***
Что-то капало прямо рядом с ним: кап-кап, кап-кап. Раули попытался открыть глаза, но ничего не вышло. Ему казалось, он лежит дома, стараясь пробудиться после тяжелого сна. Со второй попытки удалось едва пошевелить рукой, отчего грудная клетка заныла болью. ― Тише-тише, ― сказал чей-то голос, ― лежи, не двигайся. Вот так, ― что-то легло на его грудь. Раули почувствовал прикосновение чьих-то рук, тонких и холодных. Чьи-то пальцы прошлись по его коже, не доставая всего нескольких миллиметров до тех мест, где ему было больно. Что-то холодное и влажное грохнулось на его рану, и Раули сморщился. ― Тише-тише, ― руки надавили на рану, начали разминать мягкое вещество и размазывать по его груди. Раули открыл глаза и увидел, что вещество похоже на грязно-серую кашу. Он увидел и бледные женские руки с синим лаком на ногтях. И это было так странно, что заставило его думать и вспоминать поизошедшее. Он не знал, сколько пролежал без сознания, не знал, где находится. Но, судя по тому, что рана скорее ныла, чем болела, предположил, что прошло много времени. Он также подумал, что, окажись у своих, не лежал бы на мокром полу в темном помещении, а вместо серой каши, ему дали бы зелье. Поэтому он сделал выводы, что находится в плену. И именно поэтому его удивил практически идеальный лак на ее ногтях. Раули почти машинально дернулся, желая освободиться, но девушка надавила снова. ― Да лежи же! ― Где я? ― спросил Раули. Он наконец нашел в себе силы приподняться и посмотреть на нее. Она выглядела такой же, как и ее ногти. Ухоженная, удивительно чистая и правильная. На ней была почти не мятая одежда с едва заметными пятнами грязи. Черные волосы были собраны в высокий хвост, а синие глаза внимательно изучали лицо Раули. ― Голубые. ― Что? ― моргнул он. ― Я все время думала, какие у тебя глаза. Я открывала их, чтобы проверить реакцию зрачков, но было слишком темно, и я не поняла цвет. Но теперь я вижу, что они голубые. ― Как и у тебя, ― сказал он зачем-то. Девушка склонила голову, изучая его лицо, а потом мягко улыбнулась. И ее кривоватая улыбка казалась такой неправильной, по сравнению с почти идеальным симметричным образом. ― Карен, ― представилась она, ― четырнадцатый, лекарь. Раули понадобилось несколько секунд, чтобы понять, что она сказала. Он не знал, происходит это от того, что впервые такая красивая девушка была к нему так близко, или от того что пару минут назад он лежал без сознания. Но ему пришлось собрать в кулак всю волю, чтобы вернуться к разговору. ― Раули, ― сказал он, ― двадцать шестой, новобранец. ― Хм, и каким же ветром тебя занесло в гущу сражения? ― Пытался найти сестру. ― Вот как, значит ты из благородных. Ладно, милый, дай я наложу тебе повязку. Сможешь привстать? Вообще-то Раули думал, что не смог бы. В любой другой ситуации. Но теперь он сжал зубы и приподнялся, опираясь на ее тонкую, но сильную руку. ― Вот так, хорошо, ― Карен помогла ему добраться до стены, ― а теперь я сделаю компресс. Не против, если я использую твою рубашку? ― и прежде, чем он смог ответить, она начала рвать ту на части. ― Ну, конечно же, ты не против. Иди сюда, закрепим всю эту кашу. Здесь, как видишь, условия так себе приходится обходиться, чем есть. ― А что это? ― спросил Раули, косясь на мазь. Карен поглядела на него с усмешкой: ― Только не переживай. Это пережеванный эльфийский корень. А что? ― сказала она тут же, отрывая от рубахи рукав. ― Мне, знаешь ли, ступку с чистой водой не приносили, пришлось обходиться, чем есть. Но если ты предпочитаешь умереть… ― Спасибо, ― перебил Раули, ― спасибо, что помогла. Но это довольно… ― Мерзко, ― улыбнулась она, ― поверь, дорогой, я знаю. Мне это доставило лишь немного меньше неприятностей. Я, знаешь ли, не привыкла плеваться в людей. Ладно, иди сюда, дай я тебя перемотаю. Она сложила рукав несколько раз и положила на рану. Раули немного поморщился, но сдержал звук. Ее лицо было прямо над ним, и ее глаза смотрели точно в его. ― Не будешь плакать и звать мамочку? ― спросила