Портрет

POV Эльдар Июль На улице моросит мелкий дождь, я выглядываю из окна во двор. Отец и брат потребляют утреннюю порцию никотина. Возвращаюсь в постель. На экране телефона вижу пять непрочитанных сообщений от Альфии. Удаляю все не читая. Я не знаю чем занять себя, чтобы не возвращаться к мыслям о тебе. Когда самолет взмыл в небо, я был рад, что для тебя все это, наконец, закончилось. Там будет новая жизнь, и не думаю, что ты будешь скучать о прошлом. Об отъезде я узнал от Азы в полшестого утра. В ответ на вопрос как ты, я получил красноречиво сломанный нос, и ценную информацию о дате отъезда и номере рейса. Несмотря на данное себе обещание прекратить тебя преследовать, я приехал в аэропорт за несколько часов до вылета и занял место в переднем ряду, привлекая внимание сотрудников службы безопасности черными очками и выглядывающим из-под них синим носом. Сам не знаю, зачем я был там. Подойти я бы не посмел, а запоминать тебя таким, больше похожим на тень бывшего себя, мне было больно от осознания, что это я довел тебя до такого состояния. В наших отношениях ты всегда был смелее, хотя со стороны наверно казалось иначе. В один из летних вечеров ты подарил мне первый поцелуй. Неловкий, больше похожий на касание ветра. Отстранившись, зажмурился, ожидая моей реакции, а щеки пылали красным цветом. Все тогда было по-другому, легко. Только ты и я. И мой ответ был очевиден – разве мог я отказать совершенству? Как часто эти взрослые смеются над детской любовью, а умеют ли они любить также? Без оглядки, без хитрых планов и анализов на будущее. Не совершая выбор, а идя по единственно возможному пути. Мой путь год назад оказался отрезан. Как сейчас помню первый разговор с братом о тебе. Марат редко говорил со мной, а тут вдруг пригласил к себе и, отозвав жену, начал упрекать слухами, что дошли до него, о гомосексуальной наклонности младшего брата. До этого дня я никогда не задумывался о нормальности наших отношений, ты просто был моим, а я твоим, и никакой альтернативы не существовало. Мы не афишировали чувств, скорее из приличий, чем от стыда. Не думаю, что будь ты девочкой, я бы вел себя по-другому. Просто меня так воспитывали, что мужчина не должен показывать чувств, а ты с детства брал во всем с меня пример. Марат же говорил об этом как о чем-то постыдном, подбирая самые жесткие и грубые выражения – будто вылил на меня ушат грязи. В тот вечер я не звонил к тебе впервые за долгое время, и не отвечал на твои звонки. Ты бы догадался по моим глазам и прочел мои мысли, ведь тогда еще тайн от тебя у меня не было. Слышу звук шагов, и поднимаюсь с постели. В комнату вбегает моя будущая жена. Благодаря деньгам ее отца, наша семья открыла сеть клубов и других увеселительных заведений по всему городу, поэтому в этом доме для нее нет закрытых дверей. - Элушка, ты чего, только встал? Уже почти полдень, а мы ведь еще собирались посмотреть несколько квартир? Я не хочу жить после свадьбы с твоими родителями. Хмурясь, смотрю на часы. Действительно полдень, часы мелькают как секунды даже в мыслях о тебе, а с ней короткий поход в поисках будущего совместного жилья кажется невыносимо долгим. Когда мы выезжаем из дома, тучи немного расходятся, раскрывая небесно голубые просветы в сером застывшем дождевом тумане. И в цвете этого неба я вижу твои глаза. У меня есть твои фотографии, спрятанные в укромных местечках памяти моего металлического друга, но я никогда их не пересматриваю. Мой мозг не хуже самого мощного процессора постоянно выводит перед глазами твой образ, слишком яркий для полугодовой разлуки. Никогда не верил, что все эти талисманы в машине действительно способны от чего-нибудь защитить, и в подтверждение