Портрет

Глава I POV Евгений Январь Ветер больно бьет в лицо мокрым снегом, а холод ему в подмогу пронизывает до самых костей, заставляя съеживаться под курткой и сильнее натягивать на голову капюшон. Мех на ободке капюшона размок и под порывами ветра клочками пытается залезть в рот. Muse в наушниках на всю громкость вносит в этот снежный хаос немного романтики, и не хватает только горнолыжных очков, чтобы полностью отгородиться от окружающего мира. Хотя тогда был бы виден серый асфальт, весь в грязи после вчерашней оттепели, уродливо заледеневающей от холодного ветра. Лучше уж так, смотреть через мутную пелену снега, смахивая время от времени погодные слезы с ресниц. Сегодняшний день был очередным без тебя, одним из многих в будущем, будто в тумане. Не вижу причин жить дальше, но и вены резать второй раз, конечно, не собираюсь. Живет же как-то половина населения, а то и больше, без любви, не ломая себе голову зачем. После получасового маршрута домой, ставшего привычным за последний месяц, открываю ключом дверь. Квартира тишиной и одиночеством напоминает тюремную камеру или скорее палату умалишенного, который настолько чокнулся, что добровольно сам себя в ней запирает. Делаю все машинально: душ, обед, уроки, переписываю ровным почерком краткое описание дня в дневнике с синей обложкой с предыдущей страницы, потом надеваю наушники и до утра отключаюсь. Еда, фильмы, книги, все утратило вкус с того дня, только музыка осталась. Она как Оле Лукойе прогоняет все мысли с головы, иначе заснуть просто невозможно. Изредка всю эту гармонию прерывает мать. Возвращаясь домой к полуночи, она тихими шагами добирается до моей кровати и стоит минут пять, видимо вглядываясь не в крови ли моя простыня. Ни громкий звук музыки, ни вечный недосып не спасают меня от этого бесшумного ночного будильника. Я лежу, пытаясь сделать вид, что сплю, буквально кожей ощущая ее взгляд. Хотел бы ей сказать, что попытка суицида была просто неудачной шуткой моего воспаленного мозга и теперь все в прошлом, но не могу. Не потому что это неправда, а просто из страха, что у нее будут другие вопросы и слова, в которых обязательно проскользнешь ты, и тогда придут мысли. А встретиться с ними снова я пока не готов, поэтому, замерев, старательно выжидаю этот бессловесный разговор, и расслабленно выдыхаю после того как на глаза на секунду попадает полоска света из коридора. Сны мне не снятся, наверно усталому мозгу трудно подобрать визуализацию для Das Ich и Oomph!, которые орут через динамики так, что если бы наушники не сползали к утру с головы, я бы и бомбежку пропустил, не говоря о будильнике. Каждое утро одинаково серо, ведь с того дня я жалюзи не поднимаю. Пусть лучше так, меньше света, меньше мыслей. Февраль Уже два месяца в новой школе, к счастью, путь туда стал намного короче. Мать прислушалась к совету моего психотерапевта и решила переехать из нашего района, чтобы окончательно стереть тот отрезок жизни. Только не знаю из моей памяти или из своей. Я уже привык к тридцати новым безликим силуэтам, окружающим меня в классе. Учеба дается совсем легко, может учителя здесь лучше, а может просто отвлекаться не на что, а значит, нет нужды волноваться за предстоящие выпускные экзамены. Силуэты со мной заговаривают лишь изредка, в случае крайней необходимости, видимо слушок обо мне все же прошел, несмотря на все старания матери и учителей. Но так даже лучше, я становлюсь настоящим социопатом или роботом, общественная неприязнь мне как-то по барабану. Выхожу на улицу из художественной школы. Почти два месяца не брался за карандаш, и теперь рука приятно побаливает от напряжения. Мороз на улице мучает прохожих не хуже опытного садиста. Как назло оставил дома перчатки, поэтому приходится то натягивать капюшон, то прятать обмерзлые ладони в карманах. Ругая свои наушники, из-за