она с усмешкой. ― Думаю, я смогу обойтись и без мамочки, ― сказал Раули. Карен принялась перематывать компресс остатками рубахи, для этого ей пришлось почти полностью навалиться на Раули, и он почувствовал, что одинаково сильно хочет как оттолкнуть ее, так и прижать крепче. ― По крайней мере, на этот раз. Раули тут же смутился, осознав, что шутка не удалась. Но Карен искренне рассмеялась. ― В таком случае, я обязана дать тебе леденец, верно? Раули огляделся по сторонам, и тревога, которая уже было улеглась, разрослась с новой силой: ― Вряд ли он здесь найдется. Мы в плену, верно? ― А ты сообразительный, ― сказала она, завязывая рубаху в узел, ― вот так… попробуешь приподняться? Надо проверить, не свалится ли. Давай я помогу тебе, ― она положила руку ему на спину и помогла встать. ― Ау, ― выдохнул Раули. ― Держись, солдат, ― приказала Карен, ― и не таких лечили. Ну как, не соскальзывает? Вот и хорошо. А теперь отдыхай, вот, ― она помогла Раули присесть и подала лежащий неподалеку мешок, ― здесь немного еды и воды во фляге. Постарайся не съесть все разом. Слипшийся рис ― настоящая вкуснятина. ― Я не хочу, ― честно признался Раули. ― Ты ведь не собираешься заставлять меня кормить пациента с ложечки. Потому что, знаешь ли, тут и ложечки нет. Ее слова так смутили Раули, что он, ничего не ответив, принялся есть. ― Вот и хорошо, ― улыбнулась Карен, она села рядом с ним, опершись спиной на стену и поджав под себя ноги, ― я рада, что ты отвечаешь на мои слова. ― Сколько мы здесь? ― спросил Раули. ― Не меньше двенадцати дней, я немного сбилась после восьми. ― Так долго? ― Приходилось делать бульон и поить тебя. Но теперь я вижу, что это, в общем-то, не напрасно. Если, конечно, ты не собираешься убить меня или умереть. Это ведь не входит в твои планы? ― Значит, мы в темнице, ― заключил Раули. ― Полагаю, это темница, ― отозвалась Карен, ― или подвалы. С нами не очень-то церемонятся. Понимаешь, есть такие засранцы, которые наживаются на войне. Мародеры, наемники, шарлатаны с их никто-не-нанесет-вам-вреда амулетами. В общем, сволочи. Но один тип ― самый поганый. Работорговцы. ― Думаешь, это их рук дело? ― Думаю это что-то вроде группы парней, бродящих по полю сражения, отыскивающих раненых, а потом продающих их. Мы ведь вроде как солдаты, значит сильные, мускулатура есть, работать можем, а раз обучались под началом коммандера Каллена, то готовы терпеть любые пытки. В общем, ― она загнула один палец, ― отличная рабочая сила, ― потом, раз мы не вернулись из сражений, искать нас никто не будет, ― добавила она, загибая еще один палец, ― и, наконец, раненные мы вряд ли способны оказать достойное сопротивление. ― Но ведь это против всех правил. ― Не говори мне о правилах, ― нахмурилась она, ― ты не видел того, что я видела. Раули убрал остатки риса в мешок и еще раз изучил собеседницу. В полутьме помещения она казалась ненастоящей. Слишком уж хорошо выглядела для той, кто провел взаперти так долго. На ее коже играли полутени, и ее глаза отражали блеск огоньков. И только их странное выражение заставляло поверить, что Карен пришлось пережить больше, чем можно сказать по одежде и волосам. Ее глаза опустели, и их синева стала почти мутной. ― Я могу спросить, что именно ты видела? ― осторожно поинтересовался Раули. Словно неверное слово могло переломить ее на части. Карен встряхнула головой и выдавила жалкую улыбку. ― Ты уверен, что хочешь знать? ― на последнем слове голос сорвался. Раули понял, что она удерживает слезы. Это вынудило его сделать то, что он, как ему казалось, не мог себе позволить. Он коснулся ее рукой и заставил смотреть на себя. ― Расскажи мне. ― Они убили Джареда, ― тихо прошептала она. ― Я больше двух лет работаю лекарем. Я видела смерть, я видела много смертей, но когда Джаред попытался сбежать, они… ― Карен выдохнула и принялась теребить пальцы, ― они просто посадили в него эту штуку и бросили обратно. Я пыталась помочь, но он сказал не подходить, так что я просто… смотрела, как эта