Ты — единственное море, в котором мой инстинкт самосохранения равен нулю. И когда я в тебе тону, то с улыбкой иду ко дну.
Я открываю глаза и первое, что вижу — ничего. Точнее, темноту. Что-то покрывает моё лицо, и от мысли, что это может быть крышка гроба, бросает в холодный пот. Меня что, похоронили живой? Но я вытягиваю руку и приподнимаю что-то мягкое и воздушное. Одеяло. Одним резким движением скидываю его с себя, и в глаза тут же ударяет яркий солнечный свет. Я в большом… нет, в огромном помещении с каменными стенами и широким дверным проёмом, ведущим на балкон. Всё это едва ли тянет на комнату в квартире или даже на загородный дом. Первое, что приходит в голову — замок, — но я тут же отгоняю эту мысль, потому что в Сторибруке отродясь замков не было. Опускаю ноги на пол. Голые ступни приятно тонут в мягком ворсе светло-зелёного ковролина, постеленного вокруг кровати. К слову о кровати — она явно больше, чем двуспальная, и на ней столько пёстрых подушек, что начинает рябить в глазах. Встаю и сразу направляюсь к зеркалу, размером с половину шкафа, стоящего рядом. Таких больших и красивых шкафов я в жизни не видела: выполненный из нескольких видов дерева, он демонстрирует мне небольшие пейзажи с морскими долинами и резными птицами на своих дверцах. Не могу удержаться и касаюсь пальцами небольшого кораблика, бороздящего одну из нарисованных волн. В груди неприятно колет, когда поток ассоциаций «море», «корабль», «путешествие» сразу же приводит меня к Киллиану. Если я умерла — а это так и есть — то наверняка сейчас в раю. В каком-то замке или месте, удивительно похожем на него, где будут лишь призраки моих близких людей, которых я больше никогда не увижу. И Киллиан Джонс — капитан «Весёлого Роджера» — тоже в их числе. Я касаюсь пальцами переносицы, на мгновение прикрывая глаза, чтобы прийти в себя и перестать хандрить, а затем наконец останавливаюсь вплотную перед зеркалом. Оттуда на меня смотрит Лу — та самая, какой я себя и запомнила, разве что теперь волосы ещё длиннее и доходят аж до самого копчика, а из одежды на мне мягкая хлопковая сорочка в пол с прозрачными короткими рукавами и рюшами по подолу. Мысли о том, что я в раю, теперь кажутся полнейшей чушью. Я уверена, люди там должны выглядеть словно ангелы, но лично я совершенно не изменилась: всё тот же колтун из волос на голове, синяки под глазами, обозначающие, похоже, не одну ночь, проведённую без сна, отметина от подушки на щеке размером с кулак, и даже новый тонкий шрам на подбородке появился! Я тут же быстро стаскиваю с себя сорочку и пялюсь на живот. Ни одной красной линии, ни одной борозды, ни одного следа от побоев. Касаюсь живота пальцами и вместо грубых бугров ощущаю лишь мягкую кожу. Поднимаю взгляд чуть выше. На грудной клетке тоже не никаких обозначений когда-то пробурившей меня насквозь стрелы. Но я помню эту адскую боль! Помню, как закрыла глаза и умерла! Это какой-то бред. Излечить меня не был бы способен ни один врач. Такое могло быть подвластно лишь совершенно другой силе — магии. Неужели, Реджине удалось что-то придумать? Если и так, то нужно срочно найти её и во всём разобраться. Ну или найти хоть кого-то! Я кидаюсь к шкафу и распахиваю его настежь. Он забит под завязку одеждой из явно дорогих тканей, но ничего из этого не может принадлежать мне: длинные платья в пол, корсеты и юбки, даже плащи и кожаные перчатки — не мой стиль. Но всю эту одежду я явно где-то уже видела… Ладно, чёрт с ним. Надеваю более менее подходящий моему вкусу наряд — чёрные обтягивающие кожаные штаны и светло-голубую тунику с корсетными завязками на спине и удлинёнными вставками из чистой белой кожи по бокам и отодвигаю самый нижний ящик в надежде увидеть там обувь, но вместо этого обнаруживаю другую, не менее важную, находку. Лук. Невероятно красивый и изящный, выполненный из чёрного дерева с позолоченными инициалами на его нижнем плече. «П» и «Х». Оружие явно чужое, получается, что и всё остальное — тоже. Но я всё равно беру его и колчан из натуральной тёмно-коричневой кожи с меховой окантовкой. Обувь находится в ещё одном шкафу на другом конце комнаты. Там её пар десять, не меньше, а ещё всевозможные шляпы и палантин невероятных цветов. Похоже, я проснулась в комнате какой-то очень богатой особы. Нужно поскорее отправляться на поиски Реджины, пока меня саму не поймали и не заставили объясняться. Я тихонько приоткрываю массивную деревянную дверь и выглядываю в коридор. Кроме того, что из комнаты ведёт длинный красный ковёр, а стены освещаются не лампами, а свечами, ничего странного или необычного я не подмечаю. Выскальзываю наружу и на носочках двигаюсь к ближайшему повороту. Останавливаюсь, прислушиваюсь, и сердце в пятки уходит — там кто-то есть. Два голоса, кажется, оба принадлежат мужчинам. — Я не думаю, что это хорошая идея, Робин, — произносит один из них. Второй прыскает, прежде чем ответить. — Дэвид, это всего лишь обычная забава! Во-первых, нам всем стоит немного отвлечься от предстоящего бала, а во-вторых, тебе будет полезно не только управлять мечом, но и научиться стрелять из лука. - Для этого у меня есть Снежка, — по интонации слышно, что мужчина улыбается. Погодите-ка… Дэвид! Господи, это же Дэвид! А Снежка, наверняка, сокращённое от Белоснежки, то есть Мэри Маргарет тоже здесь! Я выхожу из-за угла и на всех парах, не останавливаясь даже для того, чтобы перепроверить свои догадки, бегу в сторону мужчин. Они тут же поворачивают головы на меня. Права была книга Генри, передо мной настоящий Прекрасный Принц! В Сторибруке я как-то это не замечала, но сейчас в одежде по стилю напоминающей ту, что сейчас на мне, и с уложенными волнами по боковому прямому пробору волосами он выглядит… действительно прекрасно, разве что, немного старше. — Дэвид! — восклицаю я и кидаюсь на него с объятьями. Живой, здоровый — это самое главное. — Доброе утро, соня, — Дэвид гладит меня по волосам. — Точнее, уже день. Не стыдно в такой день не вставать с кровати до обеда? Я отстраняюсь от мужчины и заглядываю ему в глаза. Почему он так спокоен? Почему на его лице не ни удивления, ни смятения, ни испуга? Ведь я в буквальном смысле воскресла из мёртвых, а он и глазом не ведёт! Глупо, но мне даже как-то обидно. — Какой ещё день? — уточняю я. — Тот, к которому мы вот уже целый месяц готовимся, — отвечает мне тот, кого Дэвид назвал, кажется, Робином. Это высокий и крепкий мужчина, возможно, чуть старше самого Дэвида. На нём тёмно-зелёный костюм, состоящий из свободных штанов спортивного покроя и туники, затянутой кожаным поясом. За плечами у него лук и колчан со стрелами, по исполнению очень похожие на тот, что я нашла в комнате. Мужчина подходит ко мне и крепко обнимает. Я стою, не двигаясь — незнакомый человек держит меня так, будто бы мы с ним знакомы чуть ли не всю жизнь. — Что случилось? — видимо тот факт, что я не отвечаю на объятия, не смущает только меня. Робин отстраняется, продолжая держать меня на вытянутых руках. У него очень доброе лицо, и когда он хмурит брови, и его лоб пересекают глубокие полосы морщин, я ощущаю дежавю. Этот терпкий запах леса, исходящий от него, мне знаком. — Ты не заболела? Он касается пальцами моего лба, проверяя температуру. Почему этот мужчина смотрит на меня так, словно я его дочь? — Дэвид, — зову я, продолжая таращиться на Робина. — Можно поговорить с тобой наедине? — Да, конечно, — отзывается Дэвид. И тогда я хватаю его за руку чуть выше кисти и тащу дальше по коридору в противоположную от