегда поет свою любимую песню о грошах, что он заплатит любому желающему, а потом его кулак обрушивается на чью-то дверь — одну, вторую, третью. Все знают, что он будет делать в Городе Солдат — он уже не раз бывал здесь». «И нет другого выбора, с ним нельзя договориться или добиться уступки — придется отдать кого-то из своих, и все для того, чтобы спасти своих родных, да и себя самого. Нынче пришла та самая ночь, когда нужно сделать выбор, кто из твоих сыновей останется дома, а кого заберет дьявол. Тот самый, что идет сквозь Город Солдат, и чьи сапоги взрезают сейчас снежный наст на дороге». Музыка гремела из старенького кассетника, подвешенного у гамака на дереве. Черноволосый, бородатый человек в панаме и защитного цвета штанах, лежащий в гамаке, протянул руку и прикрутил громкость. — А ничего так песенка, — одобрительно заметил он, ни к кому специально не обращаясь. Человека звали Хойт, Билл Хойт, и он был обыкновенным наемником из отряда таких же, как он, набранных со всех стран мира, сейчас временно квартирующих на острове Мак в Сиамском заливе. Личность и цели работодателя таких вот «диких гусей» интересовала в последнюю очередь, лишь бы деньги платили исправно, а задачи ставили хотя бы умеренно выполнимые. Ну и, в идеале, чтобы вокруг был хороший климат, не пустыня Сахара и не Антарктида с ее чертовыми пингвинами. С климатом, нужно сказать, здесь был полный порядок. Да и на зарплату жаловаться не приходилось. А что до задания, которое им предстояло выполнить… — Билли, только что босс выходила на связь, — Ллевелин, радист их маленького, но отменно обученного отряда, появился из домика, наспех собранного из фанерных досок и покрытой пальмовыми листьями пластиковой крыши, выполнявшего одновременно роль радиорубки и комнаты отдыха. Билл Хойт сдвинул панаму с глаз и недовольно прищурился. Солнце уже практически скрылось за горизонтом, на остров опускались темно-синие уютные сумерки. Что за срочность? — Говорит, наша цель остановилась и бросила якорь примерно в пятидесяти милях к юго-востоку. — И что? — резонно поинтересовался наемник. — Ночь на дворе, а они, видимо, не слишком торопятся — возможно, у них встреча, запланированная на строго определенное время. Или просто опасаются идти в темноте, и здесь я не могу их винить — в этих водах небезопасно. В любом случае… чего босс хочет? Ллевелин хмыкнул. — Страшно рад, что ты спросил. Она сказала, что просто держит нас в курсе, а мы можем поступать по своему усмотрению, при условии, что задача будет в итоге выполнена. Чтобы были готовы, в общем. — Я тоже был бойскаутом когда-то, — хмыкнул Билл Хойт. — Дерьмовое было времечко. Сделаем так: оповести ребят, что мы выходим в море рано утром, не позднее пяти, чтобы за пару часов с гарантией достигнуть цели. Пусть Эрни еще раз осмотрит наших «москитов» — они не должны заглохнуть в самый ответственный момент — а остальным на эту ночь я объявляю сухой закон. Чтобы завтра все были бодры и свежи, как ромашки на лугу, и готовы выполнить невозможное, если потребуется. Одному богу известно, кто еще, кроме нас, охотится за этой чертовой лодкой — Понял, командир, — кивнул Ллевелин. *** Утренняя поломка прошла штатно, практически как по маслу, если можно так выразиться. Досконально соблюдая легенду, в шесть утра Датч шумно сыграл побудку, включив магнитофон на полную. На этот раз запустился Джо Кокер с песенкой Unchain My Heart — под такое спать никак не выходит, а хочется выстроиться в шеренгу, как в кабаре, и плясать, подкидывая вверх ноги и вращая прочими конечностями. Ну, Алиса, по крайней мере, именно так среагировала на вопли этого хрипатого. А я, страхуясь, решил подремать только под утро, так что никаких снов мне не снилось, но пробуждение, как обычно бывает в таких случаях, оказалось не из приятных — ощущение было, будто всю ночь таскал мешки с сахаром. А тут еще Джо Кокер привязался. Unchain my heart Baby let me go Unchain my heart 'Cause you donʼt love me no more Every time I call you on the phone Some fella tells me that youʼre not at home Unchain my heart Set me free! Позевывая и изображая полнейшую бездумность и апатию — здесь мне трудиться особо не пришлось, не знаю, как другим — мы выползли на палубу, где уже торчал Датч и ухмыляющийся Бенни. На воде не было ни малейшего волнения, восходящее