***
Свечи не горели. И темнота обволокла приятным коконом. Каллен тяжело обрушился на дверь. Постоял с минуту, позволяя пульсирующей боли успокоиться, а потом тяжелыми, переваливающимися шагами добрался до стола. Завалился на стул и опустил голову. Несколько минут покоя. Это было все, что он мог получить сейчас. Стражи превращаются в рабов Корифея. Армия штурмует крепость. Архидемон сдирает когтями куски стены, словно это бумага. Эвелин падает в тень. Мысли и образы пульсировали в голове красными пятнами. Каллен знал, что есть лишь одно средство затушить этот пожар. Ногти впились в столешницу. ― Ну же, милый, не надо так нервничать, ― раздался голос около двери. Каллен поморщился и постарался его игнорировать. ― Ничего не выйдет, ― голос был над ухом, ― тебе не удастся от меня избавиться. Никогда. Помнишь эту сказку, которая бродит среди храмовников. Человек, который забыл про лириум? Каллен издал протяжный стон. Кажется, происходящее становилось ему неподвластно. ― В первый день он почувствовал легкое недомогание. Уснул немного раньше. И ночью видел кошмары. Лириумный человек стоял за его окном. Во второй день его кожа стала бледной. Он ничего не съел и ничего не выпил. Лириумный человек стоял у его двери. Когда ты ел в последний раз, Каллен? Каллен ничего не ответил. Глупо. Слишком глупо было бы отвечать. Сказка? Да, он слышал эту сказку. Маленькая страшилка, которая бродила среди храмовников. Конечно, слышал. Иначе голос Амелл не рассказывал бы ее сейчас. ― На третий день кожа храмовника покрылась мхом. Лириумный человек подошел ближе. На четвертый Лириумный человек сжал его сердце. Я тоже так могу, ты же знаешь, Каллен? Он вздрогнул! Легкий холод по телу. И ― бах! ― что-то взрывается в районе груди. Потянулся к сердцу. Но боль уже отступила. ― Эта была шутка, ― прошептал голос над ухом. Расхохотался: ― пока что шутка. Ты ведь знаешь: отказавшиеся от лириума не возвращаются. ― Отстань, ― процедил Каллен, вдруг забыв, что отвечать глупо. Он открыл глаза и окинул взглядом комнату. Амелл не было. Значит, пиковое состояние еще не наступило. Значит, все еще впереди. Только на переферии зрения скользнуло что-то рыжее. ― Милый, ты слишком устал, чтобы прогонять меня. Ты знаешь, как это работает. Мы оба знаем. Ты устаешь, ложишься спать, и я прихожу. Рано или поздно все устают, Каллен. Сколько ты можешь обходиться без сна? Сутки? Двое? Потом волей-неволей начинаешь грезить на ходу. Внимание рассеивается. Вещи кажутся совсем другими. И здесь, на грани сознания появляюсь я. Вернее не так. Я всегда есть, мой дорогой друг. На периферии твоего зрения. Эй, зачем я все это тебе рассказываю? Амелл захохотала. Каллен встряхнул головой, и звук стал совершенно другим. Почти пустым. Лишенным объема. Звук стал его собственными мыслями. Страшнее всего понимать, что сходишь с ума. Каллен знал правду. Знал, что все это ― реакция организма на недостаток лириума. Знал и почему все это проявляется в форме Амелл. Вернее, вовсе и не в ее форме. В виде демона, который мучал в ферелденском кругу. Те же манеры. Те же шутки, тот же облик… Он знал даже как избавиться от этого наваждения. Голос казался реальным лишь, когда Каллен не сосредотачивался на нем. Стоило начать прислушиваться, и становилось очевидно ― все это только бурно разыгравшееся воображение. Стоило сосредоточиться, и образ Амелл исчезал из поля зрения. Он никогда не был четким. Не был настоящим. И Каллен знал. Но это не мешало видениям приходить снова и снова. Мучить его. Каллен испытывал это, когда был заперт в Ферелденском кругу. Но разница оказалась жуткой. Там демоны были настоящими ― они могли прочесть