моей комнаты сторону. Не знаю, куда именно мы идём, и поэтому теряюсь на первой же развилке. — Направо будет тупик, — подсказывает Дэвид. Он останавливается на месте и перехватывает мою руку. Я понимаю, больше мне не удастся его сдвинуть с места без объяснений. — Ханна, ты в порядке? На тебе словно лица нет. Ханна? Какая ещё Ханна? Что за ерунда здесь творится? — Так, ладно, — я чувствую, как страх охватывает меня с головой. Делаю шаг назад, упираюсь спиной в стену и медленно считаю до трёх, чтобы успокоиться. — Я спрошу тебя сейчас кое о чём, ты не задавай лишних вопросов, и просто ответь, хорошо? — Дэвид кивает головой. — Ты помнишь, что случилось в Сторибруке? Мужчина смотрит на меня какое-то время, прищурив глаза. Затем скрещивает руки на груди и поджимает губы. Между нами небольшое расстояние, и я замечаю отражение огня свечей у него в зрачках. — Нет, — наконец отвечает он. — Я не помню, что случилось в Сторибруке, потому что я понятия не имею, что такое этот Сторибрук. Я приказываю себе не впадать в панику. Я выяснила, что жива, и что больше не нахожусь в Сторибруке — это уже что-то. — Ещё один вопрос, — прошу я. — Ты меня пугаешь, — Дэвид хмурит брови. — Я сама себя пугаю, — отзываюсь я. Сердце в груди бьётся как бешеное. Я прикладываю к нему ладонь, пытаясь успокоиться. Дэвид, видимо принявший это за нехороший знак, подходит ближе и кладёт мне руку на плечо. — Ты так волнуешься перед сегодняшним вечером? Послушай, мы ведь уже сто раз это обсуждали — всё будет хорошо. И мы с Белоснежкой действительно не против того, чтобы ты стала королевой Зачарованного леса. Эмма всё равно ещё слишком мала, да и в том положении, в котором находится Снежка, нам сейчас не до правления. А ты, — он ободряюще улыбается, — будешь прекрасной королевой. Народ любит тебя! Я не понимаю, о чём Дэвид говорит, но бездумно киваю в знак согласия, чтобы он окончательно не принял меня за сумасшедшую. Ещё одна заметка — мы в Зачарованном лесу. В том самом, который я вдела лишь на бумажных страницах книги Генри. — Спасибо, Дэвид, — абсолютно безэмоционально произношу я. — Не за что, Ваше Величество, — смеётся мужчина. — А теперь иди и скажи Робину, что всё хорошо, а то он и так не меньше твоего нервничает.***
Она на самом деле не такая уж и взрослая, моя девочка. Её волосы, чёрные как вороново крыло, ещё не скоро должны были узнать, что такое седина, а маленькое красивое личико — что такое морщины. Я смотрела на неё и всё ждала, что она откроет глаза, поднимется с дивана и скажет своим немного грубоватым, но глубоким и мелодичным голосом, что всё хорошо. Но она не встала, и грудь её не дёргалась, обозначая вдохи и выдохи. Моя дочь, которую я только-только обрела… Я снова её потеряла. — Реджина? — раздался голос Эммы Свон. Я обернулась вполоборота. Эмма замерла в дверном проёме, видимо, ожидая приглашения пройти в гостиную. Кто пустил её в дом? Генри? — Чего тебе, Свон? — я вложила в голос весь возможный металл. — Прошло уже два дня, — ответила она. Так мало? Для меня они растянулись в бесконечный поток часов, который, кажется, становится только длиннее с каждым моим провалом. В комнате ощущался сильнейший запах химии и жжёных трав, которые я перемешивала во всевозможных комбинациях вот уже целую вечность. Но всё было бесполезно; не существует такого заклинания, которое возвращает людей из мира мёртвых. Мне удалось лишь вылечить зияющую дыру у неё в груди, удалось растворить каждый шрам, будто бы его и не было, но заставить заново биться сердце, которое уже остановилось… Это не под силу даже магии. — И? — Нужно похоронить её. Я почти подняла руку для того, чтобы вышвырнуть её прочь из моего дома сильнейшим потоком чистой энергии. Единственное, что меня удержало — это ощущение приближающегося обморока. — Иди домой, Свон. Я сейчас слишком устала даже для того, чтобы с тобой препираться. Но упрямая Эмма не слушала. Наоборот, она прошла вглубь комнаты и остановилась за моей спиной. Я попыталась всеми силами игнорировать её присутствие и взяла уже ледяную ладонь Лу, зажимая её между своими. Хотелось поверить в то, что тепло моего тела волшебным образом передастся и ей. — Реджина, — снова начала Свон. — Ты не можешь держать её здесь вечно. — Знаю, — из-за раздражения мой голос изменился до неузнаваемости. — Вот только сама мысль о том, чтобы закопать её в земле, приводит меня в ужас. Тем более после того, что случилось с матерью. К слову, я сама толком не понимала, что именно с ней случилось. Я увидела, как стрела внезапно пронзает спину моей девочки и вмиг забыла обо всём на свете, кроме того момента, как впервые увидела её крохотное личико и маленькие ручки, тянущиеся ко мне. Я видела её первый вдох и тогда, в лесу, стала невольной свидетельницей последнего, и внутри меня будто бы всё оборвалось. Я взглянула на мать, которая стала всему виной, и просто взорвалась: поток чистейшей белой магией сорвался с кончиков моих пальцев огромным электрическим зарядом, нашедшем цель в груди женщины, которая когда-то сама подарила мне жизнь. Кора упала, и по тому, с какой лёгкостью Крюк выхватил у неё кинжал, я поняла, что она мертва. Я убила её. — Послушай… — Нет, это ты меня послушай, — я не кричала, не срывала голос ради того, чтобы Эмма наконец меня поняла. Вместо этого я тихо и спокойно сказала: — Не говори мне, что всё наладится, что жизнь на этом не заканчивается, и тому подобное. Лу — моя дочь, и я… — То, что собиралась сказать, у самой в голове не укладывалось, но всё же я решила продолжить, сделав глубокий вдох. — Генри — твой ребёнок. Всегда был, есть и будет твоим, Свон. Я не слепая, вижу, как он к тебе тянется и как смотрит на тебя… Когда в его жизни появилась ты, я ушла на задний план, и только сейчас я понимаю, что это… нормально. Потому что всё для меня обрело совершенно другой смысл, когда я вспомнила, что у меня самой есть ребёнок. Я всегда буду любить Генри как родного, но он твой сын. И моя дочь умерла ради того, чтобы он остался твоим, и чтобы другие в этом городе остались живы. Кроме Лу у меня больше никого нет… Я не могу позволить ей снова исчезнуть. Я ждала, что Свон, как обычно, взорвётся шквалом вопросом и возмущений после моей неожиданно откровенной речи. Но она сказала: — Я и не собиралась делать ничего подобного. — Шаги, а затем скрип ножек стула по полу за моей спиной. Я обернулась: Эмма опустила на него одно колено, принимая расслабленную позу, и теперь держала в руках мою книгу с заклинаниями. — Перемотаем наш разговор в самое начало и сделаем вид, что я сразу с порога предложила тебе помощь.***
