Только не закрывай глаза

*** Теперь страшнее всего было просыпаться. Он даже спать не ложился... Он даже не засыпал... Он не помнил, почему он проснулся... С жутким жаром, с полыхающей раскаленным напалмом болью, с пронзительно-раскалывающим звоном и почти эпилептическими мерцаниями припадочная реальность вернулась к нему одной удушающей вспышкой. С судорожным вздохом утопающего ворвалась внутрь него ледяным пропахшим бензином воздухом. С шершавыми щупальцами дыма и густым тяжелым запахом сворачивающейся крови. И свежей... Продрала его горло и поползла дальше, извиваясь в его легких, заставляя хрипеть и выгибаться, хрустеть чему-то внутри мерзким скрипящим, поломанным звуком, или ощущением, или черт его знает... Лишь паника, лишь спазмы, сковывающие и корежащие его тело, сжимающие его горло, чтобы не дай бог не выдохнул свои жалкие стоны, не предупредил... И вспышки... бессмысленные, яркие, беспорядочные всполохи не то помутневшего сознания, не то окончательно уничтоженного зрения в широко распахнутых глазах. В глазах, которые не смотрели никуда... но видели только одно. Только свой кошмар. Снова. И снова. И снова. Опять! Трепыхающаяся реальность, как рыба, зажатая в кулаке, в последнем рывке пытаясь выбраться из мертвой хватки, что-то кричала, что-то выла на разные голоса, звенела и больно стучалась в барабанные перепонки загнанным пульсом. Собственным голосом, бессмысленно бормочущим одни и те же слова, не слушая ни чьих слов, ни чьих увещеваний, ничего... - Нет... нет... нет... - повторяли губы с острой засохшей кровавой коркой, - не надо... отпустите... - едва слышно на вдохе, на выдохе слишком больно. - Отпус... тите... - ... в сознание... - обрывки, клочки чужих слов, как куски рваных газет, подхваченные ветром. - Отпустите... - выдохнуть, вырваться, вывернуться, - не на... до... - страх скребущий изнутри, клокочущий в глотке. - ... полицию... освободите... - женский голос. Женщины. Люди. Не надо... Отбиться руками, бесполезными кусками плоти и костей, способными только цепляться и хватать их за одежду. Больше ничего. Драться должен... драться, чтобы уйти... нет... найти... А они не понимают, только хватают его сильнее и больнее, давят, вяжут. Не поможет же... не поможет... - Не надо... - почти стон, почти рыдания от беспомощности и бесполезности попыток. Почти как там, на кованых крюках, когда силы кричать уже кончались. Не понимают... не видят... не знают... - ... держите... шок... Сколько можно дергаться, все равно свяжут. Разве не за этим шел? За этим же. Что же биться то теперь? Так и хотел. Выхода-то другого нет. Только так и осталось. Лишь бы не уснуть. Лишь бы не упустить... Только не закрывать глаза... *** В самый первый раз он проснулся от настоящего человеческого сна в середине ночи, в полной темноте и в своей собственной постели. Как уснул, он не помнил. Не удивительно, наверное, можно было подумать. Потому что когда насильно возвращенное к своей старой человеческой жизни тело встретилось с шоком его тщедушного существования, он не могло просто физически тянуть эту лямку еще дольше. Оно было тогда вымучено и высушено почти досуха. Демонская начинка позволяла бегать долго и эффективно, не задумываясь о физических потребностях в еде или сне. Тело не уставало, оно просто развлекалось вместе с разумом и извращенной душонкой, банально вырубаясь периодически в пьяном угаре в ядовитую отравленную кому-темноту. Не потому что нужно было, а скорее, ради процесса. Еще одного способа отключаться от того, что не имело для него никакого значения. Плевать тогда было. Он был неуязвим и бессмертен как отдельно ходящая мясная тушка на планете Земля. А потом, когда его оторвали от старого кожаного кресла со все еще бурлящей в венах чужой благословленной кровью, он прочувствовал все от одной точки до другой. От начала и до конца все свои "подвиги". Всю свою сущность и поганую натуру. Реальность, от которой, будучи демоном, отворачивался как от смердящих помоев