мысли и использовать их против хозяина. Но даже самым опытным не удалось залезть в глубину его сознания и достать самые светлые, яркие и жизнеутверждающие образы. Этот демон был порождением его собственного воображения. Так что неудивительно, что он знал все слабости и не уставал напоминать о них. ― Ты довольно рассеян в последнее время, ― сказала Амелл, ― и медлителен. Сколько раз ты спасал Инквизитору жизнь? А сколько раз она подвергалась опасности? Неужели ты не мог придумать что-то поумнее, чем прятаться за спину своей женщины. ― Тебе не удастся ничего мне доказать, ― тихо сказал Каллен. ― То, что ты говоришь со мной, уже доказывает обратное. Я ведь только плод твоего воображения, Каллен ― фыркнула Амелл, ― почему ты не можешь победить меня? Ну же, скажи почему? Потому что я ― истина, мой дорогой. А ты ― ни на что не годный храмовник. Без лириума тебе не справиться с должностью генерала Инквизиции. ― Сегодня все прошло хорошо и без лириума, ― бросил он последний довод, ― в нужный момент я сумел задвинуть тебя куда поглубже. Всегда могу. Аммел расхохоталась. ― И теперь ты действительно в безвыходном положении. Бедный, измученный Каллен. Как собираешься победить меня теперь? У тебя не осталось сил бороться. Ты хочешь спать. После сражения всегда хочется спать. Болит голова. Ах. Чувствую, как болит. Холодно, из-за усталости. Хочется прикрыть глаза. Но стоит только… и я снова здесь. Дорогуша, спешу сообщить, что ты сходишь с ума. ― Вот уж спасибо, ― буркнул Каллен, ― не забывай, я все еще могу задвинуть тебя. ― Пока можешь. К тому же, подумай, сегодня ты хорошо справлялся. Но вдруг ты справился бы лучше, прими лириум. Сотни, тысячи жизней на твоих окрававленных руках. Только потому что ты… что? Хочешь выделиться? Хочешь получить счастье? Хочешь ее? Каллен подумал было возразить, но не стал. Глупо спорить с самим собой. Тратить на это силы. Может, если он будет игнорировать и просто закроет глаза, выйдет уснуть без кошмаров? Амелл тихо рассмеялась. ― До встречи в твоем сне, Каллен.***
В Скайхолде холодно и сухо. Эшли сидела на земле, била по мечу точильным камнем. Удар. Еще удар. Скоро они вернутся. Скоро… Столько всего делала, всегда рвалась вперед. Всегда боролась до победного, а сейчас… сейчас ничего не может. Эшли парализовало. Вскочить на лошадь, помчаться навстречу и убедиться, что Раули там, вместе с Инквизитором. Но она не могла. Почему? Камень бьется о сталь. Удар. Еще. И подлая мысль в голове: неужели потому что уже знает правду? Нет! Не может быть! Она не могла так поступить! Не могла бросить брата. Мысли в голове тягучие, как грязь. Воспоминания, словно из далекого сна. Как она сражается, гордая, что наконец пустили в авангард. Спасает Сэлинджера. Тянет к нему руку: «Поднимайся, салага!». Чувствует себя настоящим героем, и ― сиськи Андрасте! ― ни одной мысли о Раули. Да и чего о нем думать?! Он в арьергарде. Почти резерв. Что там может случиться? И потом победа, радость катилась по армии волнами. Захлестывала. Руки к верху. Крики: «Ура! Победа!». Чувство полной эйфории ― ничего не могло быть плохо. Они взяли крепость. Она сражалась. Она была героем! И знойный, загорелый капитан уделял ей особое внимание! Ничто не могло омрачить праздник. Пойти не так. Не могло и не может. Только через несколько миль похода Эшли подумала навестить брата. Вот только его не было в отряде. Она пошла к другим ― после боя все перепуталось. Многие раненые оказались не у своих командиров. Разбираться в этом до возвращения в замок никто не стал. Вот только в одном отряде, в другом ― нигде не было Раули. Число вариантов все сокращалось, а Эшли металась