Дэвид ушёл, сославшись на то, что обещал дать Эмме урок танца перед сегодняшним балом, и теперь Робин ведёт меня на выход из замка в сторону густого леса. Я молчу, он тоже, однако если я просто не знаю, о чём говорить с незнакомым человеком, Робина, кажется, совершенно не тяготит тишина. Он лишь иногда приподнимает голову, когда над нами пролетает какая-нибудь птица, а всё остальное время просто идёт чуть впереди и придерживает ветки деревьев, норовящие ударить по лицу. — Ты сегодня какая-то молчаливая, — сообщает Робин. Сегодня. То есть, мы действительно знакомы не первый день? — Это… всё бал, — оправдываюсь я словами Дэвида. — Нервничаю. Робин резко останавливается на месте и поворачивается. Только на таком близком расстоянии замечаю, что он не просто крепкий — он невероятно широкоплеч и, как мне кажется, способен запросто завалить лошадь, если представится случай. — Не волнуйся, — его мягкий голос совсем не вяжется с телосложением, но зато прекрасно подходит добродушному лицу. — Мы с мамой очень гордимся тобой. Странное волнение разливается в груди. «Мы с мамой», — он произнёс это так, будто является моим отцом. — Кстати, где она? — как бы невзначай интересуюсь я. - Уехала в город с самого раннего утра, — отвечает Робин. Он обнимает меня за плечи и возобновляет движение. — У неё для тебя сюрприз! Она, конечно, просила меня не выдавать эту тайну, но если ты сможешь попасть в летучку с первого раза, то я, так и быть, приоткрою эту завесу! Робин смотрит на меня сверху и чуть сбоку и улыбается. Несмотря на новые вопросы, родившиеся в голове, я отвечаю ему тем же, хоть и моя улыбка, как мне кажется, получается скупой и немного грустной. Мы останавливаемся, когда перед нами открывается небольшой участок леса, где почти нет деревьев. Но те, которые растут вокруг этого места полностью покрыты сидящими на ветках птицами: красивыми и белогрудыми, с длинными вытянутыми крыльями и маленькими тёмными клювиками. У меня складывается впечатление, будто бы эти птицы ждут чего-то. Робин снимает с пояса несколько небольших мешочков. По тому, как он мнёт их в ладонях, и по характерному щёлкающему звуку я понимаю, что внутри что-то рассыпчатое, может мелкий гравий или, например, бусины. — Я бросаю — ты стреляешь, — произносит Робин, катая мешочек между ладонями. Я нервничаю. Нельзя себя выдавать до тех пор, пока я не встречусь с Реджиной, поэтому киваю. Робин считает до трёх, слегка приседает и мощным взмахом руки подкидывает мешочек невероятно высоко. Я тут же выхватываю стрелу из колчана на спине, размещаю её на дуге лука, определяю приблизительное место, где движущийся объект и моя стрела смогут встретиться и стреляю. На какое-то мгновение мне кажется, что дикая боль сейчас снова вернётся вместе с наконечником, торчащим из моей груди. Но вместо этого стрела точной и ровной линией сбивает мешочек, отчего он лопается, будто воздушный шар, и на землю вокруг нас падает что-то мелкое и белое. Робин смеётся. Я вытаскиваю это из волос и зажимаю между двумя пальцами. Рис. Мы всего лишь пришли покормить птиц. И когда они порхают с веток на землю и принимаются клевать угощение, я вдруг тоже заливаюсь смехом. — Я знал, что тебе это пойдёт на пользу, — произносит Робин. — Реджина настаивала на том, чтобы сегодня ты полностью погрузилась в подготовку к предстоящему вечеру, но я подумал, что так будет лучше. — Ты хорошо меня знаешь, видимо, — подмечаю я. Робин ведёт плечом, мол, всё может быть. Следующую летучку — оказывается, так называются эти самые мешочки с различным зерном — в воздух бросаю я.***
— Это не сработает, — Голд сразу же отмёл очередную мою идею. К слову, уже, наверное, пятнадцатую. Я обессиленно выдохнула и накрыла ладонями лицо. Не может быть, что у Тёмного мага, его подопечной и дочери Прекрасного Принца и Белоснежки не получилось вернуть к жизни всего лишь одного человека! — Вся эта ваша магия, — донёсся до меня мурлыкающий голос Капитана Крюка. Язык у него заплетался, а комната из-за него пропахла ромом, — бред собачий. — Следи за выражениями, пират, — буркнула в ответ Эмма. Я опустила руки по швам и внимательно осмотрела людей, которые вызвались мне помогать. Голд, он же Румпельштильцхен, был здесь лишь потому, что чувствовал вину во всей сложившейся ситуации — это факт. Я видела это по тому, как бегали его маленькие глазки, как он раз за разом то совал ладонь в карманы отглаженных брюк, то слова вынимал её и принимался барабанить пальцами по столу. Было приятно видеть его таким… взволнованным и осознавать, что в этой комнате я не единственная, кто винит себя. Эмма Свон была здесь потому, что ей, видимо, нравится всех спасать. Я больше не испытывала к ней ярой ненависти, и всё же её излишний энтузиазм и незатухающий огонь в глазах иногда выводил меня из себя. Её голос всё время звучал так, будто бы она действительно верила в то, что нам удастся найти способ вернуть Лу из мира мёртвых до того момента, как она начнёт разлагаться прямо на диване. Я поморщилась и передёрнула плечами, а затем обратила взгляд на Капитана Крюка. Он выглядел хуже всех: под глазами огромные синяки от недосыпа и алкоголя, а ещё, кажется, под правым у него алел фингал. Когда он коснулся подушечками пальцев синеющих губ Лу с такой нескрываемой нежностью, что внутри меня все внутренние органы свернулись в один огромный тошнотворный клубок, я заметила его сбитые в кровь костяшки. Он был на грани, как и я. В этой комнате мы были единственными, кто действительно не переживёт, если ничего не удастся сделать. — Он прав, — неожиданно для самой себя произнесла я. — А иначе мы бы уже нашли хоть что-то. Теперь все взгляды были направлены на меня. — Реджина, мы что-нибудь придумаем, — тихо сказала Эмма. — Что? — взорвалась я. — Тебе удастся убедить меня только в том случае, если у тебя есть заклинание, которое позволит мне отправиться в прошлое и никому не отдавать мою дочку! Зеркало на стене разлетелось на мелкие осколки, но вздрогнула только Эмма; точнее, вздрогнула и ругнулась. Голд даже бровью не повёл, а Крюк лишь лениво перевёл взгляд на разбившийся предмет, достал из кармана плаща фляжку и сделал глоток. — Если говорить начистоту, то в этом есть смысл, — вдруг сообщил Голд. Он, прихрамывая, подошёл ко мне. Я отметила на вороте его пиджака серые следы книжной пыли. — О чём ты? — уточнила я. — Мы искали заклинание, способное вернуть человека к жизни, но ведь можно пойти и другим способом — просто закинуть её обратно в Зачарованный лес в тот день, когда она появилась на свет. Её и тебя, разумеется, — добавил он после небольшой паузы. — Чтобы твоя память сохранилась, и ты не совершила ошибку, последствия которой сейчас мы все расхлёбываем. Нагло, жестоко, но справедливо. Поэтому я ничего не ответила и лишь поджала губы. — Рассказывай, что знаешь, Крокодил, — вместо меня произнёс Крюк, вставая с дивана.***
Сюрпризом, за которым Реджина отправилась в город, оказалась пара туфель, о которых, со слов Робина, я — в смысле, Ханна — уже давно мечтаю. Когда я сказала, что не понимаю, о каких именно туфлях он говорит, Робин попытался в красках (что для мужчины, должно быть, довольно сложно) описать мне их внешний вид: — Чёрные, — начал Робин. — На высоком каблуке, украшенном серебряными линиями по всей длине… Сами туфли из очень мягкой ткани. У них круглый нос, и ещё, кажется, сбоку есть россыпь блестящих камней… Робин хмурил лоб и кусал губу, пытаясь вспомнить. Я рассмеялась. — Не мучайся ты так, — произнесла я. — Кажется, я вспомнила. Разумеется, враньё. Но по описанию туфли понравились бы даже мне нынешней. Я не сразу вернулась в комнату. Робин решил, что нам можно немного перекусить, но так как кухня сегодня работала только для бала, пришлось тайком пробраться туда и стащить несколько начинённых сырным кремом булочек и пирожков с вишней, а потом отправиться к пристани (размеры которой настолько огромны, что называть её пристанью просто незаконно!) и устроить там небольшой пикник. — Красиво, не правда ли? — спросила я, не сводя взгляда с водной глади, в чьей прозрачной поверхности отражались солнечные лучи. — Да, — кивнул Робин. И хотя я не помнила совершенно ничего, что происходило со мной до сегодняшнего утра, в глубине души мне почему-то казалось, что между нами уже не раз заводился подобный диалог. — Ты с самого детства влюблена в море, — вдруг добавил Робин, откусив немного сырной булочки. — Мы