Обязанности австрийской горничной.

Третий день Адской Недели обещал быть чудесным. Великолепным, замечательным, просто фантастическим. Лучшим днем на этой неделе. С трудом скрывающий ликование Родерих стоял в дверях холла. Легкий сквозняк колыхал оборки его платья. – Я отлучусь всего на пару часов, – сказал Гилберт, стоя у входной двери. – Если вдруг почувствуешь, что не можешь без меня жить, позвони Антонио. Думаю, мы все это время пробудем там. – Я это непременно учту, – сухо ответил Родерих, мысленно вознося испанцу благодарности за это приглашение. Он попытается найти способ отблагодарить Антонио, не объясняя, за что именно, потому что, насколько ему был известно, испанец ничего не знал о проигранном пари. – Ах да, тебе нельзя снимать платье, пока меня не будет. – Твердо добавил Гилберт. – Смысл сделки в том, чтобы ты носил его всю неделю независимо от моего присутствия. Если, по возвращении я обнаружу, что ты опят влез в один из своих пидороватых костюмчиков, то добавлю вторую неделю в качестве наказания. Радостное настроение Родериха немедленно куда-то улетучилось. Он с неприкрытым ужасом уставился на Гилберта. Одной из основных причин его ликования была как раз-таки возможность снова надеть нормальную одежду. – Какая тебе разница, если ты все равно не будешь видеть меня? – раздраженно поинтересовался он. – Ты бы лучше радовался, что тебя никто не увидит в таком виде. – парировал Гилберт. – Зато в одиночестве ты перестанешь стесняться. – Если ты еще не заметил, то я напялил платье отнюдь не для веселья, – холодно ответил Родерих. – Моя собственная одежда не в пример лучше и удобнее. Вообще, это была ложь. Платье, несмотря на все свои кружева и шнурки, не доставляло ему ни малейшего дискомфорта. Но черта с два он собирался это признать. Гилберт может вообразить себе, что Родерих не прочь продлить срок своего наказания, и австриец погрузится еще глубже в пучины Ада. – В таком случае, я думаю, я позволю тебе снять его, когда вернусь. Собственно, я даже сам помогу тебе его снять. – Плотоядно ухмыльнулся Гилберт. Родерих мысленно задался вопросом, является ли способность пруссака превращать любую фразу в двусмысленность следствием слишком долгой и тесной дружбы с Франциском, или же она врожденная. – Просто уходи, – сквозь зубы прошипел он. Гилберт рассмеялся. – Ухожу-ухожу, – ответил он. – Но напоследок… Он поманил Родериха ближе, и австриец осторожно шагнул вперед, зная наверняка, что это плохая идея, но готовый на все, лишь бы Гилберт уже, наконец, ушел. Когда он оказался прямо перед пруссаком, тот, быстро наклонившись, сократил расстояние между ними и запечатлел на его губах целомудренный поцелуй. Родерих машинально поднял руки, чтобы оттолкнуть его, но Гилберт уже был за дверью, успешно избежав последствий своих последних действий. – Постарайся не скучать по мне слишком сильно! – радостно провопил он, скрываясь из виду. Потеряв свою цель, Родерих сердито уставился в сад. Даже растения, казалось, затрепетали под тяжестью его взгляда. Он захлопнул дверь громче, чем это было необходимо, в надежде, что Гилберт услышит. Со вздохом прислонившись к двери, Родерих взвесил все за и против. Можно было проигнорировать Гилберта и пару часов понаслаждаться роскошью жить в собственной одежде, а потом быстренько переодеться обратно. А можно было подчиниться приказу. Родерих мысленно оскалился. Он не привык находиться по то сторону каких бы то ни было распоряжений, и уже чувствовал, как внутри назревает волна сопротивления. А с другой стороны, еще одна неделя непрерывных домогательств − это выше всяких сил. Тем более, что всегда была вероятность, что Гилберт вернется раньше или пошлет кого-нибудь проверить, в надежде, что удастся поймать Родериха с поличным. На кону стояли несколько часов в нормальной одежде против недели унижения. Родерих вздохнул. Выбор был очевиден. Однако даже ускользнувший шанс переодеться