Lyrium-Carved

      Это не первое лишение дозы, говорит себе Самсон, пытаясь успокоиться, не первое, далеко не первое, раньше ты выдерживал, демоны тебя побери, перестань трястись и попытайся заснуть.       Комната кажется раздробленной на части: стена, кусок потолка, кровать, кровать Каллена, спящий Каллен, стол, стойка для доспехов, оружие, сумка, какие-то вещи. Давит. Из-за этого дыхание сбивается, становится тяжёлым и хриплым, словно он только что пробежал из одного конца Киркволла в другой. Самсон старается дышать тише, чтобы не разбудить Каллена – Резерфорд и так хреново спит. Сейчас хотя бы перестал вскакивать посреди ночи от своих кошмаров.       Руки холодные и подрагивают. Самсон сцепляет пальцы в замок, сжимает крепко, почти до боли. Всё вокруг холодное и подрагивает, и стены, и потолок, и всё остальное. Он мёрзнет, несмотря на то, что храмовничьи одеяла тёплые, из хорошей шерсти, согреться под таким проще простого.       Лириум.       Синие искры.       Сила, клокочущая внутри водопадом, дробящаяся голосом Создателя; глотнул – словно в Песнь Света окунулся. Самсон начинает повторять в мыслях надоевшую до колик Песнь просто для того, чтобы не думать о лириуме.       Через какое-то время он понимает, что Песнь Света благополучно ускользнула от него, а в мыслях снова только благословенная синева.       Самсон судорожно сглатывает, но во рту так сухо, что комок воздуха с колючей болью прокатывается по горлу. Это просто нечестно, отражается эхом в его мыслях, это так чертовски несправедливо, я же ничего не сделал, я просто проследил, чтобы он дошёл до комнат магов без происшествий!       Некоторым храмовникам напрочь сносит крышу от лириума. Самсон это знает отлично.       Храмовникам, приучившим себя ненавидеть магов, покровительствует Мередит. Самсон это тоже знает.       Такие храмовники любят издеваться над магами. По-разному. Это знают маги – и Самсон, к сожалению, тоже.       Если таким храмовникам, когда они под лириумом, попадаются маги, обычно для магов случается очень неудачный день. Но днём Казематы наполнены жизнью, хреновой по качеству, но бурлящей, как и везде: день означает свидетелей. Свидетели нежелательны.       Маддокс, мать его, сидит весь вечер в библиотеке, а потом, не в силах оторваться от своих драгоценных книг (ему всю жизнь их тут читать, злобно думает Самсон, как будто сложно просто свалить в комнаты по отбою!), находит какой-нибудь Создателем забытый угол в башне и продолжает чтение.       Дело в том, что придурку всё равно придётся идти через пустые Казематы к комнатам магов, и, если он нарвётся на патруль недоброжелательно настроенных храмовников, стандартной издевкой он не отделается.       Самсон закрыл глаза. Перед внутренним взором чернота свивалась в жгуты, острые, горячие, ослепляющие; не то что заснуть – выдержать минуту тяжело.       «Я всё сделал правильно».       Просто сейчас в почёте сумасшедшие выродки, радующиеся любой возможности воспользоваться своей безнаказанностью, а тебе не повезло на них наткнуться в компании мага. Но если бы повезло тебе, Маддоксу не повезло бы совсем.       Придурок, бессильно думает Самсон и даже не может злиться на друга. Проклятый придурок.       Он бы, наверное, улыбался, если бы не выкручивающая его наизнанку лириумная ломка. Это была седьмая ночь без дозы. Вообще без дозы. Обычно её просто урезают в качестве наказания, но это был уже далеко не первый случай «непозволительного поведения», и, как сказала Мередит, меры следует ужесточить.       Осталась эта ночь и ещё трое суток: всего полторы недели наказания.       Трое суток нормальной храмовничьей службы: патрулирование, вахта, тренировки, прочее. Об этом даже думать не хочется. Вчерашний день был худшим испытанием в его жизни, сегодняшний казался ему невыносимой пыткой. Ещё три его добьют.       Хороший способ дрессировать подчинённых, горько усмехается Самсон сам себе. И мысленно скалится упрямо.       Не дождёшься, рыцарь-командор.       