всегда знали, что если Ханны нет в комнате, значит она точно здесь, сидит и смотрит на горизонт. Иногда нам с матерью казалось, будто бы ты ждала кого-то. Робин ещё много чего мне сказал, пока мы перекусывали, но именно эти его слова не переставая прокручивал мой мозг. Было бы очень глупо предполагать, что я смотрела на море в ожидании увидеть на горизонте знакомый нос «Весёлого Роджера», но… Кто знает? Возможно, моё подсознание чувствовало, что сердцу не хватает чего-то очень важного? Сейчас я сижу на кровати рядом с аккуратно положенным красным шёлковым платьем, но не трогаю его, а лишь бросаю косые взгляды, будто оно, словно дикий зверь, может на меня напасть. Это платье не принадлежит мне. Раньше, ещё в Сторибруке, я открывала шкаф в своём номере в гостинице миссис Лукас, где висели джинсы, фланелевые рубашки, удобные свитера с растянутыми рукавами, майки на длинных тонких лямках и понимала, что эта одежда только моя; я знала, как её носить. А это платье с вышитыми на рукавах кружевами и глубоким декольте… Оно принадлежит другому человеку. Лёгкий стук в дверь заставляет меня вздрогнуть. Я сжимаюсь в комок. — Войдите, — произношу тихо, но всё же кто-то снаружи дёргает дверь на себя. У меня перехватывает дыхание. Реджина словно сошла со страниц книги Генри, разве что наряд у неё не в чёрных, а в синих тонах, а волосы распущены и волной падают на открытые плечи. Она улыбается мне и входит в комнату. — Привет, принцесса, — весело здоровается Реджина. В её руках та самая пара чёрных туфель, о которых рассказывал Робин. Они ещё красивее, чем я думала. И эти туфли точно мои. — Смотри, что я тебе принесла! Она подходит ближе и ставит туфли у изножья кровати. Выпрямляясь, она протягивает мне руку, и я хватаюсь за неё, словно за спасительный трос. На таком близком расстоянии вижу, что она старше, чем я её помню. На вид ей лет сорок пять, не больше, но и не меньше. Я различаю лапки мелких морщин в уголках её глаз. Значит, в этом мире время не стоит на месте. — Мама, — наконец произношу я. Реджина хмурит брови, будто пытается что-то понять. Она приседает на корточки у меня в ногах, хватает мою вторую ладонь и внимательно осматривает моё лицо. — Всё хорошо? — Не знаю, — я качаю головой. Глубоко вдыхаю и выдыхаю, выдерживая паузу, потому что чувствую, ещё чуть-чуть — и я расплачусь. — Почему… почему я жива? Глаза Реджины расширяются, но затем улыбка появляется на её лице. — Господи, — она опускает голову и выдыхает. — Как же ты меня напугала! — Она снова поднимает на меня взгляд. - Лу, да? Это ты? — Да! — киваю я с неожиданным энтузиазмом и, опускаясь на колени на пол напротив Реджины, бросаюсь ей на шею. Я обнимаю её так, словно не видела десятки лет. — Я уже и не думала, что услышу тебя, — произносит Реджина мне за спину. Я понимаю, что она имеет в виду. Всё это время её дочерью была принцесса Ханна — девчонка, которая любит платья с глубоким декольте, обращается ко всем на «вы» и стреляет из именного лука с мужчиной по имени Робин, который, кажется, является ей отчимом. Я, Лу Миллс, совершенно на неё не похожа. — Что произошло? — отстраняясь, спрашиваю я. — А что ты помнишь? — вопросом на вопрос отвечает Реджина. Вспоминаю утреннее пробуждение. До него — пустота, а после — абсолютно новый мир. — Ничего, — честно произношу я. — Будто память стёрли. — Может, так и есть? — Это снова Кора? Её заклинание? Реджина отрицательно мотает головой. — Это Голд сделал. Был лишь один способ тебя спасти, и нам пришлось им воспользоваться. — Реджина поджимает губы и на мгновение отводит глаза. — Ты злишься? — Конечно, нет! — тут же выпаливаю я и только потом задумываюсь. — То есть… Я даже не знаю, есть ли у меня на это повод. Вы спасли мне жизнь, но… какова цена? Лицо Реджины принимает отсутствующее выражение, будто бы женщина мысленно перенеслась в прошлое. А потом она вдруг произносит то, от чего внутри закрадывается подозрение: — Прежде, чем я расскажу тебе, ты должна понять — у меня не было другого выбора.***
Голд вернулся спустя некоторое время и принёс с собой катушку тёмно-фиолетовых шерстяных ниток. — Вот, — сказал он, опустив их на стол. — Что это? — спросила Эмма. Она протянула руку, чтобы потрогать катушку, но Голд успел раньше и слегка ударил её тростью по ладони. - Эй, сдурели что ли? — воскликнула Эмма и затрясла рукой. — Мисс Свон, я попрошу вас не трогать эту вещь, — сухо произнёс Голд. Он перевёл взгляд на меня, его лицо не говорило ни о чём хорошем. — Нужно поговорить. Наедине. Я кивнула, зато вот Крюк остался недоволен. Он, стоящий всё это время в дальнем углу со сложенными на груди руками и разглядывающий всех присутствующих исподлобья, в два огромных шага пересёк комнату и остановился с центре. — Я не собираюсь сидеть здесь и ждать, пока вы оба будете обсуждать планы насчёт спасения Лу без моего участия. — Это ещё почему? — я спросила не из-за интереса, скорее, чтобы просто дать пирату время взвесить все «за» и «против», прежде чем он решил бы наделать глупостей. — Потому что я ни одному из вас не верю, — отчеканил Крюк. Его взгляд скользнул от меня к Голду. — Особенно тебе, Крокодил. Так что говори при всех. Эмма согласно кивнула. На лице у Голда появилась тень недовольства, а прищуренный взгляд выдал явное раздражение. — Дело в том, что есть небольшая проблема, — Голд специально выделил моё имя, чтобы подчеркнуть — эта информация должна была предназначаться только мне. - Там, где есть смерть, всегда будет смерть. С помощью этих ниток, капли крови и магического отвара нам удастся перенести Лу и, скажем, вас, в день, когда она родилась, но через двадцать три года она всё равно погибнет. Её сердце просто остановится в ту же секунду, как часы пробьют нынешнее время смерти. У меня затряслись руки. Неужели, выхода совсем нет? — Есть другой способ? — терпеливо уточнил Крюк. По тону его голоса казалось, что пират сразу же протрезвел, как разговор зашёл о реальной возможности спасти Лу. Я вспомнила слова Голда о том, что моя мать, сама того не подозревая, привезла в Сторибрук истинную любовь Лу, но этот эксцентричный любитель выпивки и подводки для глаз, как ни крути, совершенно не вязался у меня с образом достойного кандидата на руку и сердце моей дочери. Разве этот тип, который ворует, обманывает и соблазняет женщин уже, похоже, не один десяток лет, вообще мог любить? — Есть, — подтвердил Голд. — И мисс мэр, которая, в своё время, любила поиграть с чужими сердцами, наверняка знает, какой. Я была уверена, что он имеет в виду обмен сердцами. Если тому, что сейчас медленно превращается в прах у Лу в груди, теперь в любом времени и любом мире отведено лишь двадцать три года со дня рождения, то нужно просто заменить его на другое. — Это не сработает, — единственное, что я смогла произнести вслух. — Всё возможно, если иметь качественные ресурсы, — ответил Голд. Некоторое время мы просто смотрели друг другу в глаза, будто бы пытаясь вести немой диалог. «Неужели, ты не шутишь?», — как бы спрашивала я, на что в ответ получила лишь приподнятое плечо. — Можно поинтересоваться, о чём вы двое так активно молчите? — подала голос Эмма. Она скрестила руки на груди, демонстрируя всем видом, что не отступит, пока не получит ответа. — Когда умер Дэвид, — издалека начала я. — Помнишь, что я сделала, Свон? Эмма кивнула. — Да. И мы с Мэри Маргарет будет тебе вечность за это благодарны. — Такие фокусы срабатывают только с определёнными людьми, — продолжила я, не обращая внимание на слова