Не надо больше боли

Внутри будто что-то треснуло. Мне это послышалось? Это шутка? — Это шутка? — вырвалось у меня, сглотнув, я стала осматривать каждого сидящего за этим столом. — Мам? — Подняв голову, мама открыла рот, чтобы что-то мне сказать, но так ничего и не сказала. — Что это значит? — воскликнув, я вскочила со стула. Облокотившись двумя руками о стол, я стала глубоко дышать и смотреть на каждого, но никто так и не собирался ничего мне говорить. — Эшли, присядь, — строгим и до тошноты спокойным голосом отец обратился ко мне и стал смотреть на меня снизу вверх. — Это решение мы приняли уже очень давно, и оно не обсуждается. — Внутри все сжалось, мысли стали путаться, я не могла найти зацепку, не могла поверить, поверить в то, что меня сейчас продают. — Что значит, не обсуждается? — вскрикнув, я стала жадно глотать воздух. — Я — вещь? Чтобы продавать меня? — От каждого слова губы начинали еще сильнее дрожать. Я вглядывалась в лицо каждого, но все сидели так, будто все идет своим чередом. Пейдж ничем не могла помочь, но мама! Она ведь может сказать папе, чтобы он перестал обжигать меня своими действиями, но она молчит. Как и все. — Что за бред? — ухмыльнулся отец Конора. — Никто тебя не продает. — Оттолкнувшись на спинку стула, он поправил свои часы на правой руке. — Мы договорились с твоим отцом об этом еще перед твоим рождением. — Ноги стали трястись сильнее. Неужели даже тогда, находясь в утробе матери, я уже была продана? — Что? — выдохнула я. Тишина в ответ, и это уже стало выводить меня. — Что вы все молчите? Конор? — Подняв голову, Конор стал смотреть сквозь меня, но никак не в глаза. — Мама? — Развернув голову влево, я хотела, чтобы хоть кто-нибудь поддержал меня, защитил, но никто ничего не собирался делать. — Эшли, — мама положила свою руку на мою, от резкой боли в этом месте я отдернула резко руку и случайно зацепила бокал красного вина, он бесшумно упал на белоснежный ковер, тем самым образовав красное пятно. Отойдя на шаг, я повернула голову и стала вглядываться в это алое пятно. Сейчас я чувствовала, будто бы это я была этим самым пятном, ничего не понимающим, в отличие от всех остальных. — Как вы могли? — смотря на красное пятно на фоне белого ковра, я стала пятиться назад. Но никто так и не ответил мне. — Ненавижу. — Заглянув в глаза каждому, я стремительным шагом вышла из этой злосчастной комнаты. — Эшли! Вернись! Сейчас же! — Слышу, как открывается дверь, и кто-то стремительным шагом идет ко мне. Я уже была на полпути ко второму этажу, всего пару ступенек, но крепкая рука отца окольцевала мое плечо. От резкой боли в этом месте я зажмурила глаза, истерика выбивалась через край, и я сжала зубы, чтобы не закричать от этого ужасного чувства. Я не понимаю, почему все эти прикосновения так неприятны и болезненны для меня. Гнев во мне рос с каждым словом, вздохом. Развернувшись, я встретилась с пепельными глазами отца. — Ответь мне, — сквозь сжатые зубы спросила я, тем самым застала его врасплох, сдвинув брови, он стал разглядывать каждый дюйм моего лица, будто ища причину моего поведения. — На что? — Вырвав руку из его хватки, я облегченно выдохнула и подняла голову. — На что еще ты готов пойти ради денег? — Отец не ожидал от меня этих слов, он не знал, что мне ответить. — Ты ничего не докажешь, если сейчас так низко уйдешь! — серьезно проговорил он, на что я лишь ухмыльнулась. — Лучше так низко уходить, чем так низко опускаться и продавать своих детей. — Я быстрым шагом поднялась и уже хотела уйти, но, остановившись, развернулась и напоследок посмотрела в гневные глаза папы. — Скоро ты добьешься своего, и рядом с тобой не останется никого, кроме твоих любимых денег. Закрыв дверь своей комнаты, я выключила свет, стянув с себя всю одежду, на ощупь нашла в шкафу свободную футболку и трико. Переодевшись, я плюхнулась на кровать. В голове было полно мыслей о том, как моя жизнь изменилась за последние два месяца. Я никогда не могла подумать, что могу сказать что-то в отпор отцу. И это был наш последний с ним разговор. После этого ужина я стала избегать своих родителей. Началась школа, и я стала уходить очень рано, задолго до рассвета, и приходить как можно позже. Если и натыкалась на кого-то по пути в комнату, то мне приходилось собирать всю свою силу в кулак, чтобы не ответить на претензии родителей. Так проходила первая неделя. Утро в круглосуточном кафе, где я постоянно пью кофе и много-много воды, так как жажда никак не унималась. На вторую неделю Пейдж заставила меня пойти к терапевту, для моего же блага. Но это мало помогало, мне не хотелось, чтобы кто-то забирался ко мне в душу. Мне поставили один диагноз — у меня гаптофобия*, чему я даже не удивилась, так как мне его поставили еще два месяца назад, у моего первого терапевта. Я не могла спать ночью, постоянные угнетающие мысли и ноющая дыра в груди не давали мне свободно вздохнуть ночью. Именно ночью моя