или лужи чужой блевотины. Узрел. Проснулся. Ничто не украшало так эту реальность, как возвращающаяся приливными волнами память. Та, что так грязно замарала вид стоящих перед ним Сэма и Каса с измученным облегчением на лице. Та самая, что заставила его кроме кипевшей крови еще и свариться заживо от чувства стыда и ненависти к самому себе. Нацепить маску... защитить, уберечь. Встать и даже попытаться дойти самому до... Черт, своей комнаты. Сэм, молчаливо поддерживающий его всю дорогу, перекинув его руку на свое здоровое плечо, хотел вернуть его домой, в его комнату, где он мог отдохнуть и прийти в себя. А привел к отправной точке кошмара. И что в итоге? В итоге он держался, сколько долго мог, лишь бы не отпустить ту хрупкую, пусть и грязную и скользкую ниточку, удерживающую его человеком. Будто можно было закрыть глаза и проснуться опять другим. Свободным и сильным... Только не закрывать глаза... Где-то после неловких слов и осторожных движений и Сэм, и Кас оставили его одного отдохнуть. Но прежде чем он начинал медленно сползать в спутанную пелену изможденного сна, они возвращались. То принести воды, то еще что-то сказать, будто проверяли, будто сами не могли поверить до конца и пытались еще раз убедиться, что это он, живой, настоящий, здесь и сейчас и никуда не исчезнет по щелчку пальцев. А он сам убеждался вместе с ними каждый раз, что это не сон вовсе. А потом он все же потерялся... Где, как, когда... даже вспомнить не мог. Где-то после того, как Сэм долго сидел в его комнате и они ели в неловком молчании. Точнее, Дин пытался вспомнить как это и затолкать в себя что-то помимо алкоголя, которым питался он на протяжении долгих недель. Ради Сэма он должен был заставить функционировать это тело по старым законам природы, что предназначены для людей. Сэм успокаивался и расслаблялся на глазах. И это того стоило. А потом все... Он вдруг проснулся в темноте. Проснулся! Вскочил с бьющимся в истерике сердцем, живым, горячим и болезненно ворочающимся за ребрами. На той же самой кровати, в той же самой комнате, даже поза была та же. Та самая, в которой он проснулся тогда. Только клинка не было в руке и одежда не застыла от засохшей коричневой крови. А в кресле возле письменного стола темнела едва видная фигура. Сказать, что Дин испытал тогда страх... нет, просто замер, будто мог одним своим желанием остановить время. Лишь бы не повторялось. Не существовало больше... Но стерев ладонью пот со лба и глаз, он разглядел в полутьме, что это Сэм. Боже мой, Сэм, который спал, откинувшись в узком неудобном кресле. И чертова бутылка виски на столе рядом с ним. Почти пустая. Сэм, как оказалось, тогда пришел к спящему Дину и долго сидел за столом просто глядя на него и молча отпивая по глотку прямо из бутылки. Сколько часов он тогда просидел, они потом не вспоминали. Не обсуждали больше то, что он выпил почти все, чтобы просто отключиться там, где был. В целом неловкость всей той ситуации. Сэм не хотел признаваться в том, что искал необходимого ему как кислород присутствия живого и дышащего перед ним Дина, как доказательство того, что все получилось. Настолько нужного после всех этих мучительных недель поисков и погони, ярости и слепого отчаянья, что плевал он на неловкость и личное пространство, границы, комнаты, на все плевал. Лишь бы знать, что все получилось... наконец-то, в этот раз... за столько лет и попыток... он его вернул. Дин не признавался в том, что проснулся тогда в середине ночи, и единственное, что ему помогло вернуться из закручивающего вихря страха, - это было присутствие младшего брата. Пусть даже так. Это было не важно. Это было большее, чем он мог тогда желать и хотеть. Просто быть и иметь Сэма рядом с собой. Сэма, которому не все равно. Сэма, который не с укоризной смотрит и разочарованно качает головой. А того, что рядом. Того, что вытащил с той стороны. Того, что сжимал его холодеющими руками перед последним вдохом. Того, рядом с которым он умер, не жалея ни