Эммы. — Например, если бы умерла ты, то своим сердцем бы я делиться не стала, потому что, в противном случае, мы бы обе отправились на тот свет. Крюк за моей спиной прыснул. Эмма закатила глаза. — Мисс мэр хочет сказать, — встрял Голд, — что только истинная любовь способна на подобные метаморфозы. — Ну, в прочем, что и требовалось ожидать, — кивнула Эмма. — То есть, если нам каким-то невероятным чудом удастся отыскать истинную любовь Лу и уговорить его поменяться сердцами, мы спасём её? Это единственный способ? — Похоже на то, — на выдохе произнесла я. — Значит, дело за малым, — Крюк вышел вперёд. — Найти этого бедолагу и постараться доступно объяснить ему, что жизнь Лу гораздо ценнее его. — Губы пирата скривились, вот только я знала, что это не улыбка, а, скорее, отвращение к собственным словам. — Уже нашли, — прошелестел голос Голда. — И кто же он? — спросила Эмма. В комнате повисла секундная пауза, тянущаяся целую бесконечность. Я успела подумать, что ничего не сработает, потому что никто в здравом уме не подпишет себе смертный приговор ради абсолютно чужого человека, когда Голд наконец произнёс: — Лейтенант Киллиан Джонс.***
— Нет, — отрезаю я, как только Реджина замолкает. Это невозможно. Киллиан не настолько глуп, чтобы пожертвовать собственным сердцем ради… истинной любви? Ко мне? Бред. Ведь бред, верно? … Да, нас всё время тянуло друг к другу, но, скорее, из-за обоюдного одиночества, ежели по какой-то другой причине. Возможно, я скучаю по Киллиану сильнее, чем по кому-то ещё. Возможно, когда он рядом, я наконец чувствую себя живой. Возможно, целовать и обнимать его — моё самое любимое занятие. Возможно, рядом с ним даже в самых тёмных уголках моей души выглядывает солнце. Но истинная любовь? — Глупости какие-то, — я качаю головой. - Мам, ты же обещала мне никогда не врать! — Я и не вру, милая. Реджина дёргает рукой, словно хочет до меня дотронуться, но я вскакиваю с кровати, на которой мы сидели бок о бок всё время, пока она говорила, и ищу взглядом хоть что-нибудь, что можно пнуть или разбить. В итоге, мне в голову не приходит ничего умнее, чем стукнуть ладонью по деревянной перекладине, поддерживающей балдахин. Кожа горит огнём, но я ударяю снова и снова, пока Реджина не подходит и неожиданно сильной хваткой не останавливает меня, схватив за запястье. — Ты не должна была позволить ему согласиться на это! — кричу я, задыхаясь. Реджина поджимает губы. Их уголки опускаются вниз. — Это было его решение, — тихо, будто бы боясь ещё сильнее меня разозлить, говорит она. — Я знала, что ты бы этого не захотела, и пыталась объяснить всем им, что не хочу, видя твоё счастливое лицо каждое утро, чувствовать вину, съедающую изнутри. Я прижимаю саднящую ладонь к груди. — Сколько мне сейчас лет? — Двадцать пять. Будто ножом в живот. Я сгибаюсь пополам и обессиленно опускаюсь на колени, прижимаясь спиной к кровати. Киллиан мёртв. Сердце, которое он получил взамен на своё здоровое, остановилось около двух лет назад. — Ты в порядке? — голос Реджины доносится до меня будто из трубы. — Нет, — я качаю головой. - Нет, я не в порядке. Сердце колотится словно бешеное, а ведь оно и не моё вовсе. Я закрываю глаза. В какой-то момент мне кажется, будто мир вокруг исчезает, превращаясь в бездну, и я падаю в темноту запредельно долго, пока руки и ноги не начинают неметь от холода и продолжительной невесомости. Мне требуется некоторое время, чтобы наконец прийти в себя, и ещё чуть больше, чтобы осознать: Киллиан не единственная жертва. Генри. Её сын, хоть и неродной, в этом мире даже не родится. — Зачем? — открыв глаза, спрашиваю я. Реджина, оказывается, сидит рядом. В её руках одна из подушек, прежде лежавших на диване. Она ярко-красная и шёлковая, как и всё вокруг. — Я видела твою первую улыбку и твои первые шаги, — произносит Реджина, сжимая пальцами края подушки. Её голос эхом разносится по помещению, которое теперь кажется таким маленьким, что стены со всех сторон давят на меня с нечеловеческой силой. — Мы спали в одной постели, когда тебя мучили кошмары. Я обрабатывала тебе рану на подбородке, когда ты упала с лошади. — Так вот откуда этот шрам! — За всё время мы ни разу не врали друг другу, и в этот раз я тоже не буду, потому что догадываюсь, о чём ты думаешь; по Генри я очень скучаю. Но я уже и не помню даже звука его голоса. А тебя я люблю так сильно, что ты себе даже представить не можешь. Мы вместе прошли через всё возможное и невозможное. Я сделала это, потому что ты была единственным дорогим мне человеком, моим спасением, моей надеждой… И я не могла тебя потерять. Меня сковывают такие разные чувства: благодарность, страх, непонимание, горечь потери. Я кладу голову на плечо Реджины и снова закрываю глаза. В голове вихрем проносятся какие-то образы, но, как ни стараюсь, не могу сконцентрироваться ни на одном из них. — Расскажи мне о жизни здесь, — прошу я наконец, когда удаётся снова взять эмоции под контроль. Реджина тихо выдыхает. Кажется, с облегчением. — Здесь мы, вроде как, не последние люди, — смеясь, сообщает она. А потом рассказывает мне историю длинною в мою собственную жизнь. Оказывается, я один из тех детей, который не создаёт проблем своим родителям. А ещё я очень люблю животных. И море. Как и Робин, Реджина упоминает, что меня всё время можно было найти у берега. Правда, в отличие от мужчины, она, кажется, понимает, в чём причина, и поэтому делает небольшую паузу, прежде чем продолжить… Она рассказывает мне о том, что именно я познакомила её с Робином (который сейчас является её законным мужем), когда тому удалось спасти меня от волка в лесу. И именно он научил меня стрелять из лука. В этом мире Кора мертва. Реджина не уточняет, как именно, быстро переводя тему на магию, которой, несмотря на смену обстоятельств, нам всё же удалось постичь. Правда, в этот раз, белую. Ещё я узнаю, что Белоснежка моя сводная сестра, а Эмма — племянница. Последней только недавно исполнилось одиннадцать, и иногда она доставляет родителям хлопоты из-за своего довольно буйного характера, но всё же Прекрасные в ней души не чают. Рассказ Реджины длится довольно долго, хотя женщине всё же удаётся обойти стороной самые глубокие подробности, вроде цвета моей колыбельки или любимого блюда. Самое главное, что я черпаю для себя из её рассказа — это то, что она счастлива. И все другие тоже. Странно; они хотели спасти меня, а вышло так, что спасли сами себя.***