был не в силах испортить ему настроение сегодня (разве что самую малость), и Родерих с мечтательной улыбкой прогулялся по собственному дому, впитывая мирную атмосферу, по которой успел соскучиться. Единственным источником звука было тиканье старинных дедушкиных часов в гостиной. Подумать только − целых несколько часов без приставаний, непристойных замечаний и непрестанно следящих за каждым его движением с каким-то даже нездоровым восторгом. Это…воодушевляло. Родерих никогда не чувствовал себя настолько свободным. Воспользовавшись возможностью, Родерих, не теряя времени, принялся за уборку. Когда Гилберт был поблизости, на выполнение любой, самой простой, работы, требовалось почти вдвое больше времени, благодаря его вмешательству. Австриец понадеялся, что успеет сделать все как можно раньше, чтобы осталось время и на отдых. Первым делом следовало вымыть посуду, оставшуюся после завтрака, а потом шел еще список прочих дел, которым не было конца. Кажется, он недооценивал свою прислугу. Выполнив большую часть дел, Родерих, с осторожностью сапера на минном поле заглянул в комнату, в которой Гилберт провел предыдущие три ночи. К его облегчению, комната была на месте, и в стенах на первый взгляд даже не было зияющих дыр, что было вполне ожидаемо. Однако столь долгое пребывание Гилберта в одном помещении не прошло для последнего без последствий. Короче говоря, в спальне царил хаос. Надо признать, хаос этот был довольно структурированным и даже в некоторой степени художественным, и производил впечатление тщательно продуманного и воплощенного, поскольку никто не мог случайно покрыть разбросанной одеждой весь пол всего за два дня. Родерих был уверен, что некоторые из этих вещей вообще не надевались, а были извлечены из шкафа с единственной целью быть скомканными и разбросанными на полу, кровати и, что интересно, даже повешенными на шест для гардин. Казалось что глаза Гилберта каким-то невероятным образом оскорбляла расцветка ковра, поскольку он пруссак приложил немало усилий, чтобы не оставить от него ни единого видимого клочка. Перебирая одежду, в попытке определить, что из этого нуждается в стирке, а что можно аккуратно повесить в шкаф, он наткнулся на ту самую футболку, что была на Гилберте в ночь их пьяной сделки. Встряхнув ее, чтобы расправить, Родерих почувствовал приставший к ткани еще в баре запах сигаретного дыма, а под ним − другой запах, слабее, который был, несомненно, гилбертовским. Родерих читал о том, что люди пахнут странной смесью цветов, специй, фруктов и прочих маловероятных компонентов, и точно знал, что все это ерунда. Запах, ассоциировавшийся с Гилбертом был заглушен запахом дыма и наполовину смыт водой, которую Родерих сам же на него и вылил следующим утром, но его все-таки можно было уловить − безымянный пьянящий запах мужчины. Описать его можно было только перечислив вызываемые им эмоции. А эмоция сейчас была одна − смутное желание, чтобы Гилберт никуда не уходил этим утром. Глупости какие. Потрясся головой, Родерих кинул футболку в растущую около двери кучу, предназначенную для стирки, с неудовольствием отмечая, что начал вживаться в шкуру домработницы. Удовлетворившись, наконец, видом комнаты, в которой, по крайней мере, теперь можно было жить, и ковер больше не страдал под грузом тряпок, Родерих решил сделать перерыв. Рояль уже давно манил его, нашептывая сладкие слова соблазнения из гостиной прямо в уши, и, прежде, чем австриец понял что происходит, он уже стоял перед инструментом. Если бы рояль был человеком, он бы, возможно, строил ему глазки. Интересно, подумал Родерих, это постоянное присутствие Гилберта на него так влияет, или это просто воздержание − в конце концов он не играл несколько дней? Посреди «Лунной Сонаты», он неожиданно был выдернут из блаженного забытья, в которое погружался всякий раз, лаская пальцами клавиши и извлекая из них одну прекрасную мелодию за другой. В