одной секунды о прожитой жизни и наступившем конце. Того, рядом с которым он воскрес... И проснулся. Не принято у Винчестеров говорить о чувствах и мыслях. Они не говорили, они делали. Сэм опекал, заботился, следил за каждым движением и вдохом. Искал знаки, симптомы, отклонения. Беспокоился и наблюдал. Пытался прожить каждый новый день где-то в тесной комфортной близости. Вскакивая по утрам с одной мыслью, глядя на пустую кровать рядом в мотеле или смятые одинокие простыни в комнате Дина в бункере, что что-то опять не так. Что что-то опять случилось. Но каждый раз находил Дина рядом. То на кухне с кофе, то на стоянке с Импалой, то в гараже или библиотеке в бункере. Дин пытался. Пытался, как мог, дышать сквозь чувство, давящее его изнутри. Сквозь страх и сожаление, чувство вины и тихий монотонный зуд метки. И опять врал... Себе, наверное, больше, чем Сэму. Что все нормально. Что он не боится закрыть глаза... День за днем его ожидание пробуждения метки усыплялось отсутствием знакомых ощущений, знакомой жажды или мелкой дрожи, пробегающей по телу от предвкушения вожделенного кровопролития. Отсутствия непреодолимого желания, такого сладко зовущего и обещающего такой невыносимо-болезненный и мучительно-восхитительный прилив энергии после... Все это было где-то там, в темных воспоминаниях. Не в реальности. Но... это же вообще ничего не значило. Совершенно ничего. Стоило только напрячься и вспомнить, как тогда все было. Постепенно, мягко, медленно... с прелюдией раковой опухоли, тайком засевшей в легких, чтобы в один прекрасный и запоминающийся день кровавым сюрпризом выбросить метастазу в мозг. Яркую и слепящую, как оргазм, и засасывающую, как черная дыра. Щелк - и больше не контролируешь себя. Щелк - и руки рубят кого-то в кровавую массу. А потом просыпаешься. Кто бы не боялся просыпаться после этого. И ведь на самом деле чувствовал себя нормально. Правда. Нормально во всех смыслах этого слова. Физически нормально в том, что ничего нигде не напоминало и не болело, не пыталось вывернуть его наизнанку или сожрать изнутри. Психически тоже можно было назвать это нормальным, наплевать на чувство вины и посттравматический стресс и прочую заумную требухню, на которую плевал он всю свою жизнь и продолжал функционировать. Потому что именно это и было уже для него нормальным. Наверное, после предыдущего года, прожитого вот так... граница нормальности сдвинулась в несколько неправильное место. Это как больные, у которых температура не снижается слишком долгое время, и они начинают чувствовать себя нормально, привыкают. Кажется, он привык. Привык ко всему этому и даже собственным ответам на вопросы Сэма. "Все нормально". Отвечал брату и себе. Убедительно. Даже сам поверил. Ну и что, что расстрелял целую обойму в горничную-перевертыша. Ведь чувствовал-то себя нормально! Даже после! Никакого кайфа или даже подъема настроения, прилива адреналина. Просто хладнокровие и... нормально. Порубил пачку вампиров? Это тоже было нормально. Разве нет? Разве не рубил он этих тварей столько времени раньше? В одном только Чистилище он выкосил их столько десятков, что уже даже глаза не нужно было открывать, срубая им бошки. И опять ничего... Нормально. Правда, забеспокоился как раз этой нормальностью. Задумался над удивительнейшим вопросом, а нормально ли то, что он чувствует себя нормально? Сам себя убеждал, сам себя выдавал. Несчастный разум пытался блокировать и затирать, здравый смысл застенчиво задвигал шторки, одно только сердце подстукивало, что идиот, никуда оно не делось. Привык. Прирос. Смирился. Вжился... Слился... Поэтому и нормально. Вот тогда и стало понятно, что все. Еще до того, как бедняга Коул высунул свою мордашку, чтобы еще раз напомнить. От себя не уйдешь. Не убежишь и не спрячешься. Щелк и метастаза мигнула обратным отсчетом. Часики затикали стрелочками в обратную сторону... Теперь как бы нормально себя ни ощущал, знал уже. Просто знал, что точка поставлена уже давно. Жирная. Ну