— Это безумие, — заключила Свон. — Это спасение моей дочери, — запротестовала я. Голд стоял у края стола, словно тень, и лишь молча смотрел на нас, перенеся вес тела на свою трость. Крюк, то есть Киллиан Джонс, выглядел как-то странно: его прищуренный взгляд, кажется, выражал абсолютную уверенность и необходимость сделать всё так, как ему сказали, но в противовес этому шли поджатые в тонкую полоску губы, которые, скорее, говорили о внутренней борьбе. — Ты же не собираешься позволить ему пожертвовать собственной жизнью? Ты правда думаешь, что это то, чего бы хотела Лу? Что же, тогда спешу тебе сообщить, Реджина — ты плохо знала свою дочь. Правильнее было бы сказать, что я вообще её не знала. Но и в словах Эммы, всё-таки, была правда. В отличие от меня, Лу никогда бы не совершила подобный поступок специально, ради своей выгоды. Я присела на стул и принялась массировать виски указательными пальцами. Перед тем, как навсегда закрыть глаза, Лу сказала, что верит в меня и в то, что мне удастся что-нибудь придумать. Только вот я с трудом видела разницу между «чем-нибудь» и «чем угодно». — Ладно, — выдохнула я. — У меня есть ещё немного времени перед похоронами. Ещё раз просмотрю свою книгу и пороюсь в библиотеке, может… — Вы же не всерьёз, да? — Я вздрогнула от голоса Крюка, перебившего меня. — О чём ты? — я мотнула головой, будто выпав из реальности на некоторое мгновение. — О том, что я даже думать не собираюсь, — пират подцепил крюком край своей рубашки, ещё больше оголяя грудь с левой стороны. — Нужно сердце — забирайте. Это было не то, чтобы предложение, скорее даже констатация факта, мол, не заберёте вы — я сам его достану. Я встала со стула. Теперь моё лицо было напротив лица Крюка. Мы изучали друг друга некоторое время, пока я не сказала: — Никогда не думала, что пираты преследуют благородные цели. — Я готов рискнуть жизнью только лишь в двух случаях: любовь или месть. Последнее, — Крюк перевёл взгляд на Голда, всё это время не проронившего ни слова, — для меня уже не имеет значения именно благодаря Лу. Я не знала, что собираюсь ему на это ответить и собираюсь ли вообще что-то говорить. Передо мной стоял человек, уверенный в своём решении, и, возможно, я могла бы его переубедить, но мне просто не хотелось. — Что ж, — медленно заговорил Голд. — Раз уж мы всё решили, тогда, думаю, нет смысла терять драгоценное время. Мне нужен ваш волос. Я непонимающе на него уставилась. — Чего? Голд тихо вздохнул, словно мы — маленькие дети, а ему чертовски надоело тратить на нас своё драгоценное время. Его рука быстро взметнулась вверх, и я тут же почувствовала колкую боль у виска, которая прошла так же быстро, как и наступила. — Что ты себе позволяешь? — гаркнула я. Но тут же поджала губы, когда увидела собственный длинный чёрный волос, зажатый его указательным и большим пальцами. — Ваш тоже, — небрежно бросил Голд Крюку. — Ладно, только я сам справлюсь, — ответил пират. Я, не отрывая взгляд, следила за тем, как Голд наматывал на отрезанный кусок шерстяной нитки сначала мой волос, потом волос Крюка, а затем и свой собственный, седой и гибкий, как проволока. — Зачем это? — Эмма с любопытством заглянула Голду через плечо. — Чтобы ни я, ни Реджина, ни пират, вернувшись назад в Зачарованный лес, память не потеряли. Голд тоже хотел всё помнить. Видимо, не мне одной нужно было исправить ошибки прошлого. — И как это работает? — Крюк почесал затылок, не сводя задумчивого взгляда с кусочка нитки. — Каждый окажется там, где он находился в день рождения Лу. В нашем случае, я и Реджина в Зачарованном лесу, а ты … — У чёрта на куличиках, — прыснул Крюк. Голд вздохнул. — Я и не сомневался. — Тут он резко сорвался с места (настолько, насколько ему позволяла больная нога и трость) и засеменил к лежащей на диване Лу. — Она не будет помнить совершенно ничего, будто бы жизни здесь, в Сторибруке, никогда и не было. Однако, когда её родное, то есть настоящее, сердце, заточённое в груди Киллиана, окажется на достаточно близком к ней расстоянии, есть возможность, что она всё вспомнит, при этом, независимо от возраста, ей будет казаться, будто бы она и не умирала вовсе, и сейчас ей двадцать три года. В таком случае, обратить заклинание можно будет лишь вернув сердца на места. — Но тогда, если на тот момент Лу будет слишком юной, в положенный срок она умрёт? — Да, — Голд коротко кивнул. — Мне очень жаль, — на какой-то момент мне показалось, что на профиль лица Голда, обращённого к Лу, упала тень истинного сострадания, — но вы оба не сможете быть вместе, если только в том мире тебе не удастся обмануть смерть. — Что ж, — произнёс Крюк с горечью в голосе, — бывало и хуже. Но по его лицу я поняла, что он врёт.***
Я сижу на огромном массивном стуле, декорированном настоящими драгоценными камнями, и со скучающим видом рассматриваю людей, которые пришли на мою коронацию. Большинство из них мне незнакомы, но кое-чьи лица я могу сопоставить с картинками из книги Генри. Например, Золушку — или Эллу, как все её тут зовут, — и её мужа — принца Томаса, принцессу Абигейл — когда-то наречённую жену Дэвида, Аврору и принца Филиппа. Здесь есть и те, с кем мне посчастливилось быть знакомой ещё со Сторибрука: мистер Голд — то есть Румпельштильцхен — и Белль, феи, которых я знала прихожанками в церкви, даже Руби. Но когда я машу ей, она смотрит на меня не так, как прежде, а с уважением, потому что тут я человек королевских кровей, а она ровесница Прекрасных. Зато с Белоснежкой они, похоже, лучшие подруги. Ко мне идёт Реджина. Всю её дорогу от центра зала, где она общалась с какими-то пожилыми, но явно очень важными, людьми, до наших мест, я любуюсь её грацией, красотой, статностью. Я не могу быть королевой: я сижу в пышном платье, прикрывающем ноги до пола, без туфель, потому что они страшно натёрли ноги, со скрещёнными на груди руками и желанием поскорее вернуться в спальню, заснуть и проснуться где-нибудь в другом месте. — Дорогая, — Реджина усаживается на стул (и всё-таки, могу ли я называть трон стулом?) рядом со мной. — Прошу тебя, хоть иногда улыбайся. Многие из присутствующих начинают переживать за твоё здоровье. — Прости, мам, — устало произношу я, сползая по трону ещё ниже. Приходится пошире расставить ноги, чтобы окончательно не упасть. — Просто это всё… Наверное, ещё вчера я только и говорила, что о сегодняшнем дне, но теперь… Всё изменилось, ты же понимаешь. Точнее, изменилась я… В смысле, вернулась я старая. Я произнесла «мам» рефлекторно и даже на секунду не задумываясь о том, что это может прозвучать неуместно. Краем глаза слежу за реакцией Реджины, но она лишь продолжает изредка улыбаться и коротко кивать людям, обращающим на нас внимание. Ну да, точно. Я же её дочь с самого рождения. Наверняка, даже моим первым словом было «мамочка». — Ты привыкнешь, — произносит Реджина. Я поворачиваю на неё голову. — К этому? — с моих губ срывается смешок. — К длинным платьям, к прислуге, к «Ваше Высочество» и реверансам? Нет, не думаю. Реджина смотрит на меня буквально секунду, а затем громко смеётся. — В мире, где был беспроводной интернет, джинсы и кофе из банки было определённо легче, — соглашается она. Я энергично киваю головой, подтверждая её слова. — Но зато ты жива, и у тебя есть семья: я и Робин, — договаривает она уже серьёзным тоном. — Робин замечательный, — произношу я. Но Реджину мне не обмануть. Она понимает, что я думаю о Киллиане, который принял весь удар на себя, чтобы я была счастлива. Она встаёт с трона, подходит ко мне и протягивает руку ладонью вверх. — Можно пригласить вас на танец, Ваше — теперь уже — Величество? С наигранно серьёзным выражением лица я принимаю приглашение, надеваю туфли и иду танцевать с собственной матерью. Мы кружим по залу невпопад музыке (моя вина, разумеется — все навыки танца пропали вместе с воспоминаниями о прошедших двадцати пяти годах), смеёмся, путаемся в платьях и сталкиваемся с гостями, которые не смеют морщить носы, потому что это наш приём, и мы здесь, вроде как, главные. Музыка заканчивается, и Реджина крепко обнимает меня. Когда начинается новая мелодия, к нам подходит Робин, чтобы украсть на танец, как он выразился, «даму своего сердца». Я не спорю, потому что знаю, что отдаю маму в лучшие руки на свете. Развернувшись на 180 градусов, я собираюсь было вернуться на своё место, попутно прихватив что-нибудь с огромного шведского стола, стоящего в углу, когда вдруг вижу его. Это не видение, я уверена. Чёрный кожаный плащ, расстёгнутая рубашка, обнажающая грудь, подведённые голубые глаза, наглая ухмылка, растягивающая