моих слов мы врезаемся в летящую навстречу грузовую машину. В голове темнеет, и мне от этого очень хорошо. Я погружаюсь в какую-то негу из солнечного света и сиреневых облаков. Август Лежу в палате почти весь в гипсе и почти счастливый. Ко мне заходил Аза, решивший, что авария была для меня достаточным наказанием. После того зимнего дня он даже не здоровался со мной, не считая той июньской встречи его кулака с моим лицом. А сейчас сидит в палате, болтая о разных мелочах, стараясь поднять мне настроение, а под конец сообщает шепотом, что с тобой все в порядке, что ты отлично устроился, и даже нашел друзей. Я счастлив просто слышать твое имя. Знаю, ты его не любишь, считая слишком девчачьим, а для меня оно самый лучший звук на земле. Когда Аза уходит, я с трудом переставляю лаптоп с полки на забинтованную ногу. Вместо заставки на экране мелькают сканы твоих рисунков. Я знаю их порядок, и помню каждый штрих. Каждая картинка хранит свою историю, обрамленную золотом в моей памяти. Твой талант странным образом сочетался с небрежностью к собственным произведениям. Поэтому я находил все твои рисунки и наброски по углам квартиры, сканировал и по возможности помещал в файлы и папки, чтобы продлить им жизнь. Кроме своих портретов, которых ты сделал великое множество. Только два из которых были в моей коллекции: один был символом начала, второй знамением моего личного апокалипсиса. Ретроспектива. Мы возвращались со школьного двора домой, и ты вдруг нахмурился, кивая в сторону большого вяза на детской площадке. Многолетние кроны дерева были уродливо оболванены, а ветки догорали неподалеку в костре. Может от того, что мы провели под ним все детство, а может просто из-за твоего непоколебимого чувства прекрасного, в серых глазах была боль от увиденного. Ты вытаскивал горящие угольки, что-то бормоча о том, что сохранишь остатки в рисунках. Я помогал тебе, больше жалея твои пальцы, чем горящие ветки. А придя к тебе на следующий день, обнаружил всего перепачканного темными пятнами от угля, когда ты с сияющими глазами торжественно показал мне портрет. После нескольких поцелуев, я был измазан углем не меньше своего портрета. Стоя позже под потоками воды в душе, я целовал каждый миллиметр твоего тела, обожая все деревья на свете. Ты никогда не возражал против близости, но я откладывал, медля изо дня в день. Быть с тобой было прекрасно и без секса, к тому же ты мне казался хрупким как цветок, который может сломаться от любого дуновения ветра. Но в тот день все будто случилось само. Мы встречались к тому времени уже больше года, не считая десятка лет дружбы до этого, и все чаще мои подростковые гормоны, не давали заснуть без сексуальных фантазий на твой счет. В реальности все оказалось еще лучше. Ты давал мне возможность исследовать каждую часть твоего тела и легкой вибрирующей дрожью отвечал на каждую ласку. Ты всегда был смелее меня. Вовремя сунул в руки золотистый тюбик с маслом для смазки, и пока я тормозил, пытаясь проникнуть внутрь, ты быстро насадился, крепко сжимая кистями простынь. Остатки контроля испарились под твой срывающийся шепот: «двигайся быстрее, мне хорошо», хотя сейчас понимаю, что вряд ли это было правдой. От собственной неопытности или тупости, я совсем забыл про тебя, и, лишь отдышавшись, понял, что ты еще не кончил. Двигая рукой по твоему члену, я понимал, что снова завожусь от твоих стонов и вытекающих из тебя каплях моей спермы. Уже позже, лежа рядом, ты признался, что готовился к этому неделю, выбрав день, когда мать уедет в командировку. Ты довольно прижимался щекой к моей груди как котенок, наивно полагаю, что коварно меня соблазнил, а я перебирал твои пальцы, нежно целуя