вот. А теперь еще и Сэму стал врать. Как объяснить то, что не врал до этого? Как не предать и не обмануть правдой, если правда изменилась? Тупик. И даже задуматься не успел толком, всего-то спать лег... чтобы проснуться. Утром он вскочил на своей собственной постели от кошмара. Жуткого, реалистичного до боли и сладковато-настоящего запаха, до ломоты в усталых мышцах, которые секунду назад рубили, кромсали и резали, разбрызгивали кровь повсюду, до щекочущего ощущения темных дорожек и брызг, сползающих по лицу. Где-то там смазалась реальность, смешалась. Перестала быть сном и превратилась в явь. Весь день можно было себя убеждать, что все нормально. Это просто сон. Нор-маль-но. И притворяться все сильнее. Самому того не замечая. Изображать из себя живого, легкого, беспечного. Заботящегося о еде, развлечениях. Смеющегося перед лицом Сэма. Это не он смеялся... это она смеялась. Прямо им в лицо. Обоим. Истерично гоготала, брызгая слюной... Потому что реальность теперь принадлежала ей. Щелк... *** Чьи-то руки на его лице. Маленькие такие, женские. Голос чей-то зовущий и вопрошающий. - Сэр... вы слышите? Вы понимаете, где вы? Дин с трудом моргнул, пытаясь согнать спутанный туман перед глазами и оторвать взгляд от красно-синих всполохов, отражающихся на ночном, затянутом тучами небе, от перевернутых силуэтов деревьев где-то над ним. Хотя нет... скорее, за ним, учитывая, как он лежал, запрокинув голову... Почему? - Сэр, посмотрите на меня, - не дождавшись ответа или хотя бы осознанного взгляда, кажется, она бросила эти попытки достучаться до него. Почему-то он опять не мог вспомнить, что ему нужно было сделать. Помнил только одно... - ... сознание спутано... - в ушах снова стучит, тело разрывает собственный пульс наполняющий сосуды и вены кровью, больно от этого. - Боже... это все его кровь? - еще чей-то голос. Какая к дьяволу разница... чья... люди... сделайте уже... - Держите... слишком нестабилен... Дин сделал слабую попытку шевельнуться или выкрутиться от всех удерживающих его рук, от холодной влажной твердости под его спиной. Шел дождь? Или это его... кровь... Черт... Перед глазами то светлее, то темнее. Вниз и вверх. Вглубь и наружу... Без какого-либо порядка или ритма, вместе со всполохами над ним. Главное не за... - Не... не должен... - почти беззвучно шепчут его губы, а они все равно ничего понять не могут. - Все в порядке, все будет хорошо, - успокаивают эти голоса. Ни черта они не поняли. Только давят сильнее. Колют. - Не... должен... умереть... - Все хорошо, вы не умрете... все будет хорошо. Сколько можно врать? Слишком хорошо он знал эту боль в груди, эту тяжелую пустоту в теле. Только вспомнить не мог. Только одно в голове засело. - Где этот чертов вертолет? - прокричал кто-то прямо над ним, касаясь чем-то его лица. Только не закрывать глаза... *** - Скажи мне, что тебе пришлось это сделать! - кричал Сэм ему в лицо, держа теплыми дрожащими ладонями. Прямо здесь, стоя на коленях перед ним в луже чужой крови. Крови, что он только что проливал с наслаждением и смертоносной грацией, вырывая жалкие человеческие жизни из тел. Словно не своими руками... и своими одновременно... - Я не... я не хотел, - собственный голос, глухой и чужой, далекий, язык тяжелый, будто отмороженный, в голове пульсирующий комок, давящий изнутри и душащий все трезвые мысли. - Нет! Скажи, что это были они, или ты?! - а глаза просят: "Соври мне, убеди, что это не правда". Даже ответить уже сил нет, потому что его глаза видят... смотрят вокруг на реальность. Конечно, это не сон уже, очень похож, но не сон. И лишь страшнее от этого. Но Сэм. Он настоящий, напуганный, живой... сжимает его шею своими длинными пальцами. А так все похоже. И цвет, и запах, и боль в ноющих мышцах, и усталость в руках, что только что рубили и резали, кромсали и разбрызгивали. Пожалуйста, пусть это будет сон. Пожалуйста... Пусть он не проснулся только что от женского крика, стоя на коленях в середине бойни, кровавой