Спустя вечность за окнами всё так же темно, а дышать лёжа становится невыносимо: на грудь давит, кажется, весь вес Казематов над ним и бесконечная чёрная бездна неба выше. Наплевав на попытки заснуть, Самсон садится, закутывается в одеяло, пытаясь не выпустить ни капли драгоценного (не помогающего ни хрена) тепла. Сидит, съёжившись, на кровати, пытаясь игнорировать тянущую боль при каждом вдохе.       Самсон сам себе напоминает идиота, но ничего не может поделать. Он больше не старается дышать тише – надо хотя бы дышать, а уж Каллен как-нибудь потерпит, даже если и проснётся от странных хриплых звуков – будто воздух прогоняют через прохудившиеся меха.       Песнь Света – это тяжело. Сосредотачиваться на тексте тяжело. С цифрами легче.       Один. Два. Три. Четыре. Пять. Шесть. Восемь. Девять. Десять. Одиннадцать. Двенадцать. Четырнадцать. Тринадцать. Четырнадцать. Было. Шестнадцать? Шестнадцать. Семнадцать.       После третьего десятка измученный лириумной жаждой разум сдаётся, и счёт продолжается без помех: Самсон машинально досчитывает до сотни, начинает заново, не позволяя себе сбиться. Постепенно – Создатель знает, на какой сотне – сознание всё-таки расслабляется, начинает уплывать куда-то в спасительное забвение, в подобие сна; шестьдесят два, шестьдесят три, шестьдесят четыре, шестьдесят...       Стена под спиной предательски качается и исчезает. Самсон, потеряв опору, мгновенно подаётся вперёд, пытаясь найти хоть что-то материальное, и только встретив ладонями пол, понимает, что это просто наваждение.       Ему просто почудилось падение. Он засыпал, и ему показалось, что он падает.       Самсон аккуратно поднимается и садится обратно на кровать, закутываясь в (холодное! уже почти холодное, дракон его дери!) одеяло. Дерьмово. Дерьмово. Очень дерьмово. Раньше он хотя бы с кровати не падал. Раньше ему не казалось, что он проваливается в бесконечность. Всё плохо.       Но, если посмотреть на это иначе, он почти заснул. Не всё плохо.       С другой стороны комнаты доносится шуршание, и Самсон, как сова, бессмысленно пялится в темноту в сторону соседа. Каллен, не говоря ни слова, с пятой попытки зажигает масляную лампу, и приходится зажмуриться от слишком яркого света: свет отдаётся болью, чем ярче – тем больнее, и с каждым днём всё сильней. Когда Самсон решается открыть глаза, то видит хмурого, но ни разу не сонного Резерфорда, смотрящего на него с другой стороны комнаты.       Сутки назад он бы, наверное, извинился за шум. Сейчас ему не хочется ничего говорить. Каллен не одобряет его дружбу с Маддоксом, не одобряет нарушения правил, не одобряет... ни хрена не одобряет. Но и такие наказания не одобряет.       Самсону плевать с башни Казематов, что сейчас думает Каллен о нём, Маддоксе и Мередит. Ему просто плевать.       Каллен смотрит на него почти что с безнадежностью, а потом молча встаёт и начинает копошиться в своих вещах. Возится не очень долго, а когда оборачивается, затуманенный разум Самсона мгновенно выхватывает из нечёткости темноты синий.       Самсон непроизвольно сглатывает, пытаясь отвести взгляд от склянки в руках Каллена. Это запасное зелье, выдаётся тем, кто патрулирует город – в Киркволле хватает отступников, прячущихся ближе к прибрежному району, и патрульным храмовникам может потребоваться лишний глоток лириума.       - Убери, - не выдержав, хрипло выдыхает сквозь зубы Самсон. На пылающую синеву тяжело смотреть, под кожей мгновенно разгорается пожар, жжётся, подталкивает скорее выпить сверкающую жидкость, ощутить благословенную силу внутри, вслушаться в её звучание, в шелест, в свет, свет, свет, свет...       Самсон жмурится, не в силах остановить ползущие сквозь любую выдержку мысли.       - Пей, ты не выдержишь, - говорит Каллен и буквально впихивает склянку ему в руки. – Во имя Создателя, Самсон! Не будь идиотом! Я обойдусь без зелья одно дежурство, а ты позаботься, чтобы тебе хватило на остаток дней.       Каллен едва не забывает про необходимость шёпота, но вовремя сдерживается, и только шипит вполголоса. Лириум греет сквозь стекло; Самсон держит склянку в дрожащих пальцах, как величайшее сокровище Тедаса.       