комнате находился кто-то еще. Обычно в этом не было ничего странного, потому, что иногда Гилберту было лень устраивать себе торжественное появление, и он попросту втихую прокрадывался к нему в дом, но с его ухода прошло всего два часа, и вряд ли пруссак мог вернуться так скоро…. Родерих убрал руки с клавиш. Мелодия со звоном растаяла в воздухе. Австрийцу стало нехорошо от ужаса. В гостиной стоял кто-то, и этот кто-то видел его в платье горничной. Он попытался собраться с силами, прежде чем развернуться и увидеть того, кого ему придется подкупать, чтобы он забыл об увиденном раз и навсегда. Но неожиданно свидетель не стал ждать. В тишине раздался насмешливый голос, от которого кровь австрийца застыла в жилах. − Продолжай, прошу тебя, − вкрадчиво пропел Франциск. − Не обращай на меня внимания. По спине Родериха забегали мурашки. Медленно развернувшись, он увидел изящно прислонившегося к стене француза. − Тебе что-нибудь нужно? − поинтересовался он, поднимаясь и непроизвольно пытаясь при этом натянуть юбку пониже. Все тело само по себе напряглось, готовясь к побегу. Франциск небрежно приблизился, стараясь не делать резких движений, словно Родерих был пугливым кроликом, которого нужно было поймать. − Где Гилберт? − ответил Франциск вопросом на вопрос. Родерих чуть расслабился. Если француз ищет Гилберта, то, узнав, что его друга в этом доме нет, он уйдет. − Ушел к Антонио и вернется не раньше чем через несколько часов. Уверен, они не будут возражать, если ты к ним присоединишься. − Прибавил он на случай, если француз не понял намека. Франциск просиял. − Уверен, что не будут, − согласился он. − Но вообще-то я пришел к тебе. Надежды Родериха выпутаться из этой переделки без последствий испарились в дымке отчаяния. − Тогда почему ты искал Гилберта? − спросил он. − Я не искал, − ответил Франциск. − Просто хотел убедиться, что мы одни. Его взгляд скользнул по телу Родериха, впитывая каждую деталь, словно он рассматривал произведение искусства, а не человека. На лице появилась одобрительная улыбка. Взгляд Родериха метнулся к двери. Улыбка француза стала шире. К несчастью для австрийца, чтобы добраться до двери, надо было пройти мимо Франциска. Оба слишком хорошо знали, что это невозможно. Руки француза были натренированы за столетия обжиманий и тисканий; поймать убегающего Родериха будет для него детской игрой. Впрочем, австриец даже и не пытался. Он точно знал, что был в ловушке. − Если ты не против, я немного занят сегодня, так что… − безнадежно сказал он. Франциск медленно, но неотвратимо приближался. Родерих попытался отодвинуться, не выказывая при этом явных опасений. − Уверен, ты сумеешь найти для меня время, − промурлыкал Франциск. Глаза его хищно заблестели. − О, прошу прощения, я ведь еще не сказал тебе, как прекрасно ты выглядишь сегодня. Родерих прижался спиной к стене. В ту же секунду Франциск оказался перед ним. Руки француза легко прошлась по шелку платья сверху вниз, пока не достигла края подола. Зажав ткань между пальцами, Франциск начал лениво поглаживать ее большим пальцем. − Тебе идет, − низким голосом протянул он. Родерих отбросил его руку. – Франциск, перестань, – велел он настолько властно, насколько только смог. Если у него это и получилось, то все равно впустую – француз приказ проигнорировал. – Но, мон шер, ты ведь французская горничная, не так ли? – уточнил он. – Разумеется, это означает, что ты принадлежишь мне. Родерих хотел было возразить, что его логика начисто лишена какого-либо смысла, но внезапно его рот оказался занят французским языком, и австриец переключился на попытки избавиться от него. Рука ловко скользнула вверх по его бедру. Осталось только удивляться тому, насколько бесплодными оказались все попытки высвободиться. Он никогда не думал, что может настать день, когда он сам захочет, чтобы Гилберт внезапно вломился к нему домой, но, сейчас, во власти самого большого