потемневшую от легких ожогов кожу. Конец ретроспективы. Ноутбук отключился, у меня нет возможности воткнуть в сеть зарядку, а беспокоить персонал больницы из-за такой мелочи не хочется, поэтому я просто снова перебираю в памяти твои рисунки, и, засыпая, словно чувствую тебя рядом. Сентябрь Сегодня меня выписывают из больницы. К счастью все обошлось без серьезных последствий, и для меня, и для моей пассажирки, и для водителя злосчастного грузовика. Мать, пришедшая за мной, помогает добраться до такси. Едем молча, лишь перед самым входом в дом она останавливает меня: - Отец перенес инфаркт в день твоей аварии. Будь с ним помягче. Я не держу злобы на отца, в конце концов он сдержал слово и тебя не тронул. Просто потребовал плату за свои услуги родителя в виде моей женитьбы, можно ли его судить за это? В свои годы он пережил немало, пытаясь обеспечить и устроить нас в этой жизни. Двое его средних сыновей погибли примерно в моем возрасте: один от наркотиков, второй от ножевого ранения в одной из уличных драк, я их почти не помню. Сейчас времена изменились, но он немало сил положил на то, чтобы все мы были в относительной безопасности. Я понимаю отца и не виню, ведь для меня тоже важней всего твоя безопасность. Вхожу в комнату отца и, пожав ему руку, сажусь возле постели. Его голова поседела полностью за то время, что я его не видел. От этого он кажется состарившимся лет на десять. Мы оба молчим. В его глазах я вижу слезы, и это ранит. - Я сказал Марату найти покупателя для нашего бизнеса. Верну приданное отцу Альфии, а ваша помолвка будет считаться разорванной. Оставшееся поделю между вами, детьми, но ты уж позаботься о сестренке и матери, если меня не станет. Я не знаю, что сказать в ответ. Молча, разглядываю линии на ладонях. Я помню, как через неделю после нашей ссоры с братом, отец вызвал меня к себе. Сказал, что в нашем дом тебе не место. Я возражал, он бил по лицу, потом взялся за трость. Но от слов было намного больнее, чем от ударов. Еще через пару дней разговор с отцом повторился, потом еще раз и еще. Я огрызался, и как молодой волк получал затрещины от вожака, но решил не сдаваться, до последнего скрывая от тебя проблемы с семьей. Старался приходить к тебе первым, чтобы не дать столкнуться с разгневанным главой моего семейства у нас в доме. До окончания школы оставалось всего полгода, а потом ты бы уехал за границу, и за четыре года мои родители, возможно, смирились бы. Я ни на секунду не сомневался в том, что срок для нас не преграда. Такой вот глупый план у меня имелся в наличии. Разрушил его в одну секунду простой телефонный звонок. Основного конкурента отца посадили за что-то на долгий срок, и теперь наш семейный бизнес не имел никаких преград для расширения кроме финансирования. Отец при мне вызвал одного из своих людей и, показав на твою фотографию, взятую с моего стола, поставил меня перед выбором, либо я бросаю тебя и готовлюсь к свадьбе с дочерью его партнера, либо его парни сами поговорят с тобой. Я не стал дослушивать, и бегом бросился к тебе, сам не знаю зачем. Ты, открыв дверь, затащил меня вовнутрь, ворча, что я совсем сдурел бегать в одной футболке по городу. Теплый, домашний, уютный, ты был повсюду вокруг меня, согревая своим теплом, и я постепенно успокоился. В ту ночь я возвращался домой в твоей куртке. Фонари во дворе не горели, и луна была спрятана за зимним, затянувшимся тучами, небом. Трое остановили меня, и медленно проводя ножом по краю горла за ухом, пригрозили, что не стоит крутить шашни с сыном их босса. Я лишь кивнул в знак согласия, боясь, что по голосу они могут понять, что спутали меня с тобой. В ту ночь я не спал, отмыв алое пятно с куртки, просто