от командира к командиру, едва удерживая удары сердца. Осознание приходило медленно, как ледяная волна прилива. И только когда последний отряд был исследован, она поняла. И стало так страшно, что парализовало. Не было сил сказать кому-то. Или даже признаться самой себе: она бросила Раули. Бросила, а теперь не может найти. ― Инквизитор! ― закричал караульный со стены. ― Открыть ворота! Приказ повторился несколько раз. Патруль вытянулся по стойке «смирно». Эшли вскочила на ноги, меч упал рядом. Она думала, что не может дышать. Не может и не начнет, пока не увидит Раули. Через ворота прошли лекари. Рядом солдаты с носилками. Тяжелораненные стонут, кричат. Лекари приказывают успокоиться, держат за руки, шепчут, то ли советы, то ли молитвы. Среди них ― парень в широкополой шляпе. Ходит от одного к другому. Что-то говорит. Говорит, и люди перестают кричать. Хватают его за руку. Шепчут: «Спасибо». Эшли показалось, она его уже видела… но не могла сосредоточиться. Она встряхнула головой. Отогнала мысли прочь. Заставила себя смотреть на лица несущих и раненых. Не Раули. Не Раули. Нет. Другой. Вот Дэрик из ее отряда. Не Раули. Нет. Следом на лошади Инквизитор и еще трое: Хоук, Страж Блэкволл и маг Дориан. Элита. Вокруг, строже, чем следует, солдаты. Тянутся. Хотят хорошо выглядеть перед командирами. Дальше два генерала. И снова раненые. Теперь уже без носилок. Перевязанные, в бинтах и порезах. Хромые. Но довольные. У них сегодня победа. Эшли не знала, сколько прошло времени. Она стояла, глядя в толпу, в отчаянии выискивая знакомое лицо. Так же как и несколько часов назад, когда обходила армию, надежда таяла с каждой секундой. Приходилось заставлять себя смотреть на каждое лицо, через боль, сжимая до боли кулаки, но заставлять. Потому что каждое новое рассмотренное лицо уменьшало шансы увидеть брата. Колону замыкали здоровые солдаты. Они несли сложенную в сундуки добычу, тяжело переваливаясь от веса груза. Одни из них показался знакомым… Эшли вздрогнула. Сделала шаг вперед. Та же фигура. Та же походка. Раули! Она почти побежала. Но замерла. Сундук закрывал лицо. Создатель! Пусть это будет он. Пожалуйста, пусть будет. Эшли хотела подойти, убедиться. Но не могла. Ноги приросли к земле. Получалось только смотреть и молиться. Солдат замер, наклонился, опуская сундук. Приподнялся. Посмотрел на Ноубл. Она закрыла глаза и мягко опустилась на землю. Теперь все было кончено. Колона замкнулась. Никого не осталось. И этот парень был совсем не похож на Раули. Всего три группы людей образовались после штурма крепости. Первая вернулась с коммандером. Вторая ― с Инквизитором. Третья ― осталась лежать у стен замка. И раз Раули не было ни в первой, ни во второй… Эшли опустила голову и беззвучно заплакала.***
― Вот как, ― Эвелин встряхнула головой и развернулась к Кассандре, ― почему он не говорил? Она не знала, задает этот вопрос собеседнице или самой себе. После пережитого больше всего на свете хотелось спать, и теплое помещение только распаляло это желание. ― Не хотел, ― Кассандра отвела взгляд, ― чтобы вы разочаровывались в нем. ― Ясно. Я бы… ― она замолчала. Подумала, это лучше оставить для разговора с Калленом, ― я могу спросить, что ты сама об этом думаешь? ― Я думаю, он справится. Должен. Нам всем приходится прыгать выше головы в этом деле, ― Пентагаст бросила на Эвелин изучающий взгляд, ― то же самое можно сказать о Вас, Инквизитор. Как вы? Тревелиан растерла лоб. ― Хочется спать, ― честно призналась она, ― переварить всю информацию. Слишком много. Знаешь, никогда и никому не говорила, что избрана Андрасте, и все равно чувствую себя обманщицей. И еще… тень ― это