которых не ношу шапку, поскальзываюсь на ледяной ловушке присыпанной снегом. Приземляюсь на спину. Благодаря толщине куртки все кости на месте и только копчик сообщает через нервные импульсы, что не испытывает особой радости от такой внезапной встречи со льдом. Пытаюсь приподняться, а потом все вокруг останавливается от одного вида руки. Твоей руки. В ту ночь, когда я очнулся и увидел мокрые глаза матери, я решил для себя разделить жизнь на «до» и «после». В той, что «до» хотел оставить все эмоции, чувства и, самое главное, боль, которую приносили все воспоминания о тебе. Вот так просто, а иначе продолжать жить было бы невозможно, по крайней мере, на тот момент. Только слишком мало времени прошло, чтобы я успел придумать, что делать, если встречу тебя в той, что «после». - Вставай, давай, - твой голос звучит непринужденно, но я чувствую дрожь, будто ты боишься говорить со мной, а может этот звук из съехавшего наушника добавляет такой эффект. – Не сильно ушибся? - Нет, - берусь за протянутую руку. Ощущаю ледяной мокрой кожей ладони твое тепло, по телу проходит ток до самого сердца. Как хорошо, что ты тоже забыл чертовы перчатки. Аккуратно поднимаешь меня на ноги. – Что ты здесь делаешь? - Вожу сестренку в кружок, - ах вот оно что, а у меня проскользнула надежда, что ты здесь ради меня. - Ясно, - мне хочется поговорить с тобой о тысяче разных вещей, но выжимаю из себя только пустые деревянные фразы. – Спасибо. - Рад, что с тобой все в порядке, - смотришь мне в глаза. Вот так вот честно и открыто, и … безразлично, будто я просто знакомый, которого ты давно не видел. Очень трудно находиться рядом, не имея возможности коснуться, зная, что ты теперь решил стать чужим. Это странное чувство, будто дурной сон и какая-то другая реальность как в фильмах ужасов, только мой ад не ходячие мертвецы и фантастическая нечисть, а вот такой ты. Это и стало основной причиной моих шрамов под напульсником, догадываешься ли ты об этом? - Как дела в новой школе? – достаешь телефон из кармана, наверно, чтобы показать, что наш разговор тебе вообще безразличен. Не вижу смысла больше продолжать эту пытку для меня. - Отлично, мне пора. Пока. Не слышу ответа, а может, его и не было. Apocalyptica на всю громкость заполняет мое пространство под капюшоном. Почему в нас нет встроенной функции автоматического выключения мыслей? Чтобы щелчок – и в голове стало темно и тихо. Как там говорит мой психодоктор, музыка мой ментальный замок? Так вот, замки слетают с петель от наплыва непрошеных гостей, и я, очутившись в своей палате, бросаюсь на кровать и плачу. Слезы помогают. Когда они текут, мысли немного притормаживают в потоке луж, а когда начинаешь подвывать им, так вообще замирают от неожиданности, в неловкости топчась на месте. Вскоре жидкости в организме не хватает на продолжение потопа из слез, и я просто замираю. Вот так вот, лежа на кровати, в куртке, в ботинках, в наушниках. Если лежать и не двигаться, то можно представить себе, что тебя нет или ты просто камень. Бесчувственный булыжник. Лежишь себе и лежишь. И тебе совсем не больно, если кто-то откинул тебя в сторону, чтобы расчистить дорогу. Еще год назад ты сидел возле моей кровати на полу, весь растрепанный. Копался в моем лаптопе пытаясь установить новый графический редактор для меня с какими-то наворотами и бурчал что-то про то, что рисовать карандашом - это прошлый век. Я, свесившись с кровати, исследовал губами твою шею и, честно говоря, абсолютно не обращал внимания на все эти компьютерные заморочки. Если бы была возможность, я бы вернулся и поставил паузу на том моменте, или на любом другом моменте «до». Стоило вспомнить, и мне сейчас, в этой пустой комнате, почудился твой запах. Так было всегда, стоило подумать, и я буквально ощущал его повсюду, вместе с ним защиту и спокойствие, а сейчас его спутницей