думал о тебе, глядя на ночное небо. Мечтал, чтобы утро не наступило. Я любил тебя по-прежнему, может даже сильнее чем раньше, и поэтому выбора у меня не было. Единственное, что сейчас было важно – твоя жизнь. Я только не учел того, что значил для тебя слишком много, видимо почти столько же, сколько ты значишь для меня. Охрипший голос отца прерывает мои глухие воспоминания. - Эльдар, ты рос моей гордостью, и я хотел, чтобы твой путь был легче моего. Но видимо судьба у нас такая. О многом сожалею в жизни, но только не о том, как воспитал своих сыновей. В этом доме тебе всегда рады. Я перевожу взгляд на отца. Разговор явно дается ему с трудом, но помочь мне ему нечем. - И ему тоже, - добавляет он многозначительно, имея в виду тебя. «Поздно, - мелькает в моей голове. – Мне его уже не вернуть. Да и лезть в его жизнь сейчас, когда он освободился от этого груза, было бы слишком эгоистично с моей стороны». Но в ответ отцу говорю лишь сухое «спасибо». Октябрь Я сижу на лавке в парке неподалеку от твоей школы. Осень выдалась на редкость теплой для нашего города, привыкшего спасаться в это время от промерзлого ветра. На руках у меня альбомный лист и остро заточенный огрызок карандаша. Я пытаюсь объединить линии в любимые мной черты лица. Отношения в семье медленно, но верно налаживались, с тех пор как попахивающий преступностью бизнес был выгодно продан. Отец почти все время проводил в молитвах, а потом отправился совершать хадж в священный город. Даже Марат после рождения дочки немного смягчился. О тебе мы все также не говорим, лишь, когда на обед приходит Аза, мать украдкой спрашивает, а я с жадностью ловлю каждое слово. После занятий в университете, я еду в этот парк, и садясь на лавку, пытаюсь рисовать твой портрет. Но все работы из-за кривизны моих рук выходят просто уродливыми по сравнению с оригиналом. Эту лавочку я приглянул себе еще в январе, когда впервые пошел провожать тебя след в след в новую школу. Назад к себе поспевал ко второму или третьему уроку, выкуривая по дороге пару сигарет, чтобы как-то объяснить отсутствие учителям и родителям. Три долгих месяца я следовал за тобой туда и обратно, стоял под дверями клиники, когда ты проходил лечение у психиатра, ждал возле забора художественной студии, пока ты рисовал. Два раза обмораживал пальцы, забросил баскетбол и учебу, а дома следил за статусом твоего значка в сети. Как-то ты растянулся на льду, и я рефлекторно оказался рядом, ближе, чем было позволено. Твоя рука была ледяной и мокрой, но мне казалась самым прекрасным, к чему я прикасался. Я выдержал твой взгляд лишь на секунду, ты всегда раскрывал меня слишком быстро. Достал телефон, лишь бы отвести глаза, и пялился в экран смартфона, на котором был один из твоих первых рисунков красками. Ты вдруг надвинул наушники и быстро пошел прочь. Из-под капюшона символично донеслось «I hate everything about you». Было бы проще, если бы меня лишили кислорода, а это мучение растянулось на вечность, и сейчас сидя на лавочке и пытаясь по памяти воссоздать твой портрет, я не предвижу ему конца. Ноябрь Дождь из листьев уже неделю как сменился на обычный мокрый поток воды. Я стою возле ларька с раскрытым зонтом, выкуривая очередную сигарету во время окна между парами. Мне навстречу бежит темноволосая женщина, очевидно в положении, прикрывающая одной рукой лицо сумкой, а второй недвусмысленно выпирающий живот. На секунду она приоткрывает лицо, чтобы разглядеть дорогу, и я узнаю в ней твою маму. Машинально бросаюсь навстречу. - Добрый день, тетя Лена. Держите зонт. Она, с благодарностью приняв его, смахивает мокрые пряди с лица. - Эльдар, как я давно тебя не видела. Ну как поживаешь? - Хорошо, поздравляю