извращенца во всей Европе, он никогда ничего не желал более страстно. Откинувшись назад, Гилберт отхлебнул еще пива. Испанское солнце действовало удивительно расслабляюще. А может, и алкоголь способствовал. В-общем, вот так вот сидеть у Антонио в саду он мог бы еще пару веков. Сидевший напротив через стол хозяин дома тоже то и дело прикладывался к бокалу сангрии, однако счастливым отнюдь не выглядел. Наоборот, он с подавленным видом таращился на апельсиновые деревья, явно не замечая при этом всей прелести украшавших их белых цветов. Гилберт в который раз слушал одну и ту же заевшую пластинку. – Ловино даже не приехал на Лас Фаллас в этом году, – ныл Антонио, причем так жалобно и удрученно, что даже Гилберту стало его немного жаль. – Он всегда приезжает на Лас Фаллас. Боится, что я нечаянно спалю всю Валенсию, если он не будет за мной присматривать. Единственная причина, по которой он мог бы не приехать – он избегает меня. Задумчиво поболтав пиво в бокале, Гилберт подивился наивности Антонио, неспособного увидеть очевидное решение проблемы. – Просто схвати его в следующий раз и отжарь, как следует, – напрямик посоветовал он. – Ясно же, что он по уши влюблен, просто хвостом крутит, и нет ничего лучше секса в качестве первого шага. Антонио выдавил из себя ухмылку. – Грубиян ты, – посетовал он. – Хотя, я почти уверен, что ты не всерьез мне это посоветовал. – Я никогда не даю советы, которым сам не следую, – пожал плечами Гилберт. Антонио хитро улыбнулся. – Значит, с Родерихом ты уже переспал? – мягко спросил он. Застыв на мгновение, Гилберт зыркнул на испанца. – Нет, – признал он. Антонио усмехнулся. – Но не потому что недостаточно старался! – добавил пруссак в свою защиту. Антонио приподнял бровь. – Короче, это другое! – огрызнулся Гилберт, складывая руки на груди. Выпрямившись в кресле, Антонио заинтересованно облокотился на стол. – ¿Cómo? – коварно поинтересовался он. – Что значит «другое»? Гилберт был неожиданно спасен от необходимости путаться в словах, когда из открытого окна в сад донесся слабый но настойчивый звон. – Твой телефон, – выкрутился пруссак. Послав ему напоследок взгляд, ясно говоривший, что разговор не окончен, Антонио прошел в более прохладную комнату, чтобы ответить на звонок. Нахмурившись, Гилберт подумал о смысле слова «другое». Чем Родерих отличался от всех его прошлых увлечений, он и сам не знал. Зато точно знал, что чем-то да отличался. Погрузиться в размышления глубже ему не дал голос Антонио. – Гилберт, это тебя. Вот это было слегка неожиданно, подумал Гилберт, поднимаясь. – Кто это? – спросил он Антонио, беря трубку, но испанец лишь жестом предложил ему ответить, так что Гилберт не оставалось ничего другого кроме как подчиниться. – Алло? – Ты чертов дебил, – прозвучало в ответ. Гилберт со смешком прислонился к стене. Антонио, подойдя к двери, привалился к косяку, достаточно далеко от Гилберта, чтобы создать для того иллюзию приватности, но достаточно близко, чтобы слышать каждое слово. – Привет, Артур, – ответил пруссак, рассеянно накручивая телефонный провод на палец. – Как проходят твои французские каникулы? Из обрушившегося на него потока слов, он понял далеко не все. – Вау. Тебе пришлось изобретать новые ругательства? У тебя что, и так было недостаточно? – Ругательств никогда не бывает чересчур много, когда речь заходит о Франциске. – мрачно сказал Артур. – Догадайся, где я сейчас? – Проснулся в его кровати с болью в заднице, не помня, как туда попал? – предположил Гилберт, все еще ухмыляясь. – Близко, милый, но не совсем, – сухо ответил Артур, явно не разделяя его веселья. – Собственно, я прикован к кровати. Гилберт расхохотался. – Итак… – успокоившись, тоном опытного соблазнителя протянул он. – Что на тебе надето? – Вообще-то, одежда, – ответил Артур. Гилберт удивленно промолчал. – Франциск ушел, – мрачно пояснил англичанин. У Гилберта появилось нехорошее предчувствие. – Что