солнце превращало весь залив в огромное зеркало, рассыпающее во все стороны отраженные теплые лучики. Датч махнул рукой, привлекая внимание, и музыка замолкла. — Так, ребятки, прекращаем спать, заряжаемся бодростью, — громко сказал он. Выражения глаз из-за очков было не разглядеть, но уверен, что внутри он улыбался. — Работы сегодня много, так что расслабляться нет времени. Реви, свяжись с клиентами, скажи, что встреча состоится по графику. Бенни, давай вниз, заводи машину. Алекс — сиди в трюме и следи за своими… — он пожевал губами, -…курочками. Рок, со мной в рубку. За работу, и живо, время не ждет! Отличное получилось представление, я практически сам поверил. Не думаю, что за нами следят настолько интенсивно и тщательно, но если да — то Датч отработал сейчас на все деньги. И видимо, для оживления обстановки, решил отыгрывать вариант «ценные пленницы». Пускай неведомые преследователи теперь ломают голову — что в этих девушках такого особенного. И самое смешное — ни за что ведь не догадаются правильно! Нахмурив брови, я как бы и сам втянулся в ту игру, что предложил Датч, и шагая по палубе, выдал несколько приказов «пленницам» — они были не дурнее меня, и вопросов задавать не стали, отлично сообразили причины такой неожиданной перемены. Алиса, правда, снова успела переодеться — на этот раз в обтягивающие синие… ну, очень длинные шорты, а может, короткие бриджи. Когда только успела, и зачем, а главное — откуда она их взяла, я же ничего подобного даже не упаковывал там, дома! Вот что значит женщины — наколдовывают себе новую одежду в любых обстоятельствах! Пускай бы лучше с Реви пример брала — третий день в одной и той же майке, и хоть бы хны. Я свел девчонок в трюм, клятвенно пообещав, что это ненадолго, и метнулся обратно в рубку. — Ты там не обиделся, случаем? — осторожно поинтересовался Датч, запускавший в этот момент лебедку, которая с воем вытягивала из воды тяжелый адмиралтейский якорь. — Ну, там за гениальную идею с побудкой, «курочек», и прочее? — Я не умею долго обижаться, — сознался я. — Нет такой способности. Плюс это неконструктивно — долгое время испытывать отрицательные эмоции. Ну, и плюс у меня память плохая. Так что — нет, не обижаюсь. А своих «курочек», как ты метко выразился, я решил, что буду по одной выпускать на палубу — подышать, во-первых, а то внизу скучно, и во-вторых, чтобы оживляли панораму для наблюдателей. Как считаешь? — Да можно, — согласился Датч, не особенно и раздумывая. — Не то, чтобы за нами кто-то следил оптически — скорее всего, тут где-то жучок стоит — но пускай. Заодно и займешь их хоть немного. А то женщина без дела на судне — не к добру. *** В условленный момент где-то внизу четко и громко заработала машина. Катер дрогнул, завибрировал корпусом и, сделав неторопливую пенную дугу на воде, начал свое недолгое путешествие. Из колонок снова раздавался старый добрый рок — на этот раз это были AC/DC — Shot Down In Flames. Катер решительно рассекал мелкие волны, из-под форштевня исправно вылетали белые фонтанчики пены и брызг, Датч внимательно смотрел на радар, каждые несколько секунд сверяясь с картой, и наконец пробормотал: — Если верить этим каракулям, секунд через тридцать мы будем ровно над точкой… плюс-минус сотня футов. Самое время сломаться чему-нибудь важному. — Он наклонился к переговорнику. — Бенни, как у тебя там? — Дымовуха на месте, и я тоже, оба-два ждем сигнала, — четко отрапортовали из машинного отделения. — Ну, тогда поехали, — решил Датч и положил ладонь на дроссель. — На счет три. И… три. Машина умолкла почти мгновенно, словно и правда умерла — внезапно стало оглушающе тихо, только волны продолжали плескать. А потом из трюмного люка повалил густой, отличный дым — клубами и беспрерывно. И еще раздалась яростная громкая ругань Бенни. — Натурально как у него получается, — с легким удивлением заметил Датч. Катер терял ход, отворачивая немного к берегу, и здоровяк придержал штурвал, направив судно дальше в море, ближе к заветной точке. В рубку, птицей взлетев по вертикальному трапу, ворвался чумазый как негр Бенни, его всегдашняя яркая гавайка была засыпана черными тлеющими точками. — Реви, рубаху с него долой, — мгновенно сообразив, в чем дело, распорядился Датч. — Ожоги есть? Огнетушителем наддать? Бенни исчерпывающе сообщил, что именно он