бани с ножом в руке. Пусть он не помнит того, как сам только что со звериным рыком и хищным упоением убивал, наслаждался и упивался, как полыхающей страстью, смертью вокруг себя. Сэм руки убрал... Стер грань реальности. - Дин! Не закрывай глаза... - голос тает в вакууме черноты и пустоты, уплывает. Он уже стоит снаружи. Спиной к стене этого потертого жалкого дома. Медленно сползает вниз, не ощущая под собой ног, вообще твердой поверхности, за которую все еще может держаться. Реальность накреняется и растекается как вымокшая акварель. По большей части красных оттенков акварель. Сэм, кажется, вывел его наружу и... оставил? Нет... - Дин, эй-эй... - в момент, когда его колени вновь соприкасаются с землей, руки возвращаются на его шею и лицо, потом на плечи и снова на лицо. Поднимают его, поворачивают к себе, чтобы заглянуть в глаза. А Дину хочется отвернуться и спрятаться. Потому что в глазах, словно пьяный туман, потому что... боже, как же это невыносимо хорошо... и неправильно. Только метка жжет пульсирующим огнем, растекаясь по венам от руки к груди. К мозгу, в котором и так уже мало что осталось не обожженного кислотой ядовитого дурмана. Только вот Сэм это тоже увидит в его глазах. Увидит и испугается. - Нет... - Дин шепчет почти один воздухом. Сэм молчит слишком долго, словно сомневается, в том, что ему сказать. Или спросить. Что сделать дальше после всего этого. Нельзя не чувствовать, что он до сих пор дрожит, как бы ни старался скрыть этого. Дину хочется только одного, найти взглядом Каса. Он ведь все видел. Он должен был все понять. Ведь должен? - Где Кас? - внезапно он спрашивает у Сэма, поднимая на него расфокусированный взгляд, и тот, кажется, еще больше озадачен. Еще бы. Он ведь не знает ничего об этом... обещании. - Не шевелись, я сейчас, - отвечает Сэм, и его руки снова исчезают. Дин сползает дальше плечом по стене и теперь уже полностью сидит на земле. Она сырая и вполне реальная под ним. Веки тяжелые, сами собой закрываются снова. Нет, черт возьми. Это слишком похоже на ту пьяную кому-темноту, в которой он прятался, когда виски становилось слишком много даже для демона. Гремучая смесь болезненного кайфа от содеянного и сытой метки и неконтролируемой физической реакции на настоящий удар, тот, которым его поставили на колени... бутылкой... и затем второй удар. Не эти уроды его поставили на колени. Она... Показала кто в доме хозяин? Он тяжело сглотнул. Конец сказочки... Дин начинает дрожать, но вряд ли от холода, даже несмотря на то, что ночь совсем не теплая. Руки, покрытые уже подсыхающей кровью, лежат на коленях ладонями вверх. Пальцы чуть согнуты и подрагивают от перенапряжения. Усталые руки убийцы... Дыхание клубится перед губами маленьким полупрозрачным облачком. Медленно растворяется в темноте. Дин моргает, пытаясь сконцентрироваться на этих очень редких облачках. Разуму никак не удается охватить масштабы... или вспомнить. Сэм возвращается и, тихо опустившись на корточки рядом с ним, снова скользит ладонью по его лицу, приподнимая подбородок и ловя его взгляд. Дин не может физически отвернуться в этот раз. Поднимает глаза и смотрит прямо на него. Точно и четко. - Что произошло? - Сэм с отчаяньем и надеждой смотрит на него выжидающе. Будто еще не понял и не знает. Сам себя пытается убедить или услышать коронное "все нормально". Ну да, нормально, конечно же. Вот только эта нормальность уже давно ушла... вылетела со свистом за рамки. Смысл дальше врать? Дин просто смотрит и надеется, что брат поймет все без слов. Потому что это слишком страшно и стыдно произнести вслух. Обличить поступки в слова, материализовать их в виде смертного приговора и поставить печать на приказ о казни. - Ты можешь мне сказать, Дин? Дин беззвучно качает головой, отрицая то ли то, что он может это сказать, то ли то, что он может это объяснить. Сэм долго смотрит ему в глаза и опускает голову, разорвав зрительный контакт, как провод электропитания надежды. Да нет ее