гадкое место. Когда ты в ней наяву, она оказывается… липкой. ― Липкой? ― Словно идешь через сахарный сироп. Только попахивает вовсе не сладостями. ― Вы… шутите? ― Кассандра склонила голову на бок. ― Приходится. Лучше, чем сходить с ума. Впрочем, одно другому не мешает. Ладно, прости, что отвлекла. Думаю, надо привести в чувство коммандера. А потом хорошо отоспаться. Советую заняться тем же, ― добавила она уже на пороге. ― Как прикажете, ― устало ответила Кассандра. И правда. Отоспаться было не самым плохим вариантом. *** ― Хорошо выспались, ― шепнула Амелл на ухо, ― приятные воспоминания о башне, не правда ли? ― Создатель, помоги мне избавиться от этого, ― прошептал Каллен. Он больше не знал. Ты можешь быть уверен, что голос вокруг тебя ― только галлюцинация. Что силуэт Амелл ― просто плод воображения. Но когда они появляются снова и снова. Появляются, когда гонишь их прочь. Когда спишь, и они во снах. Просыпаешься, и они все еще здесь, вокруг. Начинаешь сомневаться. ― Может быть, это демон? ― попытался оправдать себя Каллен. ― Ты правда так думаешь? ― засмеялась Амелл. ― Здесь? В защищенном магией замке? Милый, ты цепляешься за соломинку. Просто признай: мы сходим с ума. Не бойся. Это вполне нормальный процесс. Организм шокирован отсутствием лириума: не знает, как работать без него. Добавь ко всему отсутствие сна и стресс. Любой бы сломался. Тебя спасет только одно. У тебя в столе. Ну же, давай. Каллен ощутил, как что-то касается его руки, ведет к ящику. Что-то щелкнуло. Зажужжало. Он даже не заметил, как набор с лириумом оказался перед ним. ― Это слабость, ― сказал он себе, ― просто слабость. ― Это спасение, ― поправила Амелл, ― или для больного слабость ― принять лекарство? Для мучаемого жаждой слабость ― глотнуть воды? Ты выживаешь, Каллен. Не суди себя за это. Можешь ненавидеть меня, но я хочу только спасти нас. Это моя миссия. Прими лириум, и я исчезну. Всего одну порция. Чтобы не сойти с ума. Не умереть. ― Я знаю, ― согласился он, протягивая вперед руку, ― я должен это сделать. ― Вот и хорошо. Хороший мальчик. Каллен встряхнул головой. ― Нет. Нет. Во имя Создателя, нет. Он зашептал молитву. Не совсем. Что-то сбивчивое. Лишенное смысла. Набор хорошо заученных фраз. Голос Амелл прорывался сквозь мысли. ― Это не поможет, Каллен. Только одно средство. «И сквозь путь темный я пройду, если ты дашь мне волю твою…» ― Каллен! Ка-а-аллен, будь душкой. Прими лириум. Каллен! ― голос потерял игривые нотки демона. Стал его внутренним. Собственным, но злым. ― Прими лириум! Это твой долг! Это часть тебя. Без него ты перестаешь быть собой. Без него ты причиняешь вред близким! Каллен схватил набор и со всей дури зашвырнул в сторону двери. Бах! И тот разбился о стену. Каллен поднял глаза. В нескольких дюймах от места удара стояла Инквизитор. ― Неплохо, ― улыбнулась она, ― но в следующий раз, мы обязательно поработаем над меткостью. «Довольно символично», ― ехидно заметил голос в голове. Каллен стряхнул с себя остатки дремоты. ― Прости! Я не… клянусь, я не хотел… ― Эй, я же пошутила, ― Эвелин подняла руки, потом сложила на груди, ― итак, ты собираешься рассказать мне, что происходит? ― Ты уже знаешь. Кассандра все рассказала. ― Вот видишь, ― она оперлась на край стола и выдавила мягкую улыбку, ― значит, трезвый ум еще не оставил моего генерала. В чем же тогда проблема? ― Я не справлюсь. Без лириума. Я не справлюсь. Я должен его принять. Ради Инквизиции. Ради всех нас. ― Или ради себя, ― холодно произнесла она, ― знаешь, алкоголики часто говорят, что пьют, потому что «сегодня плохой день», или потому что «так придумывают гениальные произведения». Никто