хрень росла прямо из его лица. И вот однажды я просыпаюсь, и вижу, как у него из… знаешь, из глаза, ― дрожащими руками Карен оттянула собственное веко, ― эта штука… она как чума. ― Красный лириум, ― догадался Раули. ― А потом они просто что-то отметили в журнале и унесли его. Я не из трусливых, но если они будут делать такое с каждым, кто пытается сбежать… ― Почему они не продали нас? ― перебил вдруг Раули. Карен уставилась на него. ― Продали? Зачем им делать это? ― Они тратят на нас еду, и воду, и свечи. С каждым днем мы выглядим все менее здоровыми, и все труднее будет продать нас за хорошие деньги. Кроме того, нас могут найти и освободить. В чем смысл? ― Может они хотели, чтобы я вылечила тебя? ― И почему тогда они не передали тебе хоть какое-то оборудование? Я не понимаю этого, ― прошептал Раули, опершись затылком на стену. ― Я тоже, ― ее голос охрип, и это показалось Раули странно притягательным, ― слушай, прости, что я… ну, что я выходила тебя. Думаю, после всего услышанного и увиденного, ты бы захотел, ну, просто умереть и не думать об этом. ― Мы выберемся, ― сказал вдруг Раули. Он сам не понял почему, но поверил в эти слова, ― я знаю, что мы выберемся. Должно случиться что-то, что поможет нам. ― Откуда ты можешь это знать? ― Просто знаю. Иди сюда, ― он вдруг притянул Карен и положил ее голову себе на грудь, ― отдохни, тебе многое пришлось пережить. А я пока подумаю, как вытащить нас отсюда.***
― У вашего бывшего учителя намного больше способностей к контролю, чем у вас, ― сказала Вивьен. Ее слова застали Эвелин врасплох. Она и Вивьен обсуждали тренировку и новые тактики. Замечания Вивьен были довольно едкими, но Эвелин принимала их со всем спокойствием, которому научилась. Но упоминание о бывшем учителе… ― У Норриса? ― переспросила она. ― Что он делал у вас? ― Проходил оценку способностей, разумеется. Мы с коммандером уже давно договорились, что магов направляют ко мне. Он вполне верно рассудил, что я лучше прочих оценю новобранцев. ― Я ведь дала ему рекомендацию, ― нахмурилась Эвелин, ― странно, что он не пошел с этим к Каллену. ― Насколько я поняла, он пришел как раз оттуда. Немного раздраженный, однако, прошу заметить, даже в этом состоянии его контроль был гораздо лучше. «Норрис не показал рекомендации», ― нахмурилась Эвелин. Она не могла представить, чтобы Норрис поступил так. Если он не хотел «поблажек», то отказался бы сразу. Но она объяснила все вполне разумно и точно видела, что он принял ее доводы. «Каллен, ― догадалась Эвелин, и тут же повторила про себя: ― Каллен?» Зачем ему было поступать так? ― Милая, вы в порядке? ― Вивьен коснулась ее плеча. ― Вы выглядите задумчивой. ― Ох, дерь… ― Эвелин заставила себя замолчать. ― Простите, мне надо… дела. Она развернулась и направилась прочь, и в ее голове вертелась только одна мысль: как она могла поступить так глупо? «Это просто великолепно», ― сказала себе Эвелин. Она представила, что почувствовала бы на его месте, и ей стало до ужаса стыдно. Если бы он передал ей записку с рекомендацией о своей бывшей… Ох, она не стала бы сдерживать себя даже до той степени, до которой сумел Каллен. Она бы… ну, вероятно она отправила бы эту дамочку куда подальше. А если бы та ко всему прочему оказалась стервой, Эвелин не побоялась бы забросить ее в самую гущу опасной битвы. «С другой стороны, ― решила Эвелин, ― это он ведет себя непрофессионально». Она могла понять чувства Каллена, но, Создатель, он ставил их выше должностных обязанностей. Фактически он публично выступал против нее. Помимо того, что это было непрофессионально, это могло подорвать дисциплину. Когда Офелия лезла к нему, Эвелин… Ладно, в тот момент она действительно сорвалась. Но это не значило, что Каллен должен брать с нее пример. В отличие от нее он был разумным и сильным и… и не делал глупостей. Он не должен был поступать таким образом. Путаясь между чувствами сожаления и раздражения, она без стука вошла в кабинет коммандера.***
