Monster Divine

Город, смотрящий из чащи веков, город - огромный паук. Жалкое детище мыслей и слов, парализованных рук. Нервные люди в громаде такой движутся плотной стеной. Реющим флагом над их головой кажется серый святой. Черный Обелиск - "Серый Святой"

Вечер. Прохладный и тягучий, словно черничное варенье в стеклянной банке. Легкий снегопад уже закончился, и в свинцовой полусфере неба зажглись первые лупоглазые звезды – пока еще дрожащие и тонкие, словно бриллиантовая пыль в черной заводи окостеневшего мрамора Млечного Пути. Едва ли они кажутся ближе здесь, на крыше обдуваемого всеми ветрами многоэтажного небоскреба… Но некоторые из них, особенно яркие и патиново-алые, будто бы подмигивают тебе. Сияют затаенной морочной обманкой и вдохновляют, безумно-безбрежно вдохновляют на новые, абсолютно безбашенные и бессмысленные подвиги и мечты… Расплываюсь в дурацкой, осоловелой улыбке и вновь тормошу настройки старенького Кэннона. Этот город так похож на липкую гроздь загнивающих изнутри медовых сот. Но его облицовка, несмотря на обветшалое, продавленное нутро, все еще идеальна – так что пустое, многомерное, живородящее пространство под ногами буквально захватывает дух. Огнем неистовым, кислотно-ржавым полыхают бесчисленные вывески круглосуточных казино, ночных ресторанов и кричащих лав-отелей. Сумрачные коробки стекла и бетона, уходящие искристыми, слегка закопченными лентами вдаль дорожные развязки, капиллярная кромка догорающего рассвета… И, кстати, из этих фото может получится вполне себе неплохой буклет нового альбома для моих старых знакомцев «Morbid Frost»… Здесь так покойно, тихо и стыло. И, не смотря на распяленный, препарированный мир вокруг – безмятежно и космично, словно в материнской утробе. Вот только пальцы в шерстяных митенках-с-черепушками уже изрядно покраснели, а заряд фотоаппаратуры неумолимо сверкает сдохшей батарейкой… Что ж… нарочито медленно спускаюсь прочь. Долго-долго, расслабленным пешим ходом с семидесятого этажа, напрочь игнорируя обгоревшую, расписанную граффити вдоль и поперек коробку лифта. Мои шаги, минуя ступень за ступенью, глухо вышептывают осколочные мантры. Снаружи пахнет бензиновыми радужными кольцами, ночной свежестью и сырой корой поваленного дерева. Покрасневшие пальцы ползут по перилам, загребают пушистый окатышек неумолимо тающих, скукоженных и переломанных снежинок – ну даа, синоптики, как всегда, профукали все самое важное и доподлинно волшебное… Я не люблю этот район. Слишком много падали стекается сюда ближе к вечеру, как только редкие уличные фонари начинают гореть желтково-серым гало. Однако именно здесь расположены самые эффектные и головокружительные высотки с идеальной художественной перспективой. Нет никакого настроения обретать новые приключения на свое несчастное, и такое вдохновенное удачной фотоохотой жопито. Поэтому в тени бесконечных зданий я шкварчу бесшумной серой мышкой, прицельно впившись в тканевые лямки крохотного рюкзачка – хоронясь поглубже и незаметнее, то и дело сливаясь плотью с чернильными тенями раззявленных подворотен. Электрошокер приятно ласкает пальцы шершавым полимерным корпусом… Где только наша не пропадала, включая запрещенные и тем более безумные BM-концерты с очумелой когортой боевых христо-активистов на подхвате… А вот и заветные, обшарпанные каньоны метро. И около пятка размазанных силуэтов на фоне. Заливистые, горловые смешки, размашистые, атропиновые жесты и звон разбитого стекла. Ну да ладно. Банальная, как божий мир вокруг, алконавтика. Подумаешь – просто рассадник местной гоп-тусовки-под-шофе. Под фонарный столб тут вряд ли удастся закосить, так что шуршать будем напропалую. Итак, морда – непроницаемый кирпич, взгляд – посуровее и строго вперед… И походку желательно преобразовать в массивный шаг бедового роботека… Вот только очень обидно, что в своем усовершенствованном робокоповом обличии мне и шагу не дают ступить. Ступеньки подземки вмиг оказываются перечеркнуты массивным, неприятно осклабленным силуэтом – уличные фонари высвечивают мертвенным серебром болезненно-красные белки глаз, мазутную щелку меж зубов и краповую синюшную лысину. - Ой, Киииса… вот это дааа… Ты просто космос… Липкие, замаранные чем-то коричневым губы расплываются в похабной, сладенькой улыбке, и меня тут же обдает непрошибаемо-зловонной аурой застарелого водочного перегара. Мордоворот едва ли стоит на ногах, размеренно покачиваясь картонной плойкой на ветру, однако это нисколь не мешает ему водрузить свою вонючую пудовую лапищу на мой загривок, бесцеремонно сминая отворот потрепанной косухи. По обе стороны от меня, словно собратья-черти из табакерки, материализуется еще парочка. Долговязое щербатое мурло с козлиной бородкой и хихикающее, пухлое и кривозубое нечто с рыжими залысинами… - Такое чудо, да без охраны, - отвесно шамкает козлиная бородка, мерзостно ощупывая меня заплывшими, черными бусинками глазок, – Кисуля, а ты знаешь, что детский час уже давно закончился?