стала тупая боль. Стоп, все это лишь бессмысленная перемотка пленки, которая никому не нужна. В каком-то тумане поднимаюсь с кровати, беру небольшой складной нож и провожу острым лезвием по поверхности кожи, оставляя длинный тонкий след. Жду, пока полоска окрашивается сначала в нежно коралловый оттенок, а затем, застывая, становится багряно красной. Теперь в воздухе пахнет металлом, легкая боль отвлекает от старых воспоминаний. Заставляю себя встать, обработать руку зеленкой, умыться и поесть. Выкидываю коробку с твоими вещами, которые мать не заметила до этого. Все кроме затертого напульсника, которым закрываю шрам на запястье. Мысленно обещаю себе, что выброшу, как только куплю новый. Не почувствовав ни грамма облегчения, вымотанный, ложусь на кровать и впервые за долгое время засыпаю в тишине. Март Психотерапевт сегодня радостно объявила нам с матерью, что курс закончен, а, стало быть, я теперь не опасен для себя и общества и могу со спокойной душой перестать вести тупой дневник и трижды в неделю посещать свой второй психодом. Мать уже десятые сутки не заходит ко мне с ночной проверкой. Жизнь похожа на большой серый уродливый клубок, который нестерпимо хочется обрезать, да только ножницы в руки не дают. Апрель День выдался на редкость жарким и солнечным. Жмурясь, подставляю лицо навстречу оранжевым лучам. На перемене в классе почти пусто, шторы открыты настичь, так что лучики спокойно добегают и до моей парты в третьем ряду. Оглянувшись, заметил, что мой сосед по парте, списав домашку по химии, с интересом разглядывает рисунки на задней странице в тетради. - Классно рисуешь. Это типа комиксы? - Ага, только истории получаются какими-то недоделанными. - С воображением проблемы? - Ну не такие как у тебя с химией, - хмыкаю в ответ, раздосадованный отсутствием возражения с его стороны. - Ага, зато с литературой лажу, и с фантазией все в порядке. Можем замутить творческий дуэт. Я сижу с ним скорее из-за количества парт, чем от симпатии к нему, да к тому же на уроках он бывает достаточно редко. Внешность у него ничем не примечательная, и сам он какой-то бесцветный и бесхребетный. Изредка появляясь, он выслушивает персональный втык от каждого из преподавателей, опустив голову землю, и вроде не глупый, а никогда ничего делать не пытается. До этого дня кроме просьбы списать я от него ничего не слышал, теперь вот заговорил зачем-то. - Я привык в одиночку. - Ну, подумай над предложением, если что стучись в аську, я почти всегда онлайн. Одновременно со звонком класс заполняет толпа подростков. Сосед, к великой моей радости, до окончания уроков мне больше ничего не говорит. Май Бреду с рюкзаком полным учебников, прорешанных задачников и тестников. Ругаю свои память, так как от солнца слезятся глаза, а очки, блин, оставил дома. Гордость за свои учебные достижения распирает, и жизнь кажется почти сносной. Я уже давно наметил для себя «Академию изящных искусств» в Париже, вот только сам от себя не ожидал, что хватит терпения подготовиться к экзаменам и набрать нужные балы. Ведь тогда я был с тобой, и будущее не так меня интересовало как настоящее. Тогда, помнится, сильно сомневался смогу ли я прожить четыре года в другой стране, от тебя так далеко, а теперь вот живу вроде с тобой в одном городе, а совсем без тебя. И ничего, почти жив. Выгружаю книги в школьной библиотеке в дар будущему поколению. Из одной выпадает рисунок, там твой портрет, нарисованный кусочком угля, который я подобрал во время одной из наших прогулок. Сминаю бумагу и отправляю в корзину для мусора. - Это твой парень? – голос сзади заставляет обернуться. Возле одного из стеллажей стоит мой сосед по парте Олег. - Не твое дело, - отвечаю без малейшего намека на грубость. - Извини, не хотел обидеть. Мне тоже нравятся парни, так что не бойся поговорить со мной об этом. Между