***
Каллен нервно ерзал в спальном мешке. Ночь была холодной и чистой. Буря улеглась, и звезды сияли высоко в небе, освещая поляну. Неподалеку горел костер. Трое солдат окружили его, потягивая что-то из фляги и нервно перешептываясь. Каллен слышал от них несколько ругательств, но солдаты быстро одергивали друг друга, и, косясь на него, продолжали говорить тише. Ему было непривычно находиться здесь, под открытым небом, среди рядовых, пока майор и лейтенанты обсуждали ситуацию в палатке командования, но это было прикрытие, и Каллену приходилось ему следовать. Лелиана разработала действительно хороший план. Он был продуманный, в меру остроумный и хладнокровный. Пока Эвелин с отрядом незаметно двигались в сторону Эмпрюзи-дю-Лион, скауты Сестры Соловей вместе с людьми Жозефины пустили слух, будто отряд Инквизитора собирается освободить плененных в крепости Адамант. Отряд Каллена, согласно плану, должен был выглядеть, как обычный поддерживающий. Нахождение в нем коммандера армии Инквизиции должно было оставаться секретом на случай, если враг захочет получить информацию через него. Поэтому Каллен переоделся в доспех рядового, и теперь лежал здесь, под открытым небом, стараясь не беспокоиться о том, что не в его власти. Он должен был честно играть свою роль рядового, поэтому не мог просто так пройти в палатку командования и узнать, как у них дела, возникли ли проблемы, и может ли он что-нибудь сделать. Но он не был рядовым. Он не мог просто так пойти и выпить с солдатами, вернее… они не могли вести себя с ним так же. И это заставляло его чувствовать себя странно… одиноким. Ему казалось, он забыл это чувство. Обычно, где бы он ни находился, для него всегда была работа. Он мог проверять, тренировать, готовить, решать задачи или изучать карты. Но теперь… Каллен провел весь день маршируя среди солдат, в полной тишине. Он чувствовал, как все вокруг напрягаются, становятся официальнее и тише. Там, где появлялся Каллен, смолкали шутки и песни. Солдаты смотрели на него с уважением, и еле заметно кивали, показывая, что узнают. Каллен сказал себе, что это не имеет значения. Что дело превыше всего и ничего другое не должно его волновать. Но это не помогло. Изоляция, в которой он оказался, заставила его еще острее почувствовать, как сильно он сблизился с Эвелин. Он никогда не думал, что признает такое во время задания, но он действительно скучал по ней. И его мысли действительно возвращались к ней снова и снова. Поэтому вечером, когда они устроились на привал, Каллен решил написать ей. Он не знал, насколько это будет уместно, но подумал, что стоит попробовать. В итоге, он провозился почти целый день, сочиняя не слишком личное и не слишком официальное письмо, подбирая подходящие и понятные только им слова. И когда Каллен закончил, то понял, что не смог сказать даже половины. Он был честен, когда говорил, что не собирается умирать, но шансы погибнуть были все еще высоки. Лелиана настояла, чтобы за Калленом постоянно следили трое телохранителей. У них было две задачи. Первая ― ни в коем случае не допустить, чтобы враг задел его. Вторая ― если это все-таки не удастся ― они должны будут убить его незамедлительно и без лишних вопросов. И, если это случится, Каллен не хотел бы, чтобы его последнее письмо начиналось со слов «Добрый день, Инквизитор». Это должно было быть что-то более личное, что-то начинающееся с важного слова… или просто ее имя. Ее имени было бы вполне достаточно. Это было лично и просто, и показывало, что они могут доверять друг другу. Думая об этом, Каллен не заметил, как провалился в сон, и ему снилось, что красный лириум медленно расползается по его телу.***
«Дорогой, коммандер, Каллен. Коммандер, В первую очередь, я рада, что вы нашли время написать мне. Спешу заверить, что погода здесь ничуть не отличается от вашей (думаю, вы заметили это по мокрой бумаге и размазанным чернилам). Тем не менее, чем ближе мы подходим к месту назначения, тем меньше дождя и больше снега встречается на пути. По правде говоря, я люблю снег. В Оствике нам удавалось видеть его только в редкие дни, и даже если удавалось, я никогда не видела огромные белые поля, которые передо мной сейчас. Вчера я поняла, что есть еще так много вещей, которых я не видела: жизнь в Кругу ограничивает возможности. Частично я компенсировала этот недостаток ваше-присутствие-необходимо миссиями, однако, возможно, вы бы смогли показать мне и другие места. Что касается предложения, озвученного в предыдущем письме, я полностью доверяю вашему выбору и