Завтра будет солнце

      Иногда я вспоминаю свою мать. Её тёмные, вьющиеся волосы; покладистый, но строгий характер. И материнские крики, которые присутствуют в моих ночных кошмарах. Эти ужасные сны наполнены призывами о помощи ко мне, но помочь ей не в силах. Мольба остановится и теперь она адресована отцу. Бессмысленно, ведь он жестокий и непреклонный. Любит рукоприкладство и применяет его не только к маме, но и ко мне. Раньше она поддерживала, защищала меня, как могла. Но несколько лет назад всё изменилось. Я не очень чётко помню этот день.       С утра отец был очень злым, и ещё до завтрака мне досталось от него несколько подзатыльников, хотя и считал это нормальным, ибо привык к такому отношению. Потом он запер меня в чулане, на втором этаже дома. Там жарко и не очень приятно пахнет. Стены давили на меня, потихоньку разрушая психику и рождая новые фобии. Мамы не было со вчерашнего утра. Я не знал почему, но в то же время боялся спросить у отца.       Через несколько часов услышал подозрительный шум на первом этаже, толкнул дверь и обнаружил, что она не заперта. Я спустился на первый этаж по длинной лестнице и увидел несколько женщин. Несколько из них были мне знакомы.       Давида - жена одного из папиных коллег. У неё длинные светлые волосы, и такой же длинный нос. Она заносила в дом сумки из невзрачной ткани и клала их одна на одну около двери. Я не понимал, что происходит. Обычно, к нам не приходили гости, и такое скопление народу меня пугало. Женщины были в одинаковых, серых одеждах нашей фракции. Их волосы собраны в низкие хвосты на затылке.       Мама каждое утро делала себе такой хвост. Я любил смотреть за тем, как она тщательно расчёсывает длинные волосы, как её темные глаза сосредоточены на своём отражении в зеркале. Наша фракция не признаёт зеркала и считает, что пялится на себя - против правил. Поэтому наше зеркало "видело свет" только утром.       Женщины вносили какие-то невзрачные тряпки и сумки. Потом в дом зашли мужчины, среди которых был и отец. Странно, но его лицо существенно отличалось от того, которое я видел утром. Злость сменили горе и тоска. Я не понимал, к чему такие изменения, хотя и знал - на публике, отец совсем не такой, как дома. Он заметил меня и нахмурился. Я знал, что тут отец меня не ударит, но дабы избежать его гневу, пошел за одной из женщин. В руках она несла серую ткань. Мы вошли в большую, светлую комнату. Тут было прохладно и светло. Натали, которая жила через несколько домов от нашего, заметила меня. Она неспешно подошла, держа в руках корзину, откуда достала пряник. Я напрягся. Странно, что меня балуют. Это не свойственно для нашей фракции.       — Бери, Тобиас, не бойся - сказала она тихим голосом. Её лицо, болезненно-серого цвета, сейчас выглядело ужасно. Глаза покраснели, как будто она плакала недавно. Но не смотря на это, Натали слегка улыбалась.       — Где мама? - я проигнорировал реплику. Мне не хватало мамы. Без неё я чувствовал себя незащищённым. Женщина убрала подобие улыбки с лица. Глаза стали серьёзными, и она, так и не ответив на вопрос, отвела меня во двор, к остальным детям, сунула в руки пряник и ушла.       Через некоторое время за мной пришёл отец. Он взял меня за руку, слишком сильно сжимая. Я сцепил зубы и постарался не издавать звуков. Мы вошли в комнату, в которой состоялся диалог с Натали. Там было много людей. Все выглядели серьёзными и печальными. По середине комнаты стоял деревянный стол, который был накрытый серой тканью. На столе стояла странная конструкция, которая напоминала мне долгую коробку. Я видел ее, когда был очень маленьким. Тогда мы всей семьей пошли к соседям. Люди были такими же серьёзными и кто-то даже плакал. К отцу подходили люди. Они смотрели ему в лицо и говорили слова сочувствия. Кто-то подходил ко мне и слабо улыбался.       "Она пошла к Господу Богу", "Мои соболезнования, Маркус", "У тебя есть ради кого жить, не отчаивайся"       Обрывки фраз долетали и ко мне. Когда к отцу подошла какая-то женщина, я подёргал его за руку.       — Где мама? - задал отцу тот же вопрос, что и Натали. Были бы мы одни, я бы получил наказание. Но тогда, отец присел передо мной и взял меня за руки. Он смотрел на меня ласково. И я знал почему. Потому что вокруг много людей, и все они смотрят на нас.       — Мама ушла к Богу, Тобиас. Она пошла в лучший мир - нежным голосом ответил отец. Его глаза покраснели от жидкости, которая появилась в них. Я знал, что это была игра.       Люди, которые идут к Богу - умирают. Я это знал. Мы часто молились Богу перед приёмом пищи. Не понимал, зачем это, но мама постоянно твердила: "Мы должны благодарить Отца, за то, что он нам дал". Я думал, что мы должны молиться папе, почему мы молимся какому-то Богу. Или у меня два отца? Это было сложно для моей детской психики. А о смерти мне почти ничего не было известно. "Человек не умирает, он идёт в иной, лучший мир" - говорила мама. Вот и она ушла туда. Меня охватил приступ страха. Мама не говорила, что оттуда возвращаются.       — А она вернётся? - спросил я, ожидая на положительный ответ. Отец одними губами ответил: "Нет" и положил руки мне на плечи, легко сжимая. Как же сложно всё это понять! Какого это - уйти и не вернуться?! Мама каждый день работала и приходила домой почти под вечер очень уставшая. Мне стало страшно от того, что мама больше не придёт, и я заплакал, закричал, что не верю. Мне казалось несправедливым то, что она ушла без меня. Все испугались и начали меня успокаивать. С того дня отец стал ещё более злым.

***

      Поднимаюсь с бетонного выступа. Уже вечер, но домой возвращаться не хочется. Я нахожусь недалеко от него, на старом заброшенном здании. С этой смотровой площадки отличный вид. Перед собой вижу разрушенные здания, а дальше болото, которое когда-то было красивым и большим озером. Данная картина должна наводить на меня страх, но почему-то этого не происходит. После ужасной войны мир был уничтожен, и лишь Чикаго, город в котором я живу, уцелел. Вокруг всё покрыто неоновым светом. Осколки стекла и железа поблескивают от заходящего солнца. В такие моменты мне нравится думать о том, что было бы, если бы не принадлежал Отречению. Я могу представить себя в любой фракции, и даже смеюсь от странного сочетания яркой одежды Дружелюбия и моих тёмно-синих, почти что чёрных глаз. Но точно знаю, что не принадлежу ни одной из фракций.       Отец всегда переживал за свою репутацию. Он следил за каждым моим шагом. Любое моё непослушание означало наказание. Я знал, что не такой как все, но это не показывало мою индивидуальность, а наоборот - делало изгоем. Приближался день Теста. Самый важный день в нашей жизни - как говорили учителя в школе. О этом "важном дне" другие дети почти ничего не знали. Информацию держали за семью замками.       — Ты можешь управлять галлюцинациями, запомни и примени это правильно, Тобиас - говорил мне отец почти перед каждым завтраком. Теперь мы не молились Богу перед приёмом пищи.       Я знаю, эта информация секретная, но всё, что секретное давит на меня. Это хочется рассказать кому-то, и кажется, таким образом избавлюсь от тягучей боли внутри.       Один из его уроков я хорошо усвоил на всю оставшуюся жизнь: "Что делает тебя необычным, делает и опасным".