«В шахматах все намного проще» ― осознал Каллен. Когда он играл в шахматы с сестрой, они следовали негласному правилу ― сократить количество фигур на поле. Для этого использовался равноценный размен. Пешки безжалостно бросались в атаку, жертвуя собой и срубая другие фигуры. Так, уже после трети игры, на поле оставались только важные игроки, и управлять ими становилось намного проще. В жизни нельзя было разменять один отряд на другой. Так же как нельзя было оставить часть поля без внимания. В игре ― это простые клетки. В жизни ― участки земли, на которых живут люди. Каллен бросил короткий взгляд на карту, а потом перевел его на Райлина: ― Где происходили последние нападения? ― Здесь, здесь и вот здесь, ― отрапортовал майор, тыча пальцем на территорию чуть севернее Рваного берега, ― я приказал отправить туда караул, но он пропал. Три дня никаких вестей. ― Мы можем обратиться к скаутам Лелианы, ― предложил Каллен. ― Уже, сер. Но им ничего не удалось обнаружить. Бандиты появляются из ниоткуда, похищают людей из деревень и исчезают примерно вот здесь, ― он указал на точку у самого края карты. ― Местные жители боятся этих мест, так как там есть вход на Глубинные тропы, который к тому же зарос красным лириумом. Они думают, их похищает архидемон. Каллен едва усмехнулся уголком губ. ― Думаю, архидемон занят более крупными целями, ― предположил он. ― Боюсь, среди солдат тоже ходят неприятные слухи. Говорят, они похищают людей, чтобы превратить в красных храмовников. Каллен предпочел промолчать. Его рассуждениями двигал не страх, но он пришел к такому же выводу. ― Впрочем, ― осторожно продолжил Райлин, ― я думаю, если отправить большой отряд, мы могли бы… ― Я не стану посылать туда новобранцев, ― отрезал Каллен, ― мы рискуем потерять слишком многих. ― В таком случае нам придется проводить почти хирургическую операцию, ― продолжил его собеседник, ― если вы позволите, я хотел бы лично возглавить небольшой отряд. Мы отыщем главную базу и нападем. ― Ты уверен, что сможешь справиться с этим? Райлин кивнул. Сколько человек тебе понадобится? ― Дайте мне двадцать, и я… Инквизитор! ― Райлин повернулся и вытянулся. Эвелин бегло посмотрела на него, а потом на Каллена, и встретившись с ним взглядом, вздрогнула. ― Простите, что помешала, я подожду снаружи. ― Мы уже закончили, ― возразил Каллен, он повернулся к Райлину и обратился к нему: ― спасибо за информацию. Я сообщу о своем решении через несколько часов. ― Спасибо, сер! ― ответил тот. ― Инквизитор. Райлин еще раз кивнул и покинул башню. Эвелин и Каллен остались одни. Она сделала несколько шагов к нему, надеясь найти ответ в его взгляде. Но Каллен смотрел так же спокойно, как и всегда. Он не был раздражен, обижен или зол. Эвелин даже подумала, не ошиблась ли. Может быть, Норрис все-таки не использовал рекомендации. ― Ты выглядишь отдохнувшей, ― сказал Каллен, сворачивая карту. ― Мне удалось поспать, ― честно призналась она, ― по правде говоря, я проспала все сроки, и теперь не знаю, что делать. ― К сожалению, сон иногда необходим, ― Каллен убрал карту в шкаф и достал письма, ― вышло бы немного глупо, если бы ты уснула во время финального сражения с Корифеем. ― В таком случае, надеюсь, ему тоже приходится подписывать кучу бумаг каждый день, ― усмехнулась Эвелин. За таким коротким разговором, она почти забыла, зачем пришла: ― я хотела поговорить о Норрисе. Каллен уже приготовился взять перо, но теперь отложил его в сторону. ― Твой бывший учитель? ― уточнил он, устремив на Эвелин изучающий взгляд. ― Он ведь подходил к тебе, так? Он показывал тебе рекомендации? ― Показывал, ― согласился Каллен. В его голосе появились нотки недоверия, но в целом он вел себя спокойно. Так спокойно, что Эвелин начала злиться. ― И ты проигнорировал их? ― Я учел их, ― поправил Каллен, ― и пришел к решению не исполнять. ― Значит, вот так просто? ― процедила Эвелин. Она собиралась поддаться злости, но вовремя одернула себя. Она знала, что имеет право требовать исполнения обязанностей, но не знала, как сделать это. До этой