Его хватает ровно на четыре секунды, прежде чем он выдирает пробку и пьёт – жадно, до умопомрачения жадно, наплевав, что Каллен всё ещё смотрит на него, что сейчас, должно быть, Резерфорду до омерзения противно смотреть на него, жалко-бессильного перед собственной зависимостью, что нужно оставить ещё на следующие три ночи, нужно оставить немного, нужно оста...       Когда у него хватает сил опустить склянку и увидеть, что она не пустая, Самсон гордится собой больше, чем когда-либо в своей жизни.       Он всё ещё способен остановиться. С каждым разом это всё тяжелее, но он всё ещё способен остановиться.       Лириум звенит, лириум греет, разливается по артериям благословением Создателя, и пальцы мгновенно перестают дрожать, и к телу возвращается сила, а к разуму – собранность, и мир прекрасно цельный, и храмовничье чутьё обостряется, позволяя ощутить остаточную энергию творимых в Казематах днём заклинаний.       Боль уходит с новым вдохом и не возвращается, и он наконец-то может дышать свободно и легко. Самсону кажется, что сейчас он готов на что угодно.       Вообще на что угодно.       Но когда он поднимает глаза на Каллена, то сумасшедшее опьянение силой лириума сходит, возвращая его к реальности мрачно-стальным взглядом Резерфорда.       - Спасибо, - говорит Самсон – искренне, хотя отлично понимает, насколько жалким он должен казаться сейчас в глазах ферелденского храмовника. Каллен только качает головой и возвращается к своей кровати, намереваясь продолжить прерванный сон.       - Каждое нарушение правил теперь будет обходиться тебе этим, - строго говорит Каллен, как будто он и сам не знает. Самсон вызубрил наказания за нарушения раньше, чем Песнь Света, и поэтому только фыркает.       - Ты тоже только что нарушил правила, - Самсон не жалеет времени и масла в горящей лампе, чтобы спрятать остатки лириума. О тайнике в комнате знает только Каллен, но не те, кто может прийти с обыском.       - Потому что я считаю такие меры слишком жестокими, - немедленно парирует Резерфорд. Святость во плоти, иронично думает Самсон. – Нет ничего предосудительного в том, чтобы помочь страдающему. Таковы уроки Создателя.       Страдающий только назидательно вскидывает левую руку, отвлекаясь от укладывания склянки в полость под досками:       - «Несправедливо страдающему», ты забыл добавить.       Попытку пошутить Каллен не поддерживает.       - Твоя дружба с Маддоксом может привести к тому, что ты не будешь готов остановить его, если он поддастся искушениям Тени. Ты окажешься виновен в десятке чужих смертей только потому, что пренебрёг законами Ордена и не вынес должного урока из...       - Из пытки? – жёстко перебивает его Самсон, с трудом удержавшись на грани шёпота. – Давай называть это честно. Мередит отлично знает, что происходит с храмовниками, если лишить их лириума.       - Ты и представления не имеешь о пытке, - тихо произносит Каллен. – Закончим этот разговор, Самсон. То, что ты делаешь, тебя погубит, и я предупреждаю тебя об этом уже не в первый раз.       - То, что я делаю – правильно. Или я что-то упустил в Песни Света – например, куплет, который учит унижать магов и обращаться с ними хуже, чем с дворовыми псами?       Когда темнота затапливает комнату, оставляя только запах погасшей масляной лампы, Самсон ощущает непреодолимое желание рухнуть на кровать и уснуть наконец. Он так и делает, и несколько минут, погружаясь в священно-прекрасную тишину, наслаждается лириумным поющим теплом, живущим внутри. Лириум отгоняет кошмары. Лириум не позволит иллюзии падения просочиться в его разум.       У него ещё есть запас лириума на последние несколько суток, но даже если бы не было, он бы уже продержался. Правда, днём придётся постоянно пытаться представить, каково было бы без лириума – в конце концов, никто не должен знать, что ему... незаконно помогли.       Ему хочется сказать кое-что Каллену, и Самсон долго сомневается, стоит ли, но...       - Хорошо, что ты всё-таки пока ещё делаешь то, что считаешь правильным, - тихо говорит Самсон в тёмную пустоту, но пустота молчит в ответ.