нами возникает какое-то неловкое молчание. Мне не хочется грубить в ответ на такую нелепую откровенность, но и говорить о своей личной жизни с кем попало, желания не возникает. - Эмм, нет, это просто человек из прошлого, я спешу в студию. Пока, рад был повидаться. Наверно, мне не хватает воспитания дожидаться ответ собеседника, поэтому просто разворачиваюсь и выхожу в коридор. Возле калитки слышу позади себе поспешные шаги, плечо накрывает ладонь. - Женька, - морщусь в ответ, не люблю свое имя и все его формы. – Слушай, а у вас в художке есть ограничения по возрасту? Понимаю, к чему ведет его вопрос, и испытываю огромное желание чего-нибудь наврать, но, к сожалению, для себя выдаю правду: - Нет, без ограничений. - Ты не против, если я схожу сейчас с тобой? Давно хотел попробовать, но одному в ломы. Пожимаю плечами в ответ, в мысленной надежде, что все-таки передумает. Однако он идет рядом, и чертовы остатки воспитания не позволяют мне надвинуть наушники в присутствии пусть даже нежеланного собеседника. Хорошо, что большую часть пути едем на автобусе, в котором разговаривать из-за толпы не удается. Солнце по-прежнему слепит глаза, и потому я не сразу узнаю в человеке, стоящем на крыльце, тебя. Не понимаю, о чем там спрашивает Олег, потому что в голове возникает сумбур, а по телу проходит мелкая дрожь. Смотрю в пол, считая ступени, чтобы не свалиться и не встретиться вдруг с тобой взглядом. - Женя, ты слышишь меня? О чем задумался? – орет в ухо Олег. - Ни о чем, - отвечаю машинально, размышляя здороваться с тобой или все-таки нет. Какие могут быть приличия между людьми, которые спали друг с другом с детского сада в одной кровати. Ты, видимо, подобными вопросами не обременен и меня лишаешь выбора, одним движением руки. - Здорово. - Привет, - с неохотой протягиваю руку. Олег замирает рядом, несмотря на то, что ты изменился с нашей последней встречи, возмужал что ли, он наверняка опознал тебя в том угольном наброске. - Олег, - мой одноклассник протягивает тебе руку. Не пойму зачем. Да и вообще мне вся ситуация кажется абсурдом. - Эльдар, - переводишь взгляд на него, потом опять на меня и в глазах появляется какая-то злобная усмешка. Типа «лучше себе найти не мог?». Раньше бы подумал, что ревнуешь, а теперь что? Рука Олега так и застывает в воздухе без ответа. На солнце твоя кожа отдает золотом, и на ее фоне глаза и волосы кажутся еще чернее. Почти за пять месяцев я никак не вырос, а ты прибавил еще сантиметров пять, обогнав меня теперь на полголовы, не меньше, и мне невольно приходится смотреть снизу вверх. Сам не замечаю, как с жадностью вглядываюсь в каждую черту лица. Соскучился. Не забыл. Люблю. Вот только жаль, что без ответа, в пустоту. - Как экзамены? - Женька сдал лучше всех, - в интонации Олега плохо скрытая неприязнь к «моему бывшему». – 95 из 100. - Ого, молодец, - будто не замечаешь, что отвечаю не я, и зачем-то расплываешься в улыбке. А мои щеки покрываются пунцовым жаром, как и всегда когда ты меня хвалишь. Хвалил. – Желаю удачи в поступлении. Ты ведь не оставил свою мечту? Смотришь прямо в глаза, и эту игру я уже не в силах понять. Не договариваешь про парижский вуз, как будто это что личное, известное лишь нам двоим. Но мне пора запомнить, что нас двоих давно нет, и я уже ни о чем не мечтаю. - Да, только теперь это просто цель, причем вполне осуществимая, - ты понимающе киваешь. - Документы сдал, жду результатов отбора. А ты готовишься пойти по стопам отца? - Еще не решил, - отводишь взгляд в сторону, морщась от лучей солнца. Какая-то крашеная блондинка с топотом метровых каблуков несется в нашу сторону. Хмм, не думаю, что твоя пятилетняя сестра так вымахала. - Элька, - она буквально бросается тебе на шею. – Ну, долго ты еще? Мои родители ждут нас к обеду. Симпатичная, с родителями познакомить успела, обниматься лезет