же может быть для него важнее, чем приставать к тебе? – спросил он. – Приставать к кому-нибудь другому, – ответил Артур. – Что возвращает меня к мысли о том, какой же ты чертов дебил. Ты оставил Родериха одного, мудило ты эдакое! В твою маленькую голову не приходило, что Антонио пригласил к себе и Франциска? Виносос знает, что тебя не будет весь день. Гилберт почувствовал как кровь отхлынула от лица, а на смену его захлестнул гнев на француза а заодно и на самого себя за непроглядную тупость. Если бы он только состоял хоть к каких-нибудь отношениях с Родерихом, Франциск бы не посмел его тронуть, но технически они были друг другу никем, так что ничего не могло помешать ублюдку соблазнить австрийца. Вообще, Гилберт и сам придерживался правила, гласившего, что если у кого-то нет пары, то приударить за ним – святое дело, но, как он уже сообщил Антонио, Родерих – это совсем другое дело. – Ох, Scheisse, – выругался он. – Я бы сказал, что предупреждал тебя, но я все же не оставляю надежды, что ты придешь и спасешь меня, как только спасешь своего бойфренда, – добавил Артур. – У меня имеются подозрения, что мое спасение ты оставишь напоследок. Гилберт рассеянно кивнул, забыв, что Артур не может видеть его. – Да, конечно, я все сделаю, – пробормотал он безучастно. – А теперь мне пора. Не дожидаясь ответа он бросил трубку. – Все в порядке? – полюбопытствовал Антонио, даже не пытаясь скрыть, что подслушал по меньше мере половину разговора. – Мне нужно вернуться к Родериху, – бросил Гилберт, шагая к двери и точно зная, что Антонио идет следом. – О, и еще, можешь оказать мне услугу? Влезь домой к Франциску и освободи Артура от наручников. Не выказав ни малейшего удивления, Антонио, тем не менее, заволновался из-за явно раздраженного состояния Гилберта. – Хорошо, я сделаю, но что происходит? Распахнув входную дверь, пруссак выскочил наружу и пустился бегом. – Нет времени объяснять, спросил Артура! – прокричал он, на миг обернувшись. Озадаченный Антонио остался на пороге, раздумывая, что же такого натворил Франциск и переживет ли он встречу с разъяренным Гилбертом. – Я сказал отпусти меня, извращенец! – Родерих изо всех сил напряг руки, пришпиленные к стене над его головой. Хватка у француза оказалась на удивление крепкой. Мда, не похоже, что ему удастся освободиться самостоятельно. – Не надо доставлять мне неудобств, mon cher, – проговорил Франциск, уткнувшись в шею Родериха, которую он в данный момент осыпал поцелуями. – Пара поцелуев здесь, одна-две ласки там – ничего страшного. Родерих забился, пытаясь высвободиться. Это просто нелепо. Казалось, сил у француза становилось вдесятеро больше, когда жертва не могла сопротивляться. – Тебе никто не говорил, что когда ты слышишь «нет», это означает «отъебись от меня к чертям!»? – рявкнул Родерих, начиная терять терпение. Он ненавидел беспомощность, а еще сильнее он ненавидел домогательства. Тем более домогательства Франциска. Домогательства Гилберта ему тоже не нравились, но совсем по-другому. Там «нет» как правило означало «ладно, давай, если уж без этого никак». А вот Франциска он бы с большим удовольствием отпинал по жизненноважным частям, однако, француз, видимо, чувствовал это его желание, поскольку стоял под углом, который не давал возможности для подобной атаки. Как невежливо, подумал Родерих. – Ну надо же, какие мы знаем слова, – насмешливо протянул Франциск, любуясь вспыхнувшим лицом австрийца, которого насмешка рассердила еще сильнее. Запрокинув голову, француз вгляделся в мечущие молнии глаза Родериха. – В твоем взгляде столько огня, – прокомментировал он, нежно погладив австрийца по щеке. – Это хорошо. Это означает, что в твоей душе есть страсть – качество, которое я ценю во всех своих любовниках. – К несчастью для тебя, он не твой любовник, – прорычал чей-то голос, напугав обоих. – Отпусти его, Франциск. За плечом француза Родерих увидел незаметно вошедшего