с нетерпением жду, когда мы сможем осуществить задуманное. Правда, полагаю, я не ошибусь, если предположу, что случится это не скоро. Когда мы завершим текущие миссии, я надеюсь, вы покажете мне разрыв, и я запечатаю его. Желаю удачи в вашей миссии. С уважением, Эвелин». «Ладно, ― подумала она, перечитывая, ― это не так точно и официально, как получилось у Каллена». Это также не выражало и половины чувств, которые она испытывала сейчас. Она хотела написать, что беспокоится за него и что ему следует быть осторожным, и что если даже красный лириум проникнет в него, она запрещает ему жертвовать собой. Они найдут способ, плевать, что Инквизиции придется нелегко… Она хотела написать, но не стала. Потому что знала, что все это не правильно. До последнего времени ей удавалось брать чувства под контроль. У нее были проблемы с этим, но любой прошедший истязания маг контролирует себя немного лучше остальных. Так что, да, она умела отключать эмоции. До недавних пор. Их переписка была наивной, и глупой, и даже немного детской. Эвелин нравилось игривое чувство общей тайны. Ей нравилось представлять, как Каллен тщательно выводит эти слова, обдумывает каждое, как его лицо покрывается морщинами, когда он выбирает правильную фразу. Ей нравилось представлять, как он улыбается, читая ее глупые каракули. Но все это должно было оставаться в пределах палатки. Как бы сильно ей ни хотелось послать все куда подальше, она должна была взять себя в руки и сделать то, что от нее требовалось. ― Эй, я не помешаю? ― через палатку Эвелин разглядела силуэт Варрика. Она торопливо убрала письмо в конверт и спрятала его под подушку. ― Входи, ― махнула она рукой, ― собираешься предложить мне немного выпивки? ― Мы на задании, ― ответил он серьезно, ― я не делюсь выпивкой на заданиях. Эвелин фыркнула от смеха. Варрик посмотрел на нее с интересом. ― Ты выглядишь… счастливой, ― сказал он, сощурив глаза, ― это лишает меня работы. ― Работы? ― Утешать тебя после всего произошедшего. Или, ― он увидел, что ее взгляд изменился, ― мне не стоило напоминать тебе, верно? Эвелин встряхнула головой. ― Нет, нет, это как раз то, что мне нужно. Я знаю, как это работает: я всегда старалась забыть плохое, и очень преуспела в этом. Я ни разу не думала о Майке, хотя знала, что он стал храмовником. ― Эвелин вздохнула, ― возможно, если бы я вспомнила о нем раньше, я бы смогла что-то сделать. ― Или… ты бы беспокоилась намного больше и не была способна выполнять работу. ― Я просто чувствую себя виноватой, ― как можно небрежней бросила она. Варрик ухватил ее слова легкой ухмылкой: ― Ты говоришь с гномом, который освободил Корифея и достал красный лириум из глубинных троп. Эвелин посмотрела на него, впервые так серьезно, и вздрогнула. Ей всегда казалось, Варрик был… легким. Она не знала, как объяснить это, но он просто приходил, рассказывал эти невозможные истории и смеялся и смешил окружающих. Она никогда не считала его глупым. Наоборот, он был одним из самых эрудированных, сообразительных и ловких ее знакомых. Но он всегда казался… не способным на серьезные переживания. «Создатель, ― подумала Эвелин, не способная отвести от него взгляд, ― как далеко он запрятал все это». ― Эй, ― аккуратно сказал Варри, присаживаясь на ее мешок, ― наверно, ты знаешь, что мы все здесь с определенным прошлым. Иначе, поверь, никто не стал бы подписываться на эту авантюру. Эвелин позволила себе обдумать это. Да, Создатель, Варрик был прав. Каждый из них пережил нечто личное. Свою маленькую ― или большую ― драму. Каждый стоял перед выбором, и в нужный момент все они выбрали Инквизицию. Они поверили в нее, полюбили ее, простили за ее поражения и слабости. Они шли за ней даже, когда она двигалась вслепую. Эвелин вдруг почувствовала острый приступ любви к своей команде и Инквизиции в целом. Она кивнула Варрику, и он поднялся с задумчивой улыбкой. ― Думаю, тебе стоит отдохнуть еще немного. По правде говоря, я здесь, чтобы сказать, что мы отправляемся через час. Попробуй поспать или… что ты там собиралась делать. Эвелин кивнула, и дождавшись, когда Варрик уйдет, достала из-под подушки письмо. У нее было еще несколько слов, которые она хотела и могла написать Каллену. «При прошлом нашем разговоре, вы хотели взять с меня обещание. И я даю его вам, но по-своему. Я не обещаю, убить каждого, кто встанет на моем пути, тем более, если это окажется дорогой мне человек. Но я обещаю, что сделаю все зависящее и независящее от меня, чтобы спастись самой и спасти моих близких. Когда-то давно, вы