прилюдно – и Шерлоком Холмсом не надо быть, чтобы сделать вывод – невеста. Твоя мать с детства твердила, что для тебя обязательно засватают отличную девочку. Смущаешься, но что с тебя взять, я глухо прощаюсь и, утягивая за собой Олега, прохожу в помещение. Все это похоже на плохую мыльную оперу. Плакать не хочется и выть тоже, видимо переболел. Внезапно как-то остро ощущаю бессмысленность своего существования. Я просто какая-то дефектная деталька в мировом лего. Скинув Олега на преподавателя, расслабляюсь в знакомой мне белизне холста и неожиданно для себя начинаю растворять его белизну в ярких цветах. К краскам я не притягивался пять месяцев, потому что хотелось лишь острых черно-белых линий и размазанных серых теней, а сейчас вдруг захотелось цвета. Не от боли, злости или ревности, а того что родные черты, засевшие в памяти материализовались из пустоты. Пусть только на несколько минут, безвозвратно истекших. Вместо запаха красок, я постепенно начинаю ощущать твой запах. Вечером к моим чудесным шрамам на запястье добавляется еще один. Июнь Сажусь на подоконник с распахнутым настежь окном и начинаю вскрывать конверт с письмом из Парижа. Увидев приглашение учиться, расслабляюсь и полной грудью вдыхаю свежий воздух. У меня есть подозрение, что мать специально выбрала квартиру на первом этаже, чтобы у меня не возникло желания «случайно выпасть из окна», но сейчас я ей за это даже благодарен, потому как ветки растущих рядом деревьев склоняются прямо к окну, а от низких кустов сладко пахнет сиренью. Мобильник, лежащий рядом, вибрирует. Читаю смс от Олега: «Как результаты?» Набираю в ответ короткое: «Поступил» «Как насчет того, чтобы проставиться вечером в том новом клубе, о котором я тебе рассказывал?» Кроме дома, студии, психотерапевта и школы за последние полгода я нигде не был. Потому поразмыслив секунду, ответил «Ок, скидывай адрес, увидимся там». Олег уже почти месяц исправно посещает занятия в художке, и я понемногу к нему привык. Хотя, если бы он вдруг перестал ко мне названивать, я навряд ли бы огорчился. Наш преподаватель, Изольда, женщина неординарная, с неповторимо огненными волосами и тонкой нервной системой, всегда ужасно нервничала, видя результаты новичка: «Олежка, ну ты что, неужели совсем сказать миру нечего, ладно техники нет, ее можно наработать, но в картинах должна быть жизнь, а иначе это просто порча бумаги», при этом всегда хмуро поглядывая на меня. Во взгляде ясно читалось: ты его привел, ты и расхлебывай. Приходилось подтягивать этого недохудожника в свободное время, благо после экзаменов его у меня было предостаточно. День проходит как обычно серо. Вечером, собравшись, гляжу на себя в зеркало перед «выходом в люди». Из зеркала на меня смотрит худой от недосыпа и отсутствия аппетита, темноволосый шестнадцатилетний парень, бледный как смерть особенно на фоне темно-синей рубашки, с безжизненными серо-голубыми глазами. За шесть месяцев без всяких занятий спортом я скинул около десяти килограммов, хотя наверно большая часть из них была мышечной массой. Клуб находится неподалеку от моего старого района на месте красных кирпичных пятиэтажек. Открылся он совсем недавно, еще полгода назад здесь на лавочках возле своих подъездов сидели старушки, перешептываясь при виде прохожих. Олег возникает откуда-то сзади, к моему удивлению он не один, а в компании качков, по виду больше напоминающих гопников, чем приличных людей, которые хотят отдохнуть в приличном месте. - Это мои друганы из качалки, - объясняет он, знакомя меня со своими спутниками. - Виталя, Сашок, Андрюха, и вон там еще двое, Саня и Димон. - Женя, - представляюсь я, сам не зная кому, так как гопников больше интересуют люди, околачивающиеся возле клуба. - Ну ладно, пойдем вовнутрь, а они позже присоединятся. Никогда не считал себя слабым или хилым, но