секунды серьезных конфликтов между их профессиональной и личной жизнью не возникало. На людях Каллен всегда держал дистанцию, всегда понимал, что долг должен стоять выше чувств и при этом всегда успевал посмотреть на нее одним из особенных взглядов. Но теперь, когда он пошел на открытый конфликт, Эвелин не знала, как следует поступить. Должна ли она разговаривать с ним как командир или как близкий человек. «Вот почему это всегда казалось плохой идеей», ― сказала она себе. ― Я ничего не нарушал, ― выдохнул Каллен, вновь поднимая перо, ― если ты дашь приказ, я исполню его. Но ты сама просила меня стать тем человеком, который одернет тебя в случае ошибки. ― Ошибки? ― повторила Эвелин, все еще удерживая себя от гнева. ― Каллен, я вовсе не хотела тебя обидеть. Просто… мы давно не виделись, ― она запустила руку в волосы, ― я чувствовала себя виноватой, и мне нужно было знать, что случилось. Я хочу сказать, я могу понять это, учитывая, что сама иногда выхожу за рамки, но… у тебя нет причин ревновать. Перо, которым Каллен едва прикоснулся к письму, снова упало на стол. Сам Каллен посмотрел на Эвелин с выражением, которое ей не удалось прочитать. Она отчетливо видела раздражение, но остальное слилось в неясном порыве. ― Ты думаешь, это из-за… ревности? ― спросил он, изучая ее взглядом. Его слова заставили Эвелин принять защитную позу. ― Я почему-то не могу найти других причин. Коммандер Каллен ― любимец новобранцев. Ты жертвуешь личным временем, чтобы тренировать их. Ты ко всем относишься с уважением, и именно Норрис пришелся не по вкусу? ― Каждый из новобранцев проходил проверку, ― проговорил Каллен, поднимаясь, ― если хотите знать правду, Инквизитор, я действительно раздражен. Я поверить не могу, что ты так легко… спустила это. ― Спустила что? ― спросила Эвелин, хмурясь. Она не могла понять почему, но чувствовала себя одновременно обиженной и виноватой. Заметив это, Каллен немного успокоился. ― Норрис был твоим учителем, ― выдохнув, пояснил он, ― и очевидно, что ты действительно высоко его ценишь. Но ты не видела его в действии. Тебе приходилось сражаться вместе с ним? Хотя бы раз? ― Я вполне уверена, что он может выполнить любую работу, ― сказала Эвелин, сложив на груди руки. ― Настолько, что готова рисковать? Эвелин не ответила. Каллен был прав, но ей понадобилось время, чтобы понять его. В одно мгновение то, во что она верила, стало другим. Норрис долгие годы оставался символом надежности и силы. Во время обучения и после она думала только о том, что хотела бы стать такой же сильной. Возможно, она думала об этом так долго, что не заметила, как достигла цели. И, возможно даже, Эвелин переросла его. Заметив ее растерянность, Каллен успокоился окончательно. ― Прости, ― тихо сказал он, ― но я не стану рисковать всем только потому, что ты доверяешь ему. Я знаю, что ты готова на все ради близких и можешь не замечать многое, и я уважаю это, но, нравится тебе это или нет, Норрису и его людям придется пройти проверку. Эвелин оперлась на край стола, пытаясь обдумать слова Каллена. Она была согласна с ним ― не знала ни одного аргумента против. Но она верила в Норриса, и сомнения Каллена все еще казались ей личным оскорблением. Встреча с бывшим учителем пробудила слишком много чувств и воспоминаний. В эту секунду Эвелин поняла, что стала уязвимой. Будто кто-то бросил камень в озеро, подняв грязь со дна. Теперь она не могла видеть и принимать все так легко как раньше. Ей приходилось полагаться не на трезвый расчет, а на собственные чувства и эмоции. А значит, оставаться почти слепой. И в этом состоянии, она вдруг поняла, что хочет полагаться не на Норриса. Она хотела доверять Каллену. ― Я понимаю, ― сказала Эвелин, хмурясь, ― наверное, я действительно взяла на себя слишком много. ― Ты доверяешь ему, ― пожал Каллен плечами, ― и я буду рад, если он действительно так хорош. Если он сможет оказать серьезную поддержку, я включу Норриса и его людей в регулярную армию. Хотя, если быть полностью честным, не могу