с будущим прибавлением, - киваю в сторону живота. Ее лицо буквально светится. Куда только девалась та вечно занятая и усталая бизнес леди, что ночами просиживала в офисе, и пропадала неделями в командировках на благо работодателей. - Да, спасибо, как родители? Ой, как давно я Фатимушу не видела. Наверно уже совсем большая стала? - В школу пошла в этом году. Родители взялись, наконец, за свое здоровье, - не знаю, как спросить про тебя и имею ли я на это право. Наверно нет, но тут твоя мама сама добавляет: - Надо бы нам собраться, как-никак столько лет ваша мама помогала мне Женьку растить. Сама бы я не справилась. Как раз сына домой приезжает на зимние каникулы, еще и друга с собой везет. Может под Новый год? Она щебечет еще что-то, но я уже не слушаю. Все как-то мертвеет от таких новостей, значит, ты нашел себе кого-то. Каждый день я готовил себя к этой новости, а в итоге оказался абсолютно не готов. Мы прощаемся, и она убегает, крича сквозь дождь, что обязательно позвонит матери. Ты не зря называл меня ревнивцем и собственником, когда в десятом классе я заставил тебя уйти из нашей баскетбольной команды. Несмотря на разумные доводы, что я приводил в оправдание, вроде тех, что нужно больше заниматься, чтобы повысить успеваемость, или то, что твои волшебные пальчики могут пострадать в грубой игре, ты, смеясь, указывал на мою необоснованную ревность, и, конечно же, был прав. Я буквально ненавидел всех, кто просто смотрел на тебя, даже Азе попадало при всей его гетеросексуальности и обилии партнерш. Ты не спорил, в тот же день сказал тренеру, что уходишь, а с меня снял любимый адидасовский напульсник в качестве расплаты. Капли уже давно затушили сигарету, и я решаю прогулять пару, которую ждал. Бреду в пустоту под барабанную дробь воды, и сам не замечая как, оказываюсь возле художественной студии. Ярко оранжевое пятно, стремительно приближаясь, хватает меня за шиворот и тащит к дверям школы. - Воспаление легких подхватить решил? Что за молодежь пошла – ни таланта, ни мозгов, ни простых инстинктов самосохранения. Через полчаса я сижу насильно переодетый в какой-то халат и пью чай с Изольдой прямо в студии. Она говорит без умолку обо всех вещах на свете, причем одновременно. Люблю ее прямоту и непосредственность, присущую только детям и вот таким повернутым на искусстве людям как ты. Когда-то, под таким же проливным дождем, я подошел к ней впервые, безошибочно узнав по огненно рыжим волосам, которые ты запечатлел на одном из своих рисунков. Сказал, что мне жизненно необходимо научиться рисовать, и у меня есть всего месяц на это, но ходить в общую группу я, к сожалению, не могу. Изольда смотрела на меня, промокшего до нитки, с боксерскими перчатками через плечо, как на сумасшедшего. Потом сомневаясь, сказала, что будет ждать завтра за час до занятий общей группы с десятью набросками. Я всю ночь не спал, пытаясь сообразить на бумаге хоть что-то отдаленно напоминающее наброски. Идея поступить в тот же университет, что и ты, пришла внезапно. Однако даже на отдаленные от искусства специальности здесь набирали преимущественно талантливых людей, и для участия в отборе помимо высокого бала нужно было предоставить пять художественных работ. Я смотрел, как Изольда перебирает мои бумажки, и последняя надежда таяла в воздухе. На одной из работ художница остановилась и минут пять смотрела на корягу, будто что-то припоминая. - Ну что сказать вам, Эльдар, таланта у вас никакого – это факт, - ее глаза внимательно следили за моей реакцией, и в голове промелькнула мысль, что ты научился этому приему именно от нее. – Но отказать вам не могу, так как вижу, что для вас это действительно важно. Готовьтесь