находиться рядом с такой бандой было не слишком комфортно, поэтому я без возражений следую к главному входу. В таких новых клубах на окраинах ошивается в основном школота, так как здесь нет строгого дресс-кода, а охранники и бармены намеренно не смотрят в паспорта. Вот и сейчас мы проходим без проблем, но в широком холле я сталкиваюсь с мужчиной средних лет азиатской внешности. В полутьме он тоже каким-то образом умудряется вглядеться в мою физиономию и, внезапно толкнув, начинает не совсем приветливый диалог: - Ты что здесь забыл? Не ясно тебе в первый сказали держаться подальше? Кто и что мне сказал, я, честно говоря, не припоминаю, поэтому решаю сказать, что он меня спутал с кем-то. - Вы ошиблись наверно, дайте мне пройти. - Ошибся? Это ты дорогой дверью ошибся, а за ошибки надо платить, - схватив меня за шиворот, он тащит к выходу, что-то крича на другом языке охранникам, один из которых выбегает и помогает тащить меня к выходу. Олег семенит где-то рядом, крича мужику, что мы первый раз здесь, и если меня не отпустят, то его друзья сравняют этот клуб с землей. - Что за крик вы здесь подняли? - я застываю в удивлении, увидев Марата, твоего старшего брата. Разница между вами в пятнадцать лет. Марат довольно рано женился и начал жить отдельно, и потому в родительском доме он бывал достаточно редко. Но за те годы, что мы знакомы, на лицо он меня точно запомнить успел. – Женя? Ты что здесь забыл? - Просто зашел с другом отпраздновать поступление. Не ожидал встретить тебя здесь, - честно признаюсь я. А сердце вдруг начало колотиться с удвоенной силой, ведь может и ты здесь, где то в потемках этого здания. - Это наш клуб, отец открыл два месяца назад, - видно было, что говорить со мной ему неприятно. – И тебе здесь не рады, так что давай, уходи лучше со своим парнем по-хорошему. Это вам не место для голубых свиданок. Марата я знал буквально с самых пеленок, и хотя он вряд ли мог претендовать на звание заботливого старшего брата, но для меня он всегда был частью твоей, а значит частично и моей семьи. Слова больно резанули по сердцу. Я, развернувшись, иду к выходу. Плакать хочется неимоверно, но разревется на виду я бы не смог, даже если бы очень захотел. Чем больше эмоций внутри, тем безразличнее я стараюсь выглядеть для окружающих, чтобы не дай бог не заметили, что и у меня есть чувства. Достаточно того, что ты об этом знаешь. Вход мне перегораживают те самые гопники, от знакомства с которыми я с самого начала был не в восторге. Вспомнив о нашем общем друге Олеге, я оборачиваюсь назад. Тот нашептывает что-то одному из здоровяков. - Я не понял, тебя что-то не устраивает в нашем друге? – спрашивает с наездом у Марата то ли Виталя, то ли один из Сашков, кивая в мою сторону. Различить их на лицо в темноте достаточно тяжело. Мужик из клуба, поняв, что качком руководит явно не простой интерес к моей скромной персоне, и что-то здесь назревает, делает знак охране, которая буквально набрасывается на моих «новоявленных друзей» в попытке вывести нас отсюда. Один из охранников заламывает мне руки, но тут же на него падает кто-то из «наших». Мой голос буквально тонет в громкой музыке, доносящейся из залов, и ругани дерущихся, так что моего предложения просто уйти, никто не слышит. - Джеки, - рядом со мной возникает бывший одноклассник и по совместительству твой лучший друг, если не брать меня в счет. Наверно. Хотя был ли я тебе другом? – Давай за мной. Они здесь сами разберутся. Он тянет меня за руку куда-то в полный мрак, и выводит на улицу через заднюю дверь. Ведет следом за собой к одной из припаркованных на заднем дворе машин. - Я отвезу тебя на отцовской машине. Без прав, правда, зато с ветерком, - ему явно неуютно говорить со мной. – Какой адрес? - Спасибо, но я пришел сюда не один. - С одним из тех имбецилов? - мгновенно реагирует Аза, презрительно