больше. - Мы все исправим, - убежденно, но слишком тихо произносит Сэм. Потом осторожно поворачивает голову Дина, чтобы осмотреть рану на кромке волос, откуда струйка крови ломаной дорожкой стекла уже до подбородка. Морщится словно от своей собственной боли и приходит к решению, что вопросы и объяснения могут подождать момента, когда Дин будет в полном сознании, чтобы на них отвечать. Слишком все очевидно, чтобы пытаться себя переубедить. Но он ранен... на самом деле. Поэтому он проскальзывает руками ему подмышки и осторожно тянет его вверх, поднимая на ноги. Дин неуверенно упирается ногами в землю и рукой в стену рядом. - Идем в машину, - Сэм перебрасывает его руку через плечо, ощущая, что Дин слишком неуверенно держит собственный вес и дрожит всем телом под его руками. Они идут медленно к машине. Молча. Утопая каждый в своем тягучем болоте мыслей. Дин переставляет ноги, пытаясь сконцентрироваться и унять дрожь. Остатки пылающего мучительного ненавистного кровавого кайфа медленно утекают в землю как электричество через громоотвод. Когда Сэм прислоняет его к пассажирской двери холодной Импалы, вслед за "электричеством" в землю утекает и сознание. Сука предательская... Дин даже не отмечает тот момент, когда закрывает глаза. *** Гулкие ритмичные и слишком быстрые удары по барабанным перепонкам. Это его сердце бьется как сумасшедшее? Потолок очень низкий и металлический, люди, нависающие над ним, слишком низко склоняются, чтобы не вторгнуться в его личную зону отчуждения, ту самую, которая вокруг мест токсического или радиоактивного заражения. Чем он хуже? Тут нужна пара сотен миль. И что-нибудь, что позволило бы ему мыслить трезво и не начинать свое вялое перемещение по воображаемому кругу, в котором он, кажется, заблудился. Вспомнить цель и сконцентрироваться на ней. Действовать поэтапно. Этап первый - выжить. Второй - найти. Третий - забыл... Первый выполняется успешно, судя по тому, что они уже и дышат за него, и накачали чем-то, глушащим невыносимую боль. Остается расслабиться и получать удовольствие. Но не слишком хорошо выходит, потому что он крепко привязан широкими жесткими ремнями и вместе даже с заглушенной болью это все слишком сильно напоминает... эм, ад? И чувство полета... это определенно ад, потому что что ад, что проклятый вертолет, в который его скорее всего запихнули, мало чем отличаются по концентрации страха, боли и отсутствия контроля. Расслабься, Дин... получи... удовольствие. Но от этой мысли только ощущения всплывают знакомые, слишком сильные, чтобы быть болью, и слишком болезненные, чтобы считаться удовольствием. Предсмертный кайф... нирвана. Моргнул - над ним потолок. Еще раз - женщина в синей одежде, яркие вспышки фонарика направленного ему в глаза. Все правильно... Еще раз моргнул... Сэм, видимый сквозь стекло пассажирской двери, покрытой капельками влаги, ходит вперед и назад вдоль Импалы, запустив руки в волосы. Ждет? Думает? Решает? Еще раз... потолок. Не сердце бьется - лопасти. Лопасти винта бьются громче его сердца, потому что... - Асистолия! - кричит кто-то, и все вокруг движется слишком быстро, но где-то слишком далеко. Визг закладывает уши. Так вот оно что. Твою... обещали же... Не вертолет падает... он... *** - Почему он с нами едет? - голос Клэр с заднего сидения слишком четкий, чтобы быть сном. Звук мотора и дрожь-вибрация под всем телом, вжатым атмосферным давлением и слишком тяжелой совестью, обутой в цементный тазик, в прохладную кожу переднего сидения. В голосе девочки откровенная неприкрытая ненависть, отвращение и страх. Все правильно. - Клэр, - это Кас, сидит где-то рядом с ней и утешает, успокаивает, терпеливо и спокойно. - Что? Он чертов маньяк! Убийца, а вы его с собой тащите! - нотки истерики в тонком девичьем голосе. - Клэр, успокойся, - снова Кас. - Вы что, слепые? - на это хочется открыть глаза и посмотреть на нее. Хотя не очень понятно зачем. Убедиться в том, что она права, должно быть. Устами младенца глаголет