сказали мне, что нас слишком мало, чтобы приносить жертвы. Теперь нас стало больше, но это не значит, что мы должны изменять принципам…» И пусть это письмо перехватят ― подумала Эвелин, ― она не собирается больше отрицать или скрывать или прятаться. Она говорит то, во что верит, и будь проклят тот, кто скажет, что слова не имеют силу. «Я так же надеюсь, что вы дадите схожую клятву. Нас будут убивать, на нас будут охотиться, и, возможно, нам придется проигрывать сражения, но это не то же самое, что разменивать фигуры ― мы должны помнить об этом. И тогда смерть будет делать нас сильнее. P.S. По возвращении, я собираюсь устроить большой праздник, и надеюсь, вы на него не опоздаете. С уважением, Эвелин Тревелиан». Эвелин отложила перо и еще раз прочитала написанное. «Неплохо, ― сказала она себе, ― совсем неплохо». И пускай ее слова звучали немного глупо, они были честными.***
― Я умер? ― спросил Раули, стараясь унять тупую боль в затылке. Воспоминания возвращались к нему так же медленно, как капала вода с потолка. Сначала он вспомнил, что его ударили. Потом, что он находится в темнице. И, наконец, к своему ужасу он осознал, что остался совершенно один. Они забрали Карен. Зачем они забрали Карен? Он попытался открыть глаза, но тут же ощутил, как боль распространяется от затылка к вискам и лбу. ― Ты не умер, ― сказал ему кто-то, ― к сожалению. Сначала Раули подумал, что у него галлюцинации. Не удивительно, учитывая, что кто-то от души треснул его по голове. Потом он подумал, что знает этот голос. Похожий, но не такой надломленный, не такой тихий и сдавшийся. «Карен?» ― подумал он. Могла ли это быть Карен? Не важно, треснутая у него голова или целая, он не смог собрать вместе кусочки мозаики: Карен, Карен, которую он знал, пусть и недолго, не могла сказать так. Она любила жизнь. Она очень любила жизнь. Он попытался открыть глаза еще раз. Боль удвоилась. ― Полегче, не торопись. Раули последовал совету. Ему понадобилась почти минута, чтобы открыть глаза и перевернуться на бок. ― Дыхание Создателя! ― пробормотал он. Карен сидела напротив, опершись спиной на стену. Ее рука была изъедена кристаллами красного лириума. ― Я скажу тебе то же, что сказал мне Джаред, ― ее голос был лишен эмоций, похожий на голос умирающего, ― не подходи ко мне. Возможно, тебе захочется помочь, но не подходи. ― Проклятие, ― пробормотал Раули, ― зачем они это сделали? ― Можно подумать, они скажут, ― Карен грустно улыбнулась, а потом сплюнула на землю, ― надо было слушать моего кузена. Моего вечно пьяного кузена. Он сказал мне: Карен, не вступай в Инквизицию. Там одни психи и варвары. Но я сказала: нет, это благородное дело. ― Это благородное дело, ― ответил Раули, и тут же, смутившись, добавил: ― мне очень жаль. Карен бросила на него недоверчивый взгляд, а потом кивнула. ― Тебе больно? ― спросил Раули. ― Не очень, ― Карен поерзала на месте и поудобнее устроила зараженную руку, ―, но я знаю, что будет хуже. Раули, будь другом, поищи что-нибудь, чем можно убить меня быстро. Эта фраза, брошенная так небрежно, была хуже всего, что он слышал и видел до этого. ― Я… не… ― Раули заставил себя приподняться, ― мы придумаем способ, как избавиться от этого. ― Не-а, не придумаем. Эта штука в моей крови. Двигается от сердца и обратно, я чувствую, чувствую, как она становится больше и как жужжит. ― Жужжит? ― повторил Раули. Он принялся оглядывать помещение, надеясь найти что-то ― что угодно ― что может помочь. Он вспомнил, как ведут себя в таких ситуациях Инквизитор и коммандер: шаг первый ― отвлечь и успокоить. Шаг второй ― помочь. Шаг третий ― самый важный шаг ― не паниковать самому. Ни за что не поддаваться панике. ― Как будто мухи рядом с ушами. Ж-ж-ж-ж, ― спародировала она и сама же усмехнулась, ― как будто… никто не подключается ко мне. ― Что ты имеешь в виду? Раули заставил себя подняться на ноги и пройти к фляге. Когда он сделал шаг в сторону Карен, она резко отскочила назад: ― Не подходи. ― Я только хотел дать тебе это, ― встряхнул он флягой, ― наверное, ты хочешь пить. ― Она жужжит, ― продолжила Карен, сделав глоток, ― это похоже на шум, когда ты находишься на рынке. Много голосов, но ты не понимаешь ни один. А если ты договорился встретиться на ярмарке с другом. И среди всей этой кучи голосов ты ждешь один, который позовет тебя. Но его все нет и нет. Почему его нет? Ее глаза уставились прямо на Раули, и он вздрогнул. Он не знал, что изменилось, но ее взгляд стал безумным. «Не паниковать, ― напомнил себе Раули, ― главное, не паниковать».