Обязанности австрийской горничной.

Но для начала краткая историческая справка. «После объединения Германии в 1990 году, был предложен план по объединению Берлина и Бранденбурга в единую административную единицу, которую предполагалось назвать Пруссией…» −Википедия. События фика происходят в 1990 году, как раз когда «Пруссией» было предложено назвать объединенную территорию (предложение было отклонено в 1996 году наибольшим числом голосов). Уверена, Гилберт был шокирован категорическим отказом Людвига назвать какую бы то ни было местность в его честь. Дулся, наверное, целую неделю… Рояль, размышлял Родерих, выуживая из инструмента блистательные ноты Шопена, это замечательная многофункциональная вещь. Это безмятежность разума, умиротворение души и сладкая приманка для счастья, объединенные в одном предмете. Это средство, для порой необходимого бегства от реальности в мир, образованный аккордами и октавами. К огромному сожалению, даже рояль был не в силах заглушить звуки голоса Гилберта. – Я уже говорил тебе, что у меня скоро снова будет собственная страна? – Вот что говорил Гилберт в этот момент, причем достаточно громко, чтобы быть услышанным сквозь игру Родериха. – Пара земель Германии собираются объединиться и назвать себя Пруссией. Ну, разве это не великолепно? – Да, – хладнокровно согласился Родерих, не ошибившись ни единой нотой. – Я просто жду не дождусь. – Я тоже! – Гилберт либо проигнорировал сарказм, либо был совершенно неспособен уразуметь, что кто-нибудь может не испытывать экстаза при мысли о возрождении пусть даже очень маленькой, но Пруссии. – Совсем скоро мои флаги будут свисать с каждого балкона, а люди будут распевать мой национальный гимн и благодарить меня за высокую честь принадлежать моей прославленной нации. Сказать, что я сделаю в первую очередь, как только заимею собственную землю и собственный народ? – Скажи, – меланхолично отозвался Родерих. – Я соберу армию и расширю свои территории путем вторжения в Австрию, – гордо сообщил Гилберт, словно представитель завоеванной в будущем нации и не являлся владельцем дома, в котором он находился в данный момент. – Ты станешь моим рабом и будешь мне во всем подчиняться. Думаю, мне в новом доме понадобится горничная, так что тебе придется мыть полы, заправлять постель, готовить, оказывать мне сексуальные услуги, и… Вдохновенная речь была прервана ужасающим грохотом, который издали клавиши, когда Родерих шарахнул по ним обеими руками. Австриец резко развернулся на табурете и шокировано уставился на Гилберта, который выглядел не менее потрясенным внезапным шумом. – Что ты сейчас сказал? – требовательно вопросил Родерих. – Что ты будешь для меня готовить? – неуверенно предположил Гилберт, всем своим видом выражая недоумение. – После этого! – …Что ты будешь мыть полы? – Это ты сказал до готовки, идиот! – Ну, раз ты горничная, то ведение хозяйства – как раз твоя работа! – огрызнулся Гилберт. Родерих со вздохом помассировал виски – похоже, от передозировки идиотизма у него начиналась мигрень. – Я имел в виду ту часть, где ты упомянул сексуальные услуги, – пояснил он. – Ах, это. И что? – Небрежно спросил Гилберт. Родерих уставился на него. Лицо Пруссии было совершенно невозмутимым. Родерих начал подозревать, что Гилберт под видом новой территории мысленно уже возродил свое государство во всем блеске былой славы (Родерих всерьез сомневался, что Людвиг вообще позволит этому произойти), и причислил Австрию к своим землям. Самонадеянный идиот. Но, что не могло не пугать, похоже он был твердо намерен осуществить свои планы в отношении Родериха, как будущей горничной. – Гм. Не похоже, что ты шутишь, – медленно заключил Родерих. Гилберт вскинул бровь. – А разве я смеялся? – Спросил он так спокойно, словно они обсуждали погоду. Родерих попытался сохранить лицо. – А стоило бы, потому что всякая мысль о нас, делающих вместе что-либо непристойное, абсурдна сама по себе, – холодно сказал он. Гилберт задумался. – Думаешь? – рассеянно спросил он. – А мне эта картинка кажется довольно-таки знойной. Он вынырнул из своих извращенных фантазий и плотоядно уставился на Родериха, который, несмотря на отчаянные попытки, немедленно до самой шеи