истина. Особенно если на глазах у этого младенца перерезать пять человек, включая одного ее близкого друга, почти приемного отца. Что еще могут глаголить эти уста, эти глаза... - Клэр, - это уже Сэм, тоже терпеливо, но чувствуется, что внутри все клокочет, едва не вырываясь на свободу как пар из вулкана перед извержением. - Он не убийца, он не виноват. - Ага, они все сами на его ножик напоролись! Вы все тут психи чертовы, а он у вас главная звезда. Выпустите меня! Останови машину! - Кас, я не уверен до конца, что это хорошая идея везти ее в бункер, - чувствуется, что Сэм шевельнулся на сидении, должно быть, обернулся назад на мгновение. - Клэр, тебе нечего опасаться, Дин не причинит тебе вреда, - Кас пытается ее убедить в том, во что даже сам Дин не верит? Ха-ха. Ну вот правда. Сам он тоже, скорее всего не верит. Больше, наверное, в то, что они ему просто не дадут, если он попытается. - В бункер? Вы что, подпольная секта маньяков? - слишком повышает голос, звонко отдаваясь внутри черепа, как под сводами пещеры перед массовым обвалом сталактитов. Рука сама собой тянется к виску, и стон вырывается из пересохших губ. Дин поворачивает голову и пытается привстать, открывая глаза. Сэм дергается навстречу, одной рукой держа руль, другой касаясь его плеча. - Дин! Ты как? Лежи, не двигайся, все нормально. - О да! Утешьте бедняжку, пока он не расстроился и на куски нас не порубил! - Клэр, - предупредительно от Сэма в полуобороте назад. - Да к чертям, я... - голос обрывается на половине слова и слышится звук чего-то тяжело падающего на сидение. Сэм резко оборачивается назад, Дин пытается перевести туда же взгляд, но глазами больно так сильно двигать. Пульсирующая боль отдается повсюду. - Кас... - удивленно Сэм. - Пусть поспит, - ответил Кас извиняющимся тоном, - она устала и... запуталась. Кажется, он только что усыпил бедняжку. Дин упирается локтями в спинку сидения и пытается привстать. Сэм, так и не убравший руку с его плеча, вдавливает его мягко обратно. - Лежи, Дин, лежи. Не надо вставать, тебя очень сильно ударили, ты потерял сознание. Дин застонал от пульсирующего давления изнутри головы и невыносимости этой спокойной мягкой заботы со стороны Сэма. Как у него еще язык поворачивается, рука поднимается... как он вообще на него смотреть может сейчас. Рука, спускающаяся от виска по лицу, скользит по болезненному участку на скуле, там, должно быть, внушительный синяк остался от ботинка. Хотя какая разница... - Я могу... - со спины тянутся руки Каса, и Дин сразу догадывается, что тот предлагает его исцелить. - Нет, - отстраняется он от его руки, отворачиваясь и от Сэма одновременно. Он определенно не может смотреть им обоим в глаза, - она права, - шепчет он уже окну, заплывающему тонким слоем конденсата. - Дин, - Сэм пытается слабо протестовать. - Пожалуйста... - шепчет Дин, поверженный. Не с кем больше сражаться, когда уже проиграл. Кас молча опускает руку. Сэм беспокойно глядит на брата, кровь с лица которого он вытер перед тем как завести машину, но эту смертельную муку, что отпечаталась на его чертах, он стереть не в состоянии. И это не от боли, не от сотрясения, которое наверняка и выдрало его из сознания в последний момент. От понимания, осознания... Он отдал бы что угодно, чтобы этого сейчас не видеть. Никогда не видеть больше. Это метка с ним делает. Это не он сам. И нет сил и пороха, чтобы на него злиться и впадать в ярость. Только страх и сдавливающее горло чувство ответственности за собственный провал. За то, что не увидел, не уберег, не смог предотвратить. Слишком рано успокоился... - Дин, это не твоя вина. Дин горько усмехается, уставившись на краешек лобового стекла, по которому ползет медленная прозрачная капелька, но ничего не говорит. - Ты остался с ними один. Они напали на тебя, не оставив выбора, - Сэм все еще пытается его оправдать. В своих глазах? Или его убедить? Нашел для себя правду, в которую спокойнее верить. - И Рэнди? - без эмоций спрашивает