много работать, от трех часов в день, чтобы овладеть базовым уровнем техник за месяц. И готовьтесь также к тому, что и этого может в итоге оказаться ничтожно мало. Я был готов расцеловать ее, несмотря на бессонную ночь, и еще месяц таких же ночей, последовавших за этим днем. На ее взгляд все пять отосланных мною через месяц работ были сырыми, а занятия наши никакой практической пользы бы не приносили. Но я продолжал заниматься, только потому, что мои походы в студию служили ложным предлогом видеть тебя, скрываясь за дверьми коридора, наблюдать за тобой издалека. В один из дней я столкнулся с тобой здесь на крыльце, ты пришел почти на час раньше, и не один. Ревность бурлила во мне как разогретое на огне масло, а твой спутник умудрился еще и протянуть мне руку. А потом вдруг остался только ты, и обида в родном голосе кошкой поскребла по сердцу. Не знаю, на что я надеялся. Идея с поступлением была бредовой, особенно на фоне моей надвигающейся свадьбы, и топот каблуков навязанной мне невесты разбил наш хрустальный диалог на тысячу осколков в твоих глазах. Дверь хлопнула, оставив мне горькое послевкусие губ блондинки. После этого твой спутник появлялся с тобой в студии ежедневно, а я, кусая губы в кровь, снова шел в боксерский клуб, где вымещал всю злость на подвешенных грушах. А по ночам спаривался с будущей спутницей жизни, повторяя себе, что ты теперь точно меня больше не ждешь. Пришел ответ из Парижа – я ожидаемо не поступил. Для меня это стало заключительной точкой моих нелепых планов по возвращению тебя. Просто ты заслуживал кого-то лучше, чем я. Возвращаюсь в свою квартиру. За окном стемнело, но нет желания включать свет, и только вечно живой экран монитора тихо шумит, пытаясь скрасить мое одиночество. Декабрь Снова сижу в зале аэропорта в солнцезащитных очках и надвинутом на лоб капюшоне. Ты прилетаешь сегодня вечерним рейсом, чтобы успеть на рождественский вечер с семьей, и я, повинуясь щемящему чувству в районе желудка, приезжаю анонимно тебя встретить. Ты идешь по залу, ища кого-то глазами. На секунду мне кажется, что наши взгляды встречаются, но в это мгновение подбегает твоя мама с незнакомым мне мужчиной. После объятий ты представляешь им юную девушку европейской внешности. Твоя улыбка буквально освящает зал аэропорта, и когда ты уходишь, я снова остаюсь в темноте. Через час я уже сижу в школьном дворе, стараясь запечатлеть нашу одностороннюю встречу в альбомном листке. Кроме твоего лица я вообще ничего не рисую, и это приносит определенные плоды. После часовых усилий мне начинает казаться, что ты рядом, смотришь на меня с этой белоснежной тьмы вокруг. Год назад я начал растаптывать наши отношения, грубо заявив о разрыве. Избегал встреч и избегал взгляда твоих глаз. Ты ходил за мной будто тень, не веря, что можно поделить на две половинки единое целое. Я и сам не хотел верить в это, но защитить по-другому не умел. Ярость переполняла меня ко всему миру, и через мгновение я видел твою кровь на своих кулаках. Но ты не нуждался в помощи, ты хотел заглянуть мне в душу через глаза, увидеть там подтверждение, что все это не глупая шутка. Я смотрел, пытаясь сдержать дыхание и представляя на твоем месте весь ненавистный мне мир. И ты мне поверил. В ту же ночь ночной звонок разбудил весь наш дом. Твоя мама, плача, сказала, что тебя нет дома и на звонки ты не отвечаешь. Я бежал в школу со всех ног, молясь всем богам на свете, чтобы ты не наделал глупостей. «Только бы живой,» - проносилось в моей голове. Прохожу в школу через комнатку старичка охранника, здороваясь с ним и протягивая ему нетронутую пачку сигарет вместо пропуска. Поднимаюсь наверх в кабинет, в котором мы просидели вместе