залился румянцем и отвернулся, пытаясь скрыть его от Гилберта. – Смею уверить тебя в том, что ни одна из твоих распутных фантазий не воплотится в реальность, – умудрился он, наконец, выдавить. – Даже если, провернув какую-нибудь немыслимую аферу, ты воплотишь свои намерения обзавестись собственными землями и объявишь их независимым от Германии государством, ты все равно никогда… Продолжение его фразы потонуло в потрясенном аханье, которое он издал, когда губы Гилберта прижались к его шее во влажном поцелуе. Он даже не заметил, когда тот успел к нему подобраться. Одна рука оказалась на его бедре, в то время, как другая скользнула дальше и начала пробираться к… он схватил ее за запястье, даже не успев подумать о конечном пункте ее назначения. Он почувствовал усмешку Гилберта, который тем временем скользнул губами выше, обхватил мочку его уха, скользнул языком внутрь ушной раковины, и, ох, это было очень и очень… И тут он внезапно обнаружил себя стоящим и держащим Гилберта на расстоянии вытянутой руки. – И что ты, по-твоему, делаешь? – Он сразу возненавидел проскользнувшее в собственном голосе возбуждение и попытался обуздать бабочек, дружно запорхавших в животе. Гилбертовская хищная ухмылка ничуть ему в этом не помогала. – Я подумал, что нам бы не помешало попрактиковаться, прежде чем ты приступишь к своим обязанностям в моем доме, – промурлыкал он. – Нет никаких гарантий, что у тебя вообще будет собственный дом, – возразил Родерих. Гилберт отмел этот довод легким движением руки. – Конечно, будет! С чего бы это Вест не захочет назвать одну из территорий в честь моей блистательной нации? Пруссия была величайшим государством в мире и все об этом знают, – на краткий миг Гилберт увлекся, греясь в лучах собственного великолепия, пока Родерих потрясенно смотрел на него. А потом он вспомнил, на чем они остановились. – А теперь перестань выеживаться и иди сюда, – велел он, хватая Родериха за запястье и таща его в свои объятия. Родерих бы запротестовал, но все, на что он оказался способен, это тихий невнятный звук, потому что к его губам внезапно прижались чужие, и крепкая рука удерживала его затылок, пропуская пряди волос сквозь пальцы. Он еще ни разу не находился так близко к Гилберту, близко настолько, чтобы жар его тела впитывался в его собственное. А потом Гилберт ворвался в его рот требовательным языком, и это было как удар током. Родерих вцепился в его рубашку и даже не понял, когда это он его ладони оказались у блондина на спине, там, где под рубашкой проступали лопатки. Он нечаянно выдал в губы Гилберту еще один звук, но он уже был больше похож на стон. Гилберта это, казалось, воодушевило на дальнейшие действия, он углубил поцелуй и одновременно потянул за рубашку Родериха, вытягивая ее из-под ремня. Скользнул рукой вверх по обнаженной спине, наслаждаясь прикосновениями к гладкой коже. И тут поцелуй внезапно прервался. Губам Родериха еще никогда не было так одиноко. Он приоткрыл затуманенные глаза и встретился взглядом с пристальным обжигающим взглядом. На лице Гилберта было выражение, которое он в его нынешнем состоянии затруднился определить, поэтому он не сразу осознал, что блондин переключился на его шею, покрывая ее легкими поцелуями. Вторую руку Гилберт выпутал из его волос и начал развязывать галстук ошеломленного австрийца. Его пальцы ловко расстегнули несколько верхних пуговок, распахнули воротник, освобождая пространство, которое было тут же атаковано жадными губами. Добравшись до ямки между шеей и ключицей, Гилберт слегка прикусил кожу и всосал ее в себя с такой силой и опытом, что у Родериха задрожали колени. − Ты больше не ворчишь, − заметил Гилберт, жарко выдохнув на зацелованное местечко. Родериха передернуло от этого ощущения. − А что, есть смысл? − Парировал он, задыхаясь. Хмыкнув, Гилберт легко чмокнул его за ухом. − Никакого, − признал он, вытащил руку из-под его рубашки, взял Родериха под локоть и мягко потянул к дивану, по пути покрывая его щеки почти невинными поцелуями. Австриец был опрокинут на тот самый предмет мебели, который Гилберт протирал собой дни напролет, нежась и ленясь. Родерих даже промолчал, когда обувь Гилберта, которую, он, кстати, строго-настрого