сказать, что очень хотел бы этого. ― Значит, ты все-таки ревнуешь, ― усмехнулась Эвелин. ― Совсем немного, ― признал он, ― и стоит ли напоминать тебе об Офелии? ― Я не ревновала. Она просто раздражала меня, и все. Противная девчонка. ― Вообще-то она была вполне хороша. Ну, то есть ее лицо, и все, что ниже лица, и еще немного… ― Ладно-ладно, ― подняла Эвелин руки, ― она была очень хороша. И поэтому, пожалуйста, больше никогда не говори мне о ней. Каллен поймал ее руку и притянул к себе. Эвелин не успела понять, что произошло. Они стояли друг напротив друга. Он схватил ее за запястье и держал так, словно она нашкодивший ребенок. Между ними был стол, ее рука упиралась в столешницу, его лежала на стопке писем. Они смотрели друг на друга, пока им хватало сил держать это напряжение между собой. ― Ты лучше, ― сказал Каллен. Эвелин пришлось приложить немалые усилия, чтобы сдержать глупую ухмылку. ― И чем же? ― спросила она, опуская руку. Каллен двинулся следом, все еще удерживая ее запястье. ― Ты могла убить ее силой мысли, ― его голос был сухим и сильным, ― это очень… возбуждает. ― Формально, это не совсем сила мысли… ― начала было Эвелин, но Каллен перебил: ― Не порти момент. ― Ох, ну да… точно… я умею убивать силой мысли. Это, должно быть, действительно здорово… ― Это так, ― он коснулся ее губ, и Эвелин не смогла сопротивляться. Она не заметила, как пальцы впились в стол, и как его рука поднялась к ее плечу, и как он начал целовать, и когда она успела ответить. Она не знала, сколько прошло мгновений, прежде чем снова смогла думать. И даже после этого не была уверена, что действительно смогла, потому что… кто в здравом уме смог бы добровольно отстраниться? Руки оттолкнули ее от стола, и Эвелин пришлось отступить на шаг назад, чтобы не поддаться новому порыву. ― Каллен, ― сказала она, зажимая губы, ― прости. ― И прежде, чем он смог ответить, она торопливо продолжила: ― Не то чтобы я не хотела, и, видит Создатель, это действительно не так, но все, что я говорила о работе, это никуда не делось, и не денется. И если сейчас мы… «…позволим чувствам управлять нами, каждый погибший будет лежать на нашей совести, ― хотела она продолжить, ― каждый раз мы будем думать: выжили бы они, если бы мы подписали это письмо немного раньше, если бы немного раньше устроили суд или отправили на территорию отряд. Каждый раз, когда мы здесь расслабляемся, где-то там умирают наши люди, и я никогда не перестану думать, что это происходит по нашей вине». Так она собиралась сказать. Но произнести это вслух было сложнее, чем казалось, поэтому она просто добавила: ― У нас много дел сейчас. И мы не должны… прости. Я, пожалуй… Каллен смог только кивнуть. Эвелин развернулась и вышла из его кабинета, ни разу не обернувшись. Когда она закрыла дверь, то позволила себе сделать выдох и растереть рукой лоб. Каллен выдохнул и растер рукой лоб. «Это было…» ― подумал он. «Это было…» ― подумала она. «…паршиво».***
Мужчина, одетый в доспех храмовника, поднимался по горам, хватаясь за коренья и выступы. Его путь был долог, а тело болело, и поэтому даже низкие склоны казались непреодолимой преградой. Под стальным доспехом осталась только тонкая хлопковая рубаха, но мужчине было жарко. Его грело то, что росло у него внутри. Через его плечи пробирались красные кристаллы, и его руки почти немели от мельчайших усилий. Но мужчина считал своим долгом добраться до Скайхолда, и увидеть Эвелин Тревелиан. Он хотел только одного: Убить ее? Забрать ее метку? Нет, было что-то другое. Этот голос в голове не давал мужчине сосредоточиться. Но он знал, что шел за чем-то другим. Он должен был сказать ей что-то важное. Он должен был признаться ей во всем. Он сильнее сжал в ладони бумагу, которая от мокрого снега превратилась в серую тряпку. Мужчине казалось, на ней было написано что-то важное. Но он не мог вспомнить, что именно. Только капли черной краски стекали по его ладони. Он знал, что когда увидит ее, все вспомнит. Он должен был поговорить с его Эвелин.