сейчас ощущает, и кому по какому месту следует наддать. На магнитофоне очень кстати включился коллектив «Фогэт», заиграв Fool for the City. — Извини, Бенни, это, похоже, я виноват, — не стал кривляться Датч. — Надо было тебя изъять из отделения заранее, а дымовую шашку подорвать дистанционно. Но так получилось даже более убедительно… Все-все, — поднял он огромные ручищи, сдаваясь, — вина моя, как уже было сказано. Получишь премиальные за решительное и отважное поведение в виду угрозы пожарной безопасности… Там внизу, кстати, как — возгораний нет? — Кроме меня — нет, — успокоил Бенни, все еще хмурый. Его светлые волосы кое-где скукожились и обгорели на кончиках, любимая рубаха лежала на полу, и по ней все еще ползали яркие дымящиеся светлячки. — Очень злая дымовуха в этот раз попалась, одно слово — Китай. — Тогда будем считать, что все прошло хорошо, — решил Датч. — В качестве компенсации разрешаю приложить меня по моей черной лысой башке за недостаточную сообразительность. — Ураа!!! — закричала Реви, — наконец-то можно старших по воинскому званию бить! — Только ему, — уточнил Датч, показав на голого по пояс Бенни. — И по делу. Так поддерживается обратная связь с народом. От всех прочих методов, я считаю, следует отказаться — никакой эффективности. *** «Москитный флот» Билла Хойта и его команды был оснащен куда лучше старого корыта, за которым шло преследование. Четыре небольших и стареньких, но как следует модернизированных торпедных катера — на очень похожих рассекал по этим волнам в свое время Джон Ф. Кеннеди — вышли в требуемый район даже чуть раньше требуемого срока. И, кроме того, сумели засечь цель первыми, вовремя укрывшись за одним из десятков маленьких островков, раскиданных по заливу. — Билли, они стоят, — недоуменно сообщил Ллевелин, уставившись на круглый зеленый экран, с то появляющимися, то пропадающими контурами берега и яркими точками ближних судов и суденышек. — Снялись с якоря с час назад, прошли буквально четверть мили, и опять встали — может, случилось чего? Билл Хойт цыкнул зубом энергично покрутил головой, как будто мог разглядеть, что происходит на другой стороне островка, где они укрылись, ухмыльнулся, показав отличные зубы. — Может, и случилось, — решил он. — А может, и нет. Запускайте дрона, пускай зайдет со стороны солнца, поглядим сверху, чем это они там занимаются. И со сканера послушайте — с кем беседуют, и о чем. Спустя всего несколько минут маленький квадрокоптер со снимающей и передающей в режиме реального времени камерой был извлечен из специального бокса, подготовлен и запущен в воздух. Эрни, техник, сосредоточенно хмурясь, вращал тумблеры на миниатюрном пульте. — Похоже, у них какая-то довольно крупная авария, Билл, — сообщил он наконец. Из трюма поднимается дым, кто-то, наверное, механик, носится в обгорелой рубахе, на палубе расселись неустановленные девки, и не похоже, что катер куда-то пойдет в ближайшее время. — По радио от них периодически проходит в эфир одно и то же сообщение, — добавил подошедший Ллевелин. — «Опаздываем, не успеваем на точку, ждите». — Так, — задумался на минуту Билл Хойт. — С того места, где я сижу, варианта два: либо подождать, пока они починятся и все-таки доберутся до места этой своей встречи, либо атаковать сейчас, пока они беззащитны и лишены своего главного преимущества, скорости. Есть закавыка — первый вариант дает нам преимущество, если они должны что-то получить от этих загадочных встречающих, а второй — если они, наоборот, должны что-то передать. Эрни, ты говорил, там какие-то девчонки шатаются? — Ага, — подтвердил техник, продолжая ворочать верньерами. — Точно больше одной, по крайней мере. — Не исключено, что именно они и есть тот самый ценный товар, — прикинул Билл Хойт. Никогда до того не подводившая интуиция подсказывала наемнику, что дело именно в этих непонятных пока девчонках. А раз так… — Раз так, — принял он решение, — то наш лучший шанс на успех наступает прямо сейчас. Всем катерам, десятиминутная готовность, приближаемся по сигналу, двое абордируют, двое остаются на контроле. Тяжелое вооружение без особой нужды не применять, топить эту лохань не стоит, но и нянчиться сверх меры — тоже. Теперь мы знаем, что наша цель — люди, а люди, в отличие от золота и урана, когда припечет, умеют очень неплохо плавать! ***