не говорит, что пьет из-за собственной слабости. ― Я не… ― начал было Каллен, но остановился. Слова больно резанули по его самолюбию. Он ожидал жалости к себе и заранее злился. Но снисхождение… что ж, по крайней мере, это отрезвляло. Вместо ответа он молча взглянул на Эвелин. Ждал, что она скажет. ― Я уже видела такое, ― заявила она, ― много раз в детстве. Мой папа был «художником» ― она показала воздушные кавычки, ― и постоянно нуждался в порции вдохновения. Каждый раз в воскресенье за семейным ужином обещал завязать пить. «Теперь мне это не нужно. Теперь я нашел себя». А в понедельник начинал сначала. ― Я думал, твои родители… ― Дворяне. Верно. Одно другому не мешает. Каллен, я видела это множество раз. Ты просто ищешь повод. Зависимость… она изменяет сознание. Подменяет понятия. ― Здесь другой масштаб, ― проговорил он медленно. Стараясь понять каждое слово. Обдумать. Соотнести с тем собой, который клялся никогда больше не принимать ни капли лириума. Сказал бы тот Каллен то же самое? ― если я не справлюсь… ― Ты справишься, ― ответила Тревилиан, сдвинув брови, ― справишься и подашь пример остальным. Каллен, то, что ты делаешь как генерал важно. Но то, что ты делаешь как лидер, гораздо важнее. Ты не имеешь права подвести тех, кто идет за тобой. На секунду он отвлекся от собственных мыслей. Посмотрел на Эвелин. Говорила ли она эти слова только ему? Или себе тоже? Ей тоже многое пришлось пережить сегодня. ― Как ты? ― он подался вперед, коснулся ее запястья. ― Лучше, чем ты, ― она сохранила хмурое выражение, и Каллен понял: разговор продолжится. И еще понял: она злится. ― Ты должен был мне сказать, ― в подтверждение его догадок Тревелиан отстранилась и вновь сложила руки на груди, ― если не как близкому человеку, то как командиру. Я должна была знать, что у тебя серьезные проблемы с лириумом, когда объявляла штурм крепости. ― Я не… ― начал было Каллен, потом вдруг насторожился, ― это бы что-то изменило? ― А должно было? ― Не знаю, ― честно признался он, ― что именно ты от меня хочешь? Чтобы я поклялся не принимать? Признал свою несостоятельность? Отошел от дел. Я могу все из этого. Просто прикажи. Потому что я больше не чувствую, что могу сам принимать решения. Он прошел в глубь комнаты и оперся на стол. ― Слишком многое поставлено на карту. Дело превыше всего, и мы оба это понимаем. Всего одна порция, и я перестану сомневаться. Буду уверен, что принимаю правильные решения. Потому что сейчас это не так. Я смотрю на погибших людей и думаю: мог ли спасти их, если бы… ― Я думаю точно так же, ― перебила Инквизитор, ― каждый раз перед сном. Думаю, могла бы защитить Убежище, если бы вместо магов, обратилась за помощью к храмовникам. Смогла бы остановить Корифея, если бы лучше тренировалась. Сегодня ночью я буду думать, скольких стражей спасла бы, встреться с Хоуком чуть раньше. И это не связано с лириумом, Каллен. «Ты не понимаешь», ― хотел возразить он, но остановился. Какова была вероятность, что это он не понимал? ― Каллен, ― она сделала шаг вперед и заглянула точно в его глаза. Поймала взгляд. Не давала отстраниться, ― я хочу, чтобы ты сказал мне честно: чего хочешь ты. Прямо сейчас. Ты. Настоящий. ― Это не должно иметь значения, ― тихо произнес он. ― Не имеет. И все-таки. Если бы не было долга перед Инквизицией. Перед людьми. Что бы ты выбрал? Ты бы продолжил отказываться от лириума? Или нашел другую причину? Он замер. Он не знал, что сказать. ― Чего ты хочешь? ― продолжила Эвелин. ― Я не хочу больше зависеть от лириума, ― Каллен закрыл глаза, ― не хочу жить, зная, что к сорока начну терять рассудок. Создатель. Я хочу обычной жизни. Хотя бы