губы по кривой. Капитан Киллиан Джонс собственной персоной. Я хочу пошевелиться, но ноги будто приросли к полу. Продолжаю стоять на месте, пока танцующие медленно огибают меня, принося свои извинения. Он меня пока не видит. Сканирует зал своим прищуренным взглядом, при этом параллельно разговаривая с незнакомым мне мальчишкой, стоящим чуть ли не плечом к плечу с пиратом. Он точно не из его морской команды, да и не похоже, чтобы был частью высших кругов. Его лицо не кажется мне знакомым, но всё же почему-то я решаю, что этот человек важен для Киллиана, потому что он кладёт ему ладонь на плечо и слегка сжимает в жесте одобрения. Я слишком долго разглядываю мальчика, когда понимаю, что с меня самой кто-то не сводит взгляд, да такой пронзительный, что под рукавами из чистого шёлка и кружева кожа покрывается мурашками. Киллиан идёт мне навстречу, а я продолжаю стоять как вкопанная и пытаюсь совладать с эмоциями, готовыми в любой момент выплеснуться не только на лице, но и в любом движении. Он обходит официанта с подносом. Огибает танцующий Дэвида и Белоснежку. Бесцеремонно отпихивает какого-то старика с важным лицом и моноклем в правом глазу. Ещё один шаг, и я смогу коснуться его рукой. Ещё один. И когда расстояние между нами становится невыносимо ничтожным, Киллиан останавливается. Мне в нос ударяет запах моря и солёной воды, но, что странно, никакого запаха рома. — Интересный факт, — произносит он. — Раньше я стоял так близко к царским особам лишь в том случае, когда хотел их обокрасть. Он протягивает мне ладонь, видимо, приглашая на танец. — И почему-то я совсем не удивлена, — слегка качаю головой и протягиваю свою руку в ответ. Там, где раньше всегда был протез с крюком, у Киллиана прицеплена искусственная ладонь, одетая в чёрную кожаную перчатку. Мы кружим в танце, подстраиваясь под общий ритм. Я полностью доверяю Киллиану и не свожу с него взгляда, даже не пытаясь сориентироваться по танцующим вокруг нас парам. — Неплохо ты устроилась, я погляжу, — произносит он, смеясь. Издеваться надо мной вздумал! — Заткнись, Джонс. Знал бы ты, как я сегодня мучилась, пытаясь запихнуть себя в этот корсет, а ещё сколько крови натекло мне сейчас в туфли с огромных лопнувших мозолей, ты бы так не говорил, — бурчу я. Разумеется, это не совсем правда, а я не так уж и раздражена. Просто, кажется, я очень сильно по нему соскучилась. — Ты выглядишь замечательно, Миллс, — говорит Киллиан, и на мгновение мне кажется, будто бы в зале повисает тишина. Но нет, просто теперь играют только виолончели. — Даже не думай, что для тебя старалась, — произношу я, на секунду убирая руку с плеча Киллиана, чтобы показательно смахнуть волосы с лица. — И мечтать не смею, — отвечает он. Я крепко зажмуриваю глаза, считаю про себя до трёх и открываю. Киллиан всё ещё здесь, его ладонь всё ещё лежит на моей талии, его прекрасные голубые глаза всё ещё смотрят на меня с заботой, запах солёной воды всё ещё окружает нас, словно невидимая стена, ограждающая от других. Не показалось. Он и правда настоящий. — Ты должен быть мёртв, — сообщаю я. Лицо Киллиана остаётся неизменным, лишь уголок губ едва дёргается. — Я тоже рад тебя видеть, душа моя, — говорит он. — Нет, я серьёзно, — перехожу на шёпот, потому что пухлый низкорослый мужчина в кремовом сюртуке, танцующий в паре с такой же маленькой и пышной барышней, бросает на нас косые любопытные взгляды. — Что произошло? Как тебе удалось продержаться ещё два года? — Лу … Если люди должны быть вместе — они найдут способ. — Киллиан, пожалуйста! — прошу я. Мужчины вокруг начинают опускаться на одно колено, чтобы позволить своей даме зацепиться за приподнятую руку и сделать несколько оборотов вокруг. Я знаю, Киллиан сделает то же самое, и поэтому отпускаю его и делаю шаг назад, давая понять, что не буду танцевать с ним до тех пор, пока он всё мне не расскажет. И тогда Киллиан берёт меня за запястье и тянет в сторону стола, позади которого есть огромная стеклянная дверь, ведущая на лоджию. Свежий вечерний воздух бьёт в лицо, когда мы оказываемся снаружи. Киллиан стягивает с себя плащ и набрасывает его мне на плечи, хотя я и не прошу. Я подхожу к самому краю и смотрю вниз. Здесь очень высоко, наверное, этажей семь. Я вижу, как совсем рядом плещется вода и практически ощущаю влагу на своей коже. Показалось. Это неожиданно холодные пальцы Киллиана касаются моей шеи, отводя волосы назад, за спину. Я оборачиваюсь. Упираюсь спиной в каменные перила, не дающие мне упасть. — Что тебе сказала Реджина? — спрашивает Киллиан. — Наверное, всё, — отвечаю я. — Ну или, по крайней мере, большинство, хоть и в общих чертах. Киллиан кивает. — После того, как заклятье Голда подействовало, я очнулся на «Весёлом Роджере» посреди Северного моря за чёрт знает сколько миров отсюда. В день, когда ты родилась, я, оказывается, только узнал об одной занятной вещице, и мне очень хотелось добыть её любым способом … — Вещице? — перебиваю я. Знаю ведь, если не спрошу, мне так ничего и не расскажут. — Вещице, — повторяя, соглашается Киллиан. — Игральные кости капитана Фалькенбурга. Ходил слушок в наших кругах, что они были далеко не простой игрушкой. И не знаю, как так совпало, — Киллиан делает паузу, чтобы легко коснуться подушечками пальцев моей щеки, — но они сыграли большую роль в том, что сейчас я здесь, а не где-нибудь на дне морском. Благодаря плащу Киллиана, мне не холодно, но я всё равно передёргиваю плечами. — Я нашёл их, — продолжает Киллиан, не замечая моей реакции. — Не буду говорить, с кем мне пришлось ради этого связаться и кому чего задолжать, но спустя некоторое бесконечно долгое по моим меркам время, я уже стоял в носу корабля и вертел в руке два рубиновых кубика… После этого нужно было решить проблему с тем, что ещё через восемнадцать лет меня ждала неминуемая смерть. И я знал лишь одно место, где человек может обмануть смерть. — Неверленд, — как-то само собой пришло в голову. Будто бы мне уже рассказывали об этом мире, но не в Сторибруке, а здесь, в Зачарованном лесу. Возможно, мне было лет пять, и это была сказка на ночь. — Неверленд, — снова повторяет Киллиан. — Там есть источник, который лечит любые раны и возвращает человека к жизни, но лишь при условии, что он останется на острове навсегда. И я так и сделал. Поэтому спустя двадцать три года моё сердце не остановилось. Да и всё равно мне нужно было забрать оттуда одного старого друга. Я вспоминаю того мальчишку, с которым явился Киллиан. — Кто он? — интересуюсь я. Ветер подхватывает мой вопрос и уносит прочь. — Сын Крокодила, — спокойно отвечает Киллиан. От удивления мои брови ползут вверх. Я мало что знаю об истории Румпельштильцхена, но момент, где он теряет сына, почему-то прочно въелся мне в память. Я смотрю на Киллиана, пытаясь подобрать нужные слова, но ничего не приходит на ум. Наверное потому, что и сказать-то нечего, кроме как «Я тобой горжусь». Он не стал мстить своему врагу за смерть бывшей возлюбленной, да ещё и вернул ему сына. Поступок, достойный положительного героя. — Но как ты выбрался с острова и при этом остался в живых? — не унимаюсь я. — «Летучий Голландец». Я качаю головой, мол, понятия не имею, о чём речь. — Капитан Фалькенбург захотел вернуть свои кости, и … Вдруг Киллиан замолкает. Его губы растягиваются в добрую и тёплую улыбку. — Ты ведь всё равно понятия не имеешь, о чём я? — усмехаясь, спрашивает он. — Главное, что ты всё-таки меня нашёл, — произношу я. Киллиан наклоняется и припадает губами к моему лбу на