и абсолютно безрезультатно велел снимать каждый раз, принимая в гостях шумного блондина, оказалась на его диване. Для этого он был слишком занят тем фактом, что Гилберт расположился между его расставленных бедер, практически улегшись сверху, и снова целовал его с такой жадностью, что вселенная Родериха сжалась до жара и страсти этих поцелуев. Он гладил Гилберта по спине, наслаждаясь силой и изяществом этого тела, качествами, которых он бы никогда не признал. Гилберт же, не теряя времени, вытянул рубашку Родериха из-под ремня и расстегнул оставшиеся пуговицы. Быстрые пальцы пробежались по подтянутому животу, по гладкой груди, запоминая каждый участок, малейшую впадинку, контуры слегка выступающих ребер, то, как его грудь вздымалась и опадала при каждом вдохе и выдохе. Сдвинувшись ниже, он проследил путь своих пальцев губами, зубами, языком. Он прислушивался к звукам, издаваемым австрийцем, запоминая, какую реакцию спровоцировало то или иное его действие, где именно требовались нежность и осторожность, а где можно было дать себе волю. Слегка прикусив кожу на бедре, там, где заканчивался пояс, он почувствовал, как Родериха тряхнуло, и усмехнулся. Родерих не мог не заметить, что вся та кровь, что окрашивала румянцем его щеки, теперь устремилась гораздо ниже по телу. От Гилберта это тоже не ускользнуло, потому что он подтянулся выше, впиваясь губами в горло австрийца, и одновременно прижал руку к месту, требующему внимания. Ответом на это было его имя, произнесенное беззвучным выдохом, и дернувшиеся навстречу его руке бедра. Желание было явным и недвусмысленным. Одарив его напоследок еще одним глубоким поцелуем, Гилберт склонился к его уху, чтобы прошептать своим самым соблазнительным голосом: – Я помогу тебе с этим, – «это» он обозначил поглаживанием, насладившись спровоцированным стоном. Взявшись за пряжку ремня, он начал возиться с ней, когда… – Так вот куда ты подевался. Затуманенный и перегруженный ощущениями мозг Родериха не смог сразу опознать обладателя голоса, хотя определил его как очень знакомый. Но, видимо, это было сработавшее подсознание, взвывшее в голове сиреной. Гилберт, убрав руки от неподобающих частей тела, сердито уставился на вошедшего, и то, что он сказал, подействовало на Родериха, как ушат ледяной воды. – Отъебись, Вест, не видишь, я занят? – Рявкнул он, совершенно не смущаясь собственного брата, заставшего его в недвусмысленной позе. Скорее, это было раздражение на досадную помеху. – Можешь вернуться сюда потом, но сейчас ты идешь со мной. Забыл, что у нас сегодня в гостях Кику с Феличиано? Ты должен помочь мне приготовить обед, – укоризненно сказал Людвиг. На лице Гилберта ясно читалось, что ни о каких таких планах он и слыхом не слыхивал. – Ладно, давай так, – Гилберт бросил быстрый взгляд на Родериха. – Дай мне двадцать минут, чтобы закончить, а потом я... эй! Сердитый окрик был адресован Родериху, который, наконец, вышел из спровоцированного ужасом и смущением ступора, сел и столкнул Гилберта с кушетки. Проигнорировав доносящиеся с пола ругательства, он развернулся к Людвигу, сохраняющему в целом невозмутимую физиономию, за исключением брови, приподнявшейся при виде проступающих на груди Родериха засосов. Австрией поспешно запахнул рубашку и поправил очки, пытаясь хотя бы частично вернуть себе пристойный вид. – Это не то, что ты подумал! – Попытался он объяснить. Бровь Людвига доползла почти до зачесанных назад волос. – Я его жертва! Он приставал ко мне, я не хотел! – А отсюда показалось, что ты был не против, – снисходительно возразил Людвиг. Родерих вспомнил, в какой именно позе их застал немец и покраснел еще сильнее. – Разумеется, он был не против, – возник Гилберт с пола. – Разве кто-нибудь сможет противостоять моему сексуальному магнетизму? Родерих молча швырнул в него подушкой, с удовольствием наблюдая, как угодила прямо в лицо нахала. А почему бы и нет? Репутации все равно конец. – Ты не выглядишь удивленным, – заметил австриец, обращаясь к Людвигу, который стоял, прислонившись к косяку и пытался сдержать улыбку. Поколебавшись мгновение, Родерих продолжил – Такое часто происходит? Людвиг качнул головой, Родерих усилием воли подавил вспышку