… - Бляяя, ну не груби д…евочке, Озмо!! Эй, м… маленькая, я кажется, влюбился… Нам тут так тебя не хватало, дааа… Ну пошли… пошли… Коньяк любишь? – продолжая удерживать меня одной безмерной лапой и тянуть на себя, второй свободной лысый начинает пихать в мое невозмутимое лицо полуопорожненую бутылку. Ну что ж. Цирк уехал, а клоуны все еще не разбежались… Тоска, печаль и прочие стенания. Поплотнее нахлобучиваю шапку с кошачьими ушками на лоб и невинно улыбаюсь во все тридцать два лучезарных, попутно пытаясь незаметно убрать с холки вопиюще бесцеремонную лапищу. - Ребяят, ну чего вы? Я же здесь живу! Меня вот уже и папик с собакой возле дома караулит. Ну воон же он, рукой активно машет, смотрите! Нерасторопные, проспиртованные мордовороты синхронно тормозят и усердно вглядываются в сторону моего указующего перста… А я, наконец – то выдравшись из осевших, перекаченных рук, со всей дурацкой, девичьей мощью толкаю любителя коньяка вниз… … Похоронный звон стекла, дикошарые, нечеловеческие вопли, (вот было бы просто феерично, если бы он себе и позвоночник переломал!), смачный, озлобленный мат – я ничего более не вижу, только слышу, вовсю мотая куда подальше от чертовой оскомины метро, неуклюже сверкая проклятыми пятками-на-каблуках, то и дело погружающимися в навалившиеся топи-сугробы хрустящего снега. Чееерт, если бы я рассчитывала на спринтерский забег, мне определенно стоило надеть спортивные кроссовки с отличной амортизацией, а не эти хреновы сапоги-на-подпорках… Ну ничего. Главное – правильно дышать и ни в коем случае не мешать самозащитной, реакционной динамике ног… И как можно сильнее игнорировать конюшенный, разъяренный топот позади… Любимые кварцевые звезды, те, путеводные что радужно-алым дрожат, задорно подмигивают и заводят в очередную подворотню… Вот только внезапно-тупиковую… Градинки пота – теплые, горячие – минорно льются из – под отворота кошачьей шапки. Ну ничего страшного. Так тоже бывает, и так умирают… Вот только хотя бы одной мрази живым отсюда тоже не уйти. Мразь материализуется в самом начале тупика, словно по заказу. В ореоле сгустившейся тьмы его фигура кажется высеченной из базальта. Козлобородый эффектно поигрывает во тьме сияющей бабочкой и нарочито медленно, с расстановкой, приближается ко мне. Я также инстинктивно делаю шаг вперед, к нему – ибо ощущение кирпичной кладки под пальцами в данном случае является наименее выигрышным положением. - Ну и влипла же ты, сучонка. А ведь зря не захотела по-хорошему – будешь теперь с мордой исполосованной гонять… А знаешь, - теперь он говорит приторно, обманчиво-нежно, заставляя редкую россыпь мурашек на моей спине заметно ощериться, - я вот не знаю, как лучше с тобой поступить… Порезать глоточку сейчас, хотя… согласись, ну кто же нас теперь услышит? Или уже потом, как насажу… Что думаешь, кииисонька? - Что я думаю?... Хм… - подступаю еще на шаг вперед и театрально запускаю руку в воображаемые-волосы-под-шапкой, - Я думаю, все это похоже на философию лощеного импотента… Ты, тварина, сначала завали, а потом уже рот раззявливать будешь, усек? - Ах ты ж сучка!!... – козлобородый предсказуемо утробно рычит и рвется вперед с обнаженной бабочкой наизготовку – подаюсь назад, однако лезвие бравурно царапает рукав косухи и картинно распахнутую ладонь. Ничком заваливаюсь на спину с эффектным посмертным криком и стараюсь более не подавать признаков жизни. Дурацкий метод, наитупейшая о-ло-ло импровизация – но в стане бухих олигофренов чем сам черт не шутит? Монструозный силуэт гаденько хихикает, перемещает свое оружие в левую руку, в то время как правая тянется вниз, расстегивая ширинку джинс. - Вот ты и огребла, сучина мелкая. А теперь… А теперь он склоняется ко мне, щедро обнажая незащищенный участок кожи между дутой курткой и фронтальной линии джинс. И вот она, точно на блюдечке в золоченой каемочке – изумительно распростертая, обнаженная Икс-цель! Туда и забабахаем как следует! Мда… вопит он просто шедеврально. Изумительный гроул, коему позавидовали бы многие из моих знакомых блэкстеров-вокалистов. Тушка козлобородого морщится оборванным, осенним листом, агонизирует, словно подопытная свинка, подключенная к электродам. Кадык шлепает вверх-вниз, а слепок обескровленных губ так похож на червячную резинку… Вот только зря я только что расслабилась. И электрошокер лучше бы спрятать. Определенно, мать-вашу-зря. Ибо троица оставшихся гоп-мордоворотов торчит здесь. Мне даже не хочется думать о том, что эти угребки приберегут для меня. Но куда больше не хочется подыхать именно так, изуродованной и перетраханной… Один из них, молчаливый и безучастный, будто бы сразу уловил мое настроение. - Вот сука-то упрямая попалась, а, ребят? – меланхолично поигрывает арматурой и неумолимо приближается, звонко ступая на край канализационного люка, - Ну ничего. Сейчас излечим.