долгие мгновения. Я закрываю глаза. Где-то кричат птицы, шелестит море, омывая свой берег, а за дверью слышны голоса людей, чувствующих себя как дома на моём празднике. Празднике, на котором мне нет места. — Ты же понимаешь, что мы должны сделать? — вдруг раздаётся над моим ухом голос Киллиана. Я вздрагиваю и открываю глаза. — О чём ты? — Ты ведь ничего не помнишь из своей жизни. Реджина должна была тебе рассказать, что как только твое настоящее сердце, — Киллиан берёт мою ладонь и прикладывает к своей груди, — вот это — окажется на достаточно близком от тебя расстоянии, твоя память о Сторибруке вернётся, закрывая собой годы жизни в Зачарованном лесу. — Но если мы поменяем их местами, то я всё забуду! — восклицаю я. Под «всё» я имею в виду конкретно Киллиана, и он это прекрасно знает. — Тебе отсюда уже никуда не деться, — Киллиан поднимает глаза к темнеющему небу. — Зачарованный лес — твой дом. Ты не сможешь жить здесь, никого и ничего не узнавая. — Мне всё равно, — бормочу я. — Можем уплыть куда-нибудь на «Весёлом Роджере». Ты, я и твоя прекрасная команда. — Прекрасный в моей команде только я, поверь мне, — смеётся Киллиан. — И всё же, так нельзя. — Можно, — протестую я, но не так отчаянно, как хотелось бы. Потому что знаю — Киллиан прав. Я не выживу здесь, в Зачарованном лесу, потому что сейчас я - Лу. Просто Лу, которая просто хочет наконец обрести счастливый конец. В мире королевы Ханны мне его не найти никогда, даже если рядом будет Киллиан. К тому же, избавиться от многих воспоминаний будет для меня честью: Придейн, смерть Тарана, Кора … Я поджимаю губы. Киллиан, видимо, прочитав мои мысли по выражению лица, наклоняется ближе и прислоняется своим лбом к моему. Кажется, мы дышим в унисон. — Я ждал двадцать пять лет, чтобы сказать тебе, как сильно влюблён. — Пожалуйста, замолчи, — произношу я. И так тяжело. — Не хочу тебя забывать, — шепчу так тихо, что сомневаюсь, что даже Киллиан это услышал. — Когда я тебя забуду, сделай всё, чтобы снова мне понравится, — добавляю уже с улыбкой, пытаясь свести всё в шутку. Глаза печёт. Ладонь Киллиана, всё это время спокойно покоившаяся на моей талии, сжимается в кулак. Сам мужчина морщится, будто слова причиняют ему физическую боль. — Так и будет, — Киллиан отвечает хриплым голосом. — Ведь я невероятно красив и чертовски обаятелен. Я отстраняюсь. Беру лицо Киллиана в свои ладони и в последний раз заглядываю ему в глаза человеком, который помнит, чего стоит начать жизнь заново. Пытаюсь запечатлеть где-то на подкорке памяти каждый оттенок их радужки, затем скольжу взглядом по остальному лицу, внимая каждой черте, каждой морщине, каждой царапине, каждой линии. — Прощай, Киллиан Джонс, — говорю я. — Прощай, Лу Миллс, — отвечает он. И я целую его. Между нашими губами капли моих слёз и наше общее прошлое. Поцелуй длится недолго, потому что я знаю, что сорвусь, если буду медлить. Поэтому, едва отстранившись от Киллиана, я резким движением руки вытаскиваю его сердце из грудной клетки. С губ мужчины срывается едва слышный вздох. Реджина говорила, что мы так и остались колдуньями, но вместо чёрной магии по урокам Румпельштильцхена, ей удалось постичь белую с помощью доброй ведьмы, которую нашла Голубая Фея. Однако, и здесь я умудряюсь нарушить правила. Сердце Киллиана пульсирует в моей ладони. Я передаю его старому хозяину, прикрываю глаза и вытаскиваю собственное. Это больнее, чем я думала: будто бы кто-то кулаком ударил в солнечное сплетение. Но боль уходит быстро, оставляя за собой ощущение сосущей пустоты. И это — ещё хуже. — На счёт три, — предлагает Киллиан. Я качаю головой. — Слишком долго, — отвечаю я и тут же буквально впихиваю родное сердце Киллиана ему в грудь. Он чертыхается и морщится. Бросает последний взгляд на сердце, передавая его мне, затем поднимает на меня. Под звук его голоса, под «Пожалуйста, вспомни меня» и под собственный всхлип я резким ударом возвращаю своё сердце на законное место. Секунду грудь горит огнём, но когда он исчезает, в голове появляется длинная полоса событий: мне восемь, мама учит меня ровно держать спину и даёт примерять свою корону; я люблю маму, у неё такой звонкий и заразительный смех, а ещё она очень красивая. мне десять, я убежала от няни и одна гуляю в лесу; от столкновения с диким волком нос к носу меня спасает стрелок по имени Робин Гуд. мне одиннадцать, мама говорит, что они с Робином решили пожениться; я рада, потому что люблю Робина, и мама рядом с ним такая счастливая. мне четырнадцать, Белоснежка сообщает всем о своей беременности. мне пятнадцать, я держу на руках маленькую племянницу; её зовут Эмма, и она тянет к моему лицу свои маленькие ручки. мне шестнадцать, я наряжаюсь для своего первого бала; Прекрасный Принц учит меня танцевать, но у меня ужасно получается. мне семнадцать, и принц Стефан из соседнего королевства целует меня во время салюта в честь его восемнадцатилетия. мне девятнадцать, и я выигрываю у Робина в соревновании по стрельбе из лука на меткость; уверена, что он мне поддавался, поэтому требую реванша — и снова выигрываю. мне двадцать один, и я почётный гость на свадьбе принца Стефана и принцессы Шарлотты. мне двадцать два, и я теряю восьмилетнюю Эмму в замке во время игры в прятки. мне двадцать три, и каждый вечер я ухожу к берегу, чтобы взглянуть на то, как солнце заходит за морской горизонт; каждый проплывающий вдалеке корабль заставляет сердце в груди сжаться, будто я жду кого-то, вот только кого именно — не помню. мне двадцать пять, и я засыпаю только под утро, потому что следующий день знаменуется моей коронацией. А затем вдруг наступает абсолютная темнота в мыслях, и лёгкая музыка доносится до меня, а свежий ветер остужает голову. Я открываю глаза и непонимающе оглядываюсь по сторонам. Я на балконе, вся при параде, напротив меня красивый мужчина, которого я не знаю. — Ой, — я трясу головой. Мужчина явно чуть старше меня, с чёрными волосами и симпатичным лицом, покрытым густой щетиной. Но я цепляюсь не за это, и даже не за серёжку в его ухе или явно пиратскую подвеску на шее с черепом и кинжалом, а за глаза: голубые, глубокие и такие знакомые, что мне сложно отвести взгляд. Впервые вижу, чтобы в глазах отражалось море. — Извините… Ничего не понимаю! Как я здесь оказалась? На моих плечах кожаный плащ, явно мне не принадлежащий. Я осторожно снимаю его и протягиваю мужчине. Он принимает, значит, вещь действительно принадлежит ему. Странно, но я не могу вспомнить, как проснулась сегодня утром. И подготовку к балу тоже не помню! Разве такое возможно? Ещё этот незнакомец… Может, его рук дело? Отравил меня или заколдовал? — Не припоминаю вашего имени, — осторожно произношу я. Я в своём замке, значит, в безопасности. Здесь он точно меня не тронет. — Киллиан, — произносит мужчина как-то очень грустно. Неужели, я его обидела? Быть может, мы разговаривали о чём-то важном, или наоборот, крайне неприятном? — Киллиан Джонс, миледи. — Очень приятно, мистер Джонс, — я киваю и касаюсь ладонью своего лба. — А мне, видимо, пора заканчивать таскать шампанское с подносов. Киллиан улыбается моим словам. Его губы так изящно кривятся, изображая ломаную линию, что я невольно любуюсь. — Я сама хотя бы вам представилась? — интересуюсь я. Ничего не помню, но почему-то мне кажется, что нет. — Просто вы, кажется, не из этих мест… И, в подтверждение моих догадок, Киллиан качает головой. — Ханна, — я делаю отточенный до идеала реверанс. — С сегодняшнего дня — королева Зачарованного леса.