в комнату Гилберта, который выглядел очень и очень недовольным. Франциск неодобрительно вздохнул. – Ну-ну, если ты не научишься делиться, никто не захочет с тобой играть, – наставительно произнес он, беззаботным, хотя и слегка разочарованным из-за неожиданной помехи тоном. Однако, когда Гилберт шагнул вперед, француз так же быстро отодвинулся от Родериха, прочтя на лице пруссака готовность незамедлительно применить силу. Опустив руки, Родерих отделился от стены и придвинулся к Гилберту. На смену гневу пришло облегчение. – Какого хрена ты творишь? – угрожающе сузил глаза Гилберт. Франциск невинно улыбнулся. – Всего лишь составляю компанию твоему прелестному другу, – ответил он, делая легкое ударение на слове «друг». – Это не преступление. Родерих почувствовал нарастающее в комнате напряжение. Воздух был практически перенасыщен тестостероном. Блондины уставились друг на друга. Оставалось надеяться, что все закончится миром, потому что с Гилберта вполне станется затеять драку, а, учитывая, что они находились дома у Родериха, и запросто могли что-нибудь разрушить… Пронзительный свист, пронесшийся по комнате, заставил всех троих подскочить на месте. Стоящий в дверях Артур, опустил пальцы и положил руки на бедра. – Время вышло, – заявил он непререкаемым тоном. Шагнувший у него из-за спины Антонио, игнорируя, либо просто не замечая царившее в комнате напряжение, подскочил к Родериху и принялся нахваливать «чудесно сидящее» на нем платье. Словно это было в порядке вещей – увидеть своего друга в таком виде. Последнее слегка рассеяло повисшую между некоторым присутствующими враждебность. Одарив Франциска еще одним угрожающим взглядом, Гилберт с кислым видом отвел глаза. Француз же, наоборот, при виде Артура буквально просиял. – Ты просто не можешь расстаться со мной надолго? – восхищенно спросил он. – Мне ужасно жаль, что я заставил тебя ревновать, mon amour, но ты же знаешь, что мое сердце принадлежит только тебе. – Даром не надо, – отрезал Артур. – И наручники твои я конфисковал. Дернув плечом, Франциск небрежно отмахнулся. – У меня еще есть, – плотоядно улыбнулся он. Артур, передернувшись, отвернулся. – Не беспокойся, – успокоил он Гилберта. – Я ему так хвост накручу, что он как минимум месяц не сунется на территорию Австрии. Антонио! – Чересчур пристально разглядывающий платье (несмотря на все попытки краснеющего Родериха отогнать его), испанец поднял голову. – Мы уходим. – Спасибо, – пробормотал Гилберт. Кивнув в ответ, Артур решительно и бесцеремонно выгнал Франциска и Антонио из комнаты и сам последовал за ними. – Всегда пожалуйста, приятель, – сказал напоследок англичанин. – Но помни что ты мой должник. Да, Артур своего не упустит, мельком подумал Родерих, услышав хлопок входной двери. Должно быть, остатки былой хватки со времен Британской Империи. В любом случае, в этом есть своя польза. – Что он тебе сделал? – неожиданно спросил Гилберт. Повернувшись к нему, австриец отметил крайне недовольный вид пруссака, хотя, непонятно по какому поводу, поскольку он, как жертва, должен был сердиться, а отнюдь не Гилберт. – Ничего такого, – ответил он, внезапно ощущая прилив благодарности, осознав, что не появись Гилберт так вовремя, и ответ бы мог бы совсем другим. Подойдя к пруссаку вплотную, он улыбнулся самой искренней из своих улыбок, чего Гилберту доводилось видеть довольно нечасто. – Спасибо, – сказал он. Гилберт просиял. – Не хочу даже думать, что было бы, если бы ты не пришел. Я… Нежно, но твердо взяв его за подбородок, Гилберт приподнял его лицо и заглянул в глаза. – Я знаю, – ответил он с припустив в голос собственническую нотку. – Как насчет более реального выражения благодарности? Он провел большим пальцем по губе Родериха, не отводя пристального взгляда. По спине Родериха пробежала дрожь. Он понял, что это означает, и наконец-то понял, почему Гилберт так разозлился на Франциска. Он ревновал. Довольно