надежды на эту жизнь. ― Спасибо. Я была рада это услышать. Я хочу для тебя того же. И я рада, что ты все еще готов бороться, несмотря ни на что. Но ты прав: твои желания не имеют значения. Мои тоже. Сейчас в расчет берется только дело. Поэтому слушайте мой официальный приказ, коммандер. С этого дня вы больше не заикнетесь о лириуме. С этого дня я официально запрещаю принимать его и даже думать об этом. Вам ясно? Каллен пораженно уставился на Эвелин. Потом встряхнул головой и вытянулся. ― Да, Инквизитор, ― отрапортовал он. Тревелиан ответила кивком. ― Тогда сейчас же отдай все свои запасы. С завтрашнего дня я представлю к тебе наблюдателя с медицинским опытом. При первом его слове, с тебя снимаются обязанности коммандера. Все ясно? Какое-то время Каллен молчал, обдумывая ее слова. ― Да, ― наконец сказал он, ― ладно. ― Кроме того, я официально приказываю тебе выполнять его требования в отношении питания и сна. И если ты еще хотя бы раз укроешь от меня существенную информацию, я навсегда освобожу тебя от должности. И это не шутка, ― добавила Эвелин на всякий случай. ― Да, ― кивнул Каллен, ― прости. Я не хотел… это было непрофессионально. Он прошел к столу и достал оттуда запасы лириума. ― Вот. Это все. Можешь делать с ними что хочешь. ― Я их уберу. Каллен, на всякий случай порция будет у наблюдателя. Если тебе станет совсем плохо, он поможет. Не о чем беспокоиться. ― Я… хорошо. Прости за все это. ― Эй, ― она подошла ближе, коснулась рукой его плеча. Каллен дернулся. Потом поддался, успокоился. Позволил утешить себя, ― все будет хорошо. Ты с этим справишься. Мы вместе справимся. ― Спасибо, ― он помолчал, прежде, чем задать следующий вопрос: ― ты делаешь это из-за Инквизиции. Или из-за меня? Из-за… нас. ― Из-за тебя. И из-за нас. И из-за Инквизиции тоже. Ты видел, что происходит с храмовниками по всему Тедасу. Это не только агенты Корифея. Такое чувство, будто кто-то заражает весь лириум. И ни для кого не будет радостью, если ты вдруг начнешь обрастать кристаллами. Поэтому просто доверься мне, ладно? ― Хорошо. Спасибо. Это… многое значит. Спасибо. ― Главное помни, Каллен, все будет хорошо.***
Была уже ночь, когда Эшли пришла в себя. Она сидела на земле. В нескольких шагах от нее недоточенный меч. «Отличное сражение, рядовая! Я лично порекомендую для вас медаль». Кажется, все это было когда-то очень давно. В дурном сне. Или, наоборот, в счастливом. В месте, где Раули был еще жив. По крайней мере, жив в ее мыслях. Где были радость победы, запал битвы и вера в бессмертие близких людей. Что она напишет маме? Что отцу? Какими титулами и землями компенсирует то, что не спасла брата? Чья-то рука коснулась плеча. Эшли вздрогнула. Обернулась. ― Эй, ну чего ты тут сидишь? В темноте Ноубл с трудом удалось узнать в незнакомке Сэру. ― Раули, ― сказала она тихо, ― Раули не вернулся. Молчание казалось слишком долгим. Потом Сэра присела рядом. ― Дерьмо, ― тихо выругалась она. ― Дерьмо, ― повторила Эшли. ― Идем, я отведу тебя к себе. В такое время нельзя оставаться одной. ― Это вряд ли поможет. ― Совсем не поможет. И все-таки идем. Видишь, какие тучи. Ночью будет дождь. Не хочу, чтобы ты тут промокла.***
Ветер завывал в опустевших стенах крепости Адамант. Два фонаря разрушали темноту, освещая скрюченные фигуры мужчины и женщины. ― Еще один, ― сказал мужчина, ― кажется, живой. ― Уже третий. Инквизиция явно плюет на своих людей. ― Не говори ерунды, Малла. Так всегда бывает. Как бы тщательно не разбирали поле битвы, нескольких всегда пропускают. Поэтому мы и здесь. Давай же, иди сюда. Помоги дотащить этого. Он достаточно крупный. Так даже лучше. Крупные стоят больше.