Дин. - Это наша вина, Дин, - Кас подает голос. Семейная Винчестерская игра - перетягивание вины. Никто не выигрывает. Никогда. - Нет... я... - Дин сглатывает, давясь словами, застрявшими в горле. Это все еще можно как-то объяснить словами? Полторы тонны лжи и массовое убийство с особой жестокостью. - Отдохни, Дин, - рука Сэма скользит от плеча к затылку, словно пытаясь... пожалеть его? Жалость причиняет большую боль, чем удар ногой в лицо. Рука почти потянулась, чтобы открыть дверь машины и вывалиться нахрен на дорогу подальше от жалости. Зубы сжимаются до боли. Но он проглатывает все это и молчит, уставившись на капельку. Кто знает, где он проснется, если снова закроет глаза. *** Пунктирная линия бегущего света. Длинная-длинная. На этот раз не лопасти. Сердце бьется, и быстрые шаги вторят. Много шагов и много людей. Крики и команды. Быстрые действия. А сам в центре урагана. В кровавом вихре... Опять... С той лишь разницей, что не с ножом в руке и кровь по большей части его. Хочется на это надеяться, но память подло подводит, оставляя неприкрытые белые пятна где-то между... эм... выстрелами и криками. Его практически растерзывают на части, разрывая и разрезая одежду. Где-то она влажная от темной крови, а где-то уже успела засохнуть и неприятно прилипнуть к коже. Пальцы в резиновых перчатках скользят по всему телу. В этот раз нужно покориться, как бы сильно их всех не ненавидел. Так надо. Не его руки сейчас в крови. Чужие. Блуждающий по слишком светлому, слепящему потолку взгляд постоянно пытается кто-то поймать и задать абсолютно глупые вопросы. - Сэр? Вы слышите меня? Можете назвать свое имя? Помните что произошло? Слышу. Дин Винчестер. Пытался не умереть. Все, что помню отчетливо. Но вместо того, чтобы все это сказать, получается только качать головой из стороны в сторону, перекатывая затылок по скрипучей поверхности стола, пока они не поймают руками его лицо и не прижмут снова маску. От виска к уху побежит тонкая теплая дорожка, которую тут же кто-то поймает мягким тампоном. Много народу вокруг. Кажется, они окончательно убедились, что он совершенно не в себе, может, перестанут, наконец, доставать тупыми вопросами. - Звоните в операционную, готовьте кровь, - один голос говорит другому, пока его дергают и тыкают. Дин концентрируется на светильнике над головой, пока перед глазами не плывут зеленые неоновые пятна, пытаясь отключиться от физических ощущений. Боли нет, но все чувствуется, будто его выпотрошили прямо здесь на столе. Он начинает отсчитывать удары своего сердца и вдохи, сбивается. Но это не важно. Главное, чтобы дальше билось. Главное глаза... - Что насчет черепно-мозговой? - Придется рискнуть, с операцией ждать нельзя... - голоса опять начинают пульсировать, удаляясь и приближаясь и теряя смысл, - в полицию сообщили об огнестреле? - Да... Отлично, думает Дин. Пара вооруженных человек здесь не помешает. А еще лучше в операционной. Так. На всякий случай. Никогда не знаешь, где можно проснуться. Иногда лучше не просыпаться. Совсем. Надо наверняка... - Нет, - начинает шептать он в маску, - нет, нет, - повторяет все громче и снова уворачивается от рук. Малоэффективно. Тогда он дергается всем телом в попытке встать, хоть сил и нет совсем, но его судорожные движения не остаются незамеченными. - Держите его! Мало. Он делает один невероятно болезненный вдох и выдыхает хриплым криком, выгибаясь на столе, как под электрическим током. Это их пугает по-настоящему, они хватаются за иглы и, наконец, решают его вырубить. Главное понадежней... Хотя после такого кульбита сознание уже само уползает под лавку с перепугу. По телу от вены на левой руке разливается жгучее тепло. На правой предупредительно вздрагивают пальцы от нервного импульса, дернувшего от странного вида шрама или ожога. Заткнись, сука, не твоя очередь... Черная ватная тишина наползает с боков, сужая свет перед глазами. Слипшиеся от крови ресницы сами опускаются... Теперь самое страшное... проснуться.