глупо, потому что Франциск Родериха ни в малейшей степени не интересовал. Господи, да у него же борода! Кажется, чтобы показать Гилберту, насколько он ошибается на его счет, Родериху остается сделать только одно. – Ну, если ты этого хочешь… – приподнявшись на цыпочки, он прижался к губам Гилберта в крепком поцелуе. Захваченный врасплох Гилберт явно не ожидал столь быстрой капитуляции, но, когда австриец прихватил его нижнюю губу и слегка куснул, боль и легкий шок завели пруссака куда сильнее, чем этого можно было ожидать. Когда Родерих отстранился, но потянулся следом, жаждая получить еще, больше, но был остановлен, упершейся ему в грудь твердой рукой. Не успел Гилберт открыть рот, чтобы возмутиться, как Родерих толкнул его, достаточно сильно, чтобы заставить отступить на пару шагов. Под колени ударилось что-то твердое. Он полу-сел, полу-упал на табурет от рояля, сам этого не заметив, будучи успешно отвлечен австрийцем, нахально поставившим колено ему на бедро и опершимся на рояль с другой стороны. Так что Гилберт оказался в ловушке. И не имел абсолютно ничего против. И снова губы Родериха на его губах, сильнее и крепче, дразнящее, заставили его приоткрыть рот и впустить опытный проворный язык австрийца, сначала легко, а потом все сильнее и быстрее скользящий в развратном, вызывающем почти наркотическую зависимость танце. Слепо потянувшись, Гилберт нашарил бедро Родериха, медленно скользнул вверх, под платье, ощупывая гладкую теплую кожу. Не прерывая поцелуя, Родерих крепко ухватил его за запястье и, отведя его руку, прижал к клавишам рояля. Раздалась внезапно громкая мешанина из звуков. Вздрогнув, Гилберт попытался убрать руку, но Родерих не позволил, прижав его крепче с властностью, которой пруссак никогда прежде в нем не замечал…и он бы не сказал, что ему это не понравилось. Когда Родерих, наконец, отодвинулся, оба раскраснелись и запыхались. Перестав прижимать Гилберта к роялю, Родерих аккуратно снял очки и положил их на крышку. Без них его лицо выглядело более открытым, соблазнительным и…сексапильным, решил Гилберт. – Да ты, кажется, и правда настроен серьезно, – заметил он. Ухмыльнувшись в ответ, Родерих провел рукой по груди пруссака, отслеживая кончиками пальцем рельефные линии. Дойдя до пояса джинсов, он на минутку задержался там, дразнящее погладив полоску кожи, а потом скользнул туда, куда и хотел Гилберт – между его бедер. Воздух прорезали еще несколько нот – Гилберт невольно стиснул пальцы, лежащие на клавишах. – Я всегда настроен серьезно, – промурлыкал Родерих, отметив про себя вырвавшийся у Гилберта невольный вздох-всхлип. Пруссак раздвинул ноги шире, молча поощряя его к дальнейшим действиям. Родерих так же молча выполнил его просьбу, сквозь джинсовую ткань несколько раз ритмично сжав быстро твердеющую плоть. Глаза Гилберта заволокло удовольствием, движения Родериха ускорились, австриец найдя на шее пруссака бьющуюся жилку, припал к ней губами. Свободной рукой Гилберт дотянулся до прикрытых шелком ягодиц и крепко сжал, заработав в ответ еще несколько энергичных поцелуев. Почувствовав, как неожиданно ослабло давление в паху, Гилберт с трепетом осознал, что Родерих расстегнул молнию. Одновременно с этим зубы австрийца скользнули по его горлу, слегка царапая кожу. Проворная рука проскользнула внутрь и мягко обхватила каменно-твердый член. Гилберт издал невнятный сдавленный звук, убрал руку с задницы Родериха, запустил вместо этого в массу каштановых волос и резко вздернул его голову вверх. Австриец успел только ойкнуть, прежде чем его губы были захвачены в жестком яростном поцелуе. Пальцы, обвившиеся вокруг его члена начали ритмично двигаться, перед глазами пруссака заплясали цветные искры, постепенно вливающиеся в его тело, заполняющие его изнутри и растапливающие изнутри. Чуть отстранившись, Родерих заглянул ему в лицо потемневшими от желания глазами, заманчиво и соблазнительно