морщась. – Не хочешь бросать своего голубка? Сколько я помню вашу дружбу, ты был всегда откровенен с ним относительно отношений со мной. По крайней мере с того момента как стал откровенен с самим собой. Аза в свою очередь реагировал более чем спокойно и даже прикалывался, что мы для него как червячок на удочке для девчонок. Все достанутся ему, как единственному в нашей небольшой компании, свободному натуралу. А теперь он смотрит на меня с плохо скрываемым отвращением, один из тех людей, которые еще совсем недавно были неотъемлемой частью моей жизни. Вот так ты порушил весь мой мир. - Он мне не парень, просто одноклассник. Даже не друг, друзей у меня, как видишь, нет. Аза расслабляет челюсть и теперь его лицо выглядит каким-то виноватым. - Эти ребята здесь уже неделю ходят кругами, хотят в долю войти и наркоту толкать на территории клуба. Им просто повод был нужен. Так что не беспокойся, они там сами разберутся. Садись в машину. Я пытаюсь набрать Олега, не то чтобы мне есть до него дело, в конце концов, он меня сюда притащил, но совесть не позволяет его оставить просто так. Наконец мне отвечают: - Женя, ты где? - Я на улице. Олег, ты в порядке? - Да, подожди меня минут пять, мы с пацанами выйдем и пойдем в другое место отметим нормально твое поступление. - Знаешь, желание пропало, я домой, - подхожу к машине и открываю дверь. Вздох облегчения в конце каждого разговора с ним как заключительная точка. Всю дорогу едем молча. Аза видимо не знает, как спросить меня о новой жизни, не задевая старую. Останавливается возле моего подъезда. - Эл собирается жениться? – неожиданно для себя спрашиваю я. Пусть хоть так, хоть какая-то определенность. Аза молчит. Я открываю дверь, собираясь выйти. Вряд ли имеет смысл ждать ответа. - Джеки, мне жаль, что так вышло, - вдруг говорит он, - я все еще твой друг, и всегда готов помочь. Прости, что не звонил, просто думал тебе нужно время, чтобы забыть его. Значит, и мой друг, и твой. Хоть что-то общее между нами осталось. Тишина растапливается как лед под ярким весенним солнцем. Аза снова становится старым другом детства, везет меня в бар неподалеку, где мы болтаем до пяти утра, задавая друг другу бесконечные вопросы о прошедшем кусочке жизни длиною в полгода. Я улыбаюсь его новому списку девичьих имен, которыми он пополнил свой список побед, рассказываю ему о новой школе, о поступлении. Но больше все же твой друг. Поэтому о тебе он намеренно не упоминает, избегает твоего имени в рассказах о своих похождениях. И когда вспоминает моменты из прошлого, кажется, будто тебя в них вообще не было. Я соглашаюсь с этими негласными правилами, слишком соскучился по такому живому человеческому общению. * * * Утро. Самолет. Бортпроводницы разносят мятные конфетки перед взлетом. Впервые уезжаю так надолго из дома. Мать после долгих прощаний оставил в зале ожидания в аэропорту. Не одну. Ее новый приятель оказался на редкость приятным мужчиной, так что может теперь, без лишней ноши в виде трудного подростка, у них все сложится. Еще год назад думал, что вот такой полет в одну сторону на полгода без тебя будет мучительным, слишком уж много придется оставить здесь. Теперь стало проще – все необходимое уместилось в небольшом чемодане, а в родной стране не остается ничего, о чем можно было сожалеть. Самое драгоценное теперь мои воспоминания, а они к счастью в килограммах не измеряются, иначе не одна таможня бы меня пропустила. Я не ставлю себе целью забыть тебя или начать новую жизнь. Это невозможно. Разве что хорошенько приложившись головой обо что-нибудь потяжелее. Да и не хочу этого. Но тебя, думается, больше не увижу. Вот так вот заканчивается дружба с пеленок, плавно перетекшая в нечто большее и растворившаяся в пустоте, оставив кроваво красное пятно на белом полотне. Сегодня ровно полгода моей умершей жизни.