кучу времени. Сажусь за нашу парту, покрытую свежим слоем синей краски, и достаю новый альбомный листок. «Жив», - я смотрел на тебя, стоящего посреди класса с холстом, установленным поверх доски в абсолютной темноте. Яркие электрические лампы окрасили холст в ярко красный, и пол под ним тоже. Ты стоял без эмоций бледный как смерть и смотрел на холст, а через секунду я едва успел подхватить тебя на руки. Тогда мне не позволили ехать в больницу с тобой. Я ползал полночи по классу, вытирая остатки краски из твоих вен. Пачкая ею лицо, когда вытирал произвольно текущие слезы. Тот холст я унес с собой в память о нашем прощании и боли, что я тебе причинил. Краски становится мало, а потому я провожу еще надрез и еще. Боли почти нет, только немного темнеет в глазах. Краска расплывается, оставляя уродливые пятна повсюду, но глаза и губы как будто похожи на твои. А может у меня просто начинается помешательство. Я наклоняюсь, накрывая нарисованный контур губ своими губами, и ощущаю металлический привкус собственной крови. Нежное прикосновение к моей ладони заставляет с трудом перевести взгляд в сторону. Не знаю, может быть, у меня начались галлюцинации, но мне кажется, будто ты стоишь рядом. Грустно смотришь то на меня, то на рисунок, потом срываешься с места, раздеваешься, рвешь на части свою футболку и крепко перевязываешь запястье. А потом приникаешь ко мне так близко, что мне кажется, будто и не было того года в потемках, будто снова все просто и наши обрезанные дороги снова сливаются в одну. Твое дыхание обжигает мне шею и полгода воздержания ускоряют мою обычную реакцию на тебя. Ты не возражаешь против ласк, время от времени заглядывая мне в глаза, будто боясь снова увидеть в них тот лживый ответ. Мне жарко, и я пытаюсь снять с себя свитер, но головокружение заставляет опуститься назад. Ты понимаешь меня без слов, и вскоре наша с тобой одежда уже разбросана под школьными партами. Я поднимаю тебя на стол и склоняюсь, вычерчивая губами дорожки из поцелуев на твоей груди. По старой привычке резко пытаюсь пальцами проникнуть сзади, и слышу шипение. - Эл, смажь сначала, - ты указываешь на небольшую лужицу крови рядом на парте, что совсем недавно служила мне тюбиком краски. Наверно это выглядит дико со стороны, но загустевшая кровь и впрямь сильно облегчает мое проникновение. Желание дает мне силы, и я продолжаю ласкать твое тело губами и руками, медленными и глубокими толчками пытаясь проверить реальность происходящего. Хорошо, что сейчас ночь и каникулы, а глуховатого сторожа твои громкие стоны не потревожат. Двигаюсь все быстрее и глубже. Когда ближе и жарче становится просто некуда, под твой негромкий вскрик, я изливаюсь вовнутрь, а между нашими телами становится тепло и влажно от твоего семени. Подняться с тебя нет ни сил, ни желания, и потому я лишь застываю в неудобной позе, приникая к твоей шее. Твои ресницы закрыты и немного подрагивают, а ладонь гладит меня по волосам. - Я хотел пригласить тебя на Новый год, и попробовать снова стать просто друзьями, - ты нарушаешь приятную тишину между нами и по привычке внимательно вглядываешься в мои глаза. Я молчу, пытаясь подобрать нужные слова в ответ. Но ты отвечаешь себе первым. - Но дружбы у нас, по-видимому, не получится, - ты довольно улыбаешься своим мыслям, видя мой недоуменный взгляд. – Я не отпущу тебя больше, Эл. Ты мне не друг, любовник или парень. Ты просто мой, от кончиков волос до кончиков пальцев. Ты для меня вся жизнь, и другой мне не надо. Думаю, моего ответа тебе не нужно. Ты и так всегда читал меня как открытую книгу. Но я отвечаю, приникая губами к твоим, и весь остальной мир в эту секунду растворяется в свете нежно-голубых глаз.