приоткрыв губы. – Возьми его в рот, – беззвучно выдохнул Гилберт. Родерих провел кончиком языке по нижнее губе. Гилберт в жизни не видел ничего сексуальнее. – Обязанность горничной – выполнять любой каприз хозяина, – хрипло выдохнул австриец. Сквозь заволакивающий разум туман Гилберт мысленно подивился что сумел не кончить сразу после этих слов. Опускаясь на колени, Родерих не отводил ни на миг не отвел взгляда, медленно проводя языком по всей длине члена и нежно целуя головку, он даже не моргнул. Когда он сомкнул губы и Гилберта обдало влажным жаром, пруссак просто запрокинул голову, позволяя себе впитывать ощущения. – О, ч-черррт… – Он выгнулся, подался вперед, рука проехалась по клавишам, оставляя за собой растаявшую в воздухе переливчатую трель. – О, Боже… Положив руки пруссаку на бедра, Родерих прижал его к месту, не позволяя двигаться. В ответ тот собрал падающие на лоб австрийцу волосы в кулак и отвел вверх, чтобы сполна насладиться видом. Розовые губы мягко сдавливали как раз, где надо, ловкий язык сначала скользил, едва касаясь, а потом начал прижиматься все сильнее и сильнее. Каждый раз, когда этот опытный рот вбирал его глубже, Гилберт ощущал себя на шаг ближе к сокрушительному блаженству. Дыхание вырывалось в виде хриплых выдохов, перемежающихся с невнятными стонами, и совсем прервалось в момент, когда Родерих, отстранившись, подул на влажную чувствительную кожицу, проложил дорожку поцелуев вверх и обвел языком головку. Гилберт отчаянно, но безрезультатно потянул австрийца за волосы, пытаясь предупредить его. – Родерих, – простонал он, – я сейчас… – окончание фразы потонуло в судорожном всхлипе, но Родерих, должно быть, все понял, потому что позволил отстранить его и закончил начатое рукой. Хватило трех быстрых движений, чтобы подтолкнуть Гилберта к слепящему забвению, все тело прошила мощная судорога, закончившаяся беззвучным вскриком. Когда отхлынула последняя волна удовольствия, оставив пруссака истощенным, но невероятно довольным, он уловил, как Родерих поднимается и делает шаг назад. Сквозь туман до него донесся вздох, за которым последовали сказанные спокойным ровным слова. – И обязательно всегда быть таким неряхой? Открыв глаза, Гилберт увидел, как Родерих с мягкой улыбкой касается пальцем щеки, забрызганной чем-то липким и…все связные мысли вылетели у Гилберта из головы, как только до него дошло, что именно он видит. – Я бы извинился, – промямлил он, – если бы это не было настолько секси. Уголок рта австрийца дернулся вверх. Небрежно проведя пальцем по щеке, он медленно облизал его начисто. Гилберт молча таращился, не в силах как-либо отреагировать. С напускной скромностью улыбнувшись ему, Родерих взял из стоявшей на кофейном столике коробки пару салфеток и принялся вытирать лицо, потом наклонился мимо Гилберта подобрать с рояля свои очки. – Ну почему ты всегда не может быть таким пылким? – слабо вякнул Гилберт. – Потому что иначе мне не удалось бы тебя настолько сбить с толку, – последовал ответ. – И без того есть очень немного вещей, которые могут заткнуть тебе рот, так что я приберегаю такие методы впрок. А теперь, прошу меня извинить, у меня есть проблема, которую надо решить. Скосив глаза вниз, Гилберт и впрямь увидел довольно внушительную проблему, приподнимающую юбку униформы австрийца. – Я помогу? – предложил он, но Родерих, покачав головой, направился к двери. – Я сам справлюсь, – бросил он через плечо. – А ты пока приведи себя в порядок. Но, если тебе от этого лучше, я буду все это время думать о тебе. – Он неожиданно кокетливо улыбнулся напоследок, и, скажем прямо, что еще оставалось Гилберту? Так что великий Гилберт Байльшмидт снова был абсолютно и решительно сбит с толку. __________________________________ Las Fallas – Испанский фестиваль, проходящий в Валенсии с 13 по 19 марта. В последнюю ночь фестиваля на улицах сжигаются различные фигуры и чучела. ¿Cómo? – Как? (исп.)