облегчения. – Нет, – продолжил немец. – Но, когда с тобой, меня это не удивляет. Родерих уставился на него. – Что это должно означать? Я не испытываю абсолютно ничего к твоему брату. Вернее, ничего хорошего, скорее наоборот! – Еще как испытываешь, – возразил Гилберт, которому, видимо, очень понравился ковер. – Особенно сильно испытывал, когда я тебя… Родерих запустил вторую подушку, теперь сильнее, но не так метко, так что она пролетела над головой Гилберта, разминувшись буквально на дюйм. – Может, хватит делать из меня мишень? – Свирепо поинтересовался Гилберт. – Я, что ли, виноват, что ты меня так хочешь? – А вот и не хочу! – выпалил Родерих, поддавшись ребяческому порыву. – А вот и хочешь! – Заявил Гилберт. Родерих побледнел, осознал, что он только что поставил себя на один уровень развития с Гилбертом. Это было еще ужаснее, чем быть пойманным Людвигом, в недопустимой близости к его брату. Немец, которому, тем временем, надоело слушать препирания, отлип от косяка, приблизился к Гилберту и поднял его с пола. – Обсудите все это потом. А сейчас ты идешь со мной и помогаешь мне дома с обедом, – твердо сказал он, придерживая его за шиворот. – Боже, Вест, какой же ты обломщик, – заворчал Гилберт, волочась за Людвигом по полу. Кивнув Родериху на прощание, немец покинул гостиную. – Не беспокойся! – прокричал Гилберт из прихожей. – Когда станешь моей горничной, я раздобуду тебе самую лучшую униформу! До Родериха донесся негромкий, но отчетливый голос Людвига. – Ты не мог бы придержать детали при себе? Я не хочу знать, какими именно извращениями вы двое собираетесь заняться в спальне. Родерих спрятал горящее лицо в ладонях, слишком возмущенный и шокированный, чтобы попытаться исправить недоразумение. Захлопнувшаяся входная дверь приглушила раскаты маниакального гилбертовского смеха, который окончательно заглох, только когда братья удалились достаточно далеко. Рассматривая сквозь просветы между пальцами валяющиеся на полу подушки, он задал себе вопрос, сможет ли он когда-либо снова посмотреть Людвигу в глаза. С Гилбертом такой проблемы не возникнет, потому что проблема с Гилбертом гораздо серьезнее сама по себе. Пруссак не успокоится, пока не добьется своего. А, значит, предстоит нудная работа по неустанному отбиванию его домогательств. Черта с два он позволит сегодняшнему повториться! Ему ведь это даже не понравилось, правда, его всего лишь застали врасплох, и, ну да, Гилберт был вправду хорош, особенно, когда он… Родерих треснул ладонью себя по лбу в тщетной попытке выбить из головы нежелательные воспоминания. Места, где Гилберт касался его особенно страстно, до сих пор ощутимо покалывало, особенно сильно потерю контакта с пруссаком переживала одна из частей его тела…. Родерих подумал, что с этим надо что-то делать. Со вздохом поднявшись, он собрал с пола и аккуратно разложил подушки на диване. Сначала холодный душ, решил он, а потом он вернется и еще поиграет на рояле. Его взгляд упал на вращающийся табурет, возле и которого и началась все это наступление Пруссии на Австрию. Очень, очень холодный душ. Срочно. Бонус. Сидя за накрытым столом вместе с Людвигом, Кику и Феличиано, Гилберт размышлял, как может какая-то там еда быть важнее его манипуляций с одним привлекательным австрийцем. «Хрень какая», - думал он, накалывая на вилку очередной кусок сосиски. Разумеется, его нужды и потребности важнее, чем этот дурацкий обед. Хотя брат его мнения, похоже, не разделяет. Ну неужели Людвиг сам не видит, насколько сексуален Родерих? Неужели не понимает, как трудно будет Гилберту продолжить прерванное действо теперь, когда элемент неожиданности потерян? Из размышлений его вырвал вопрос Кику. – А? Что? – глупо переспросил он, поднимая глаза от истерзанной сосиски. – Я спросил, все ли у вас в порядке, – повторил Кику, рассматривая сосисочное поле брани. – О. Да, все просто замечательно, хотя еще лучше было бы, если меня не прервали давеча так бесцеремонно, когда я почти влез Родериху в шта…Ай! – Он злобно уставился на Людвига, который втихаря наступил ему на ногу гораздо сильнее, чем это было необходимо. Проигнорировав его возмущение, Людвиг преспокойно открыл супницу и повернулся к Кику. – Еще картофеля?