голова взрывалась от подобных мыслей и воспоминаний. Это вошло в норму. Именно ночью выбирались все мои страхи и пытались забраться в самый укромный уголок моего разума, чтобы заставить ненавидеть себя с новой силой. И в эту ночь я тоже не могла уснуть, крутя в руке две сигареты. Зачем они мне? Я сама этого не понимаю, но когда я забирала одну из сумки Пейдж, вторую из пальто отца, тогда мне казалось, что это — единственное спасение. Я не собиралась это курить, но в тот момент мне захотелось сильнее прежнего, чтобы обжигающий дым коснулся моих легких и заглушил ноющую боль в груди. Я не понимаю, почему боль за все это время не прошла. Прошла, но на время, и то я не успела даже зажечь одну из сигарет, а когда полезла за зажигалкой, то случайно зацепилась и порезала палец. И мне пришлось отбросить эту мысль, ведь я нашла другое решение, но долго оно не будет мне помогать. Всему есть предел. Все также крутя в руке две сигареты, я пыталась собрать воедино мои мысли, продолжая смотреть в темноту и лишь изредка замечая темные силуэты тонких сигарет. Может быть, когда-нибудь я закурю одну, а вторую закурит он. Не знаю почему, но эта мысль возникала уже не первый день. Выхватив одну сигарету, я стала смотреть на золотой браслет, который еще ни разу не снимала. Мне кажется, что именно он оберегает меня и не дает сорваться. Дотронувшись одной рукой до золотой полоски, в голове возник образ его хозяина. Не могу вспомнить лица, сколько я ни пыталась, но без толку. Помню лишь его голос, глаза и множество татуировок. Зазвенел будильник, быстро выключив его, я встала из теплой постели, которая меня никак не могла согреть. Стало светать. Схватив со стула полотенце, я зашла в ванную. Приняв душ и закутавшись в полотенце, я подошла к зеркалу. — Что за черт? — Ударив рукой по краям умывальника, я стала глубоко дышать. Почему мне так холодно? Постоянно холодно! Ничего не помогает, вода лишь обжигает, но будто у меня защитный слой из масла, и вся вода лишь скатывается, не успев согреть тело. Одежда, постель, ничего не помогает. Схватив спадающее полотенце за края, я вышла из ванной. Вытащив из шкафа черную толстовку и синие джинсы, я быстро все надела. Распустив волосы, я взглянула в зеркало. Замазав тонким слоем круги под глазами, которые не прошли, но и не сильно бросались в глаза. Бледное лицо, тусклые глаза, пересохшие красные кусаные губы. Намазав на губы гигиеническую помаду и схватив сумку, я в последний раз взглянула в зеркало. Ходячий труп. Открыв дверь, я собралась выйти, как услышала голоса внизу. — Черт! — Прошипела я и закрыла дверь. Который час? Вытащив телефон из кармана, я посмотрела на дисплей. Половина седьмого, тогда какого черта они встали так рано? Я стала измерять шагами комнату, подойдя к окну, я стала смотреть вниз. Не вариант. Если я уйду сейчас через окно босиком, то это будет очень странно. Зажмурив глаза, я снова подошла к двери и схватилась за ручку, готовясь открыть. Раз… Два… Три… Открыв дверь, я быстро вышла из комнаты. Подойдя к лестнице, я стала вслушиваться в голоса. Мама и папа что-то обговаривали, причем шепотом. Бесшумно спустившись, я застыла, чтобы понять, что они ничего не заметили. Отпустив перила, я быстро проскользнула мимо прохода между кухней и коридором. — Эшли? — расширив глаза, я уже мысленно получила инфаркт. Да лучше бы получила, чем сейчас вела разговоры с родителями. Прикусив губу, я продолжила стоять спиной, обдумывая различные варианты предстоящего скандала. Развернувшись, я стала смотреть на маму, или же сквозь нее. — Доброе утро, — улыбнулась она, тут же вышел из-за перегородки и папа. — Будешь завтракать? — У меня глаза полезли на лоб от их слишком спокойных голосов. — Нет, я уже опаздываю. — Обувшись в балетки, я выпрямилась и, поправив лямку на сумке, посмотрела на родителей. — Мы бы хотели поговорить с тобой. — Поджав губы, я просто хотела быстрее убраться из этого чистилища. — Нам звонил твой терапевт. — Я сжала зубы, и мысленно умоляла, чтобы Пейдж не была причастна к этому. — Почему ты нам ничего не сказала? — Голос мамы заставил вздрогнуть. Они ведь ничего не знают? Этого не может быть! Пейдж не могла! — Что именно? — не в силах сказать громче, прошептала я. — О том, что ты ходишь к терапевту, о том, что у тебя гаптофобия, и о том, что ты на грани депрессии, — взволнованно лепетала мама. — Мы твои родители и мы обязаны знать, что с тобой происходит. — Я сдвинула брови, кровь начинала кипеть. — Я рада, что вы это осознали. Но можете расслабиться, я не нуждаюсь в помощи! — Открыв дверь, я выбежала из дома. — Эшли! — в один голос воскликнули родители. — Вернись сейчас же! — кричал мне папа вслед, но я уже выбежала через каменистую тропинку к дороге. Я пыталась не думать о том, что Пейдж могла рассказать все им. Я не могла в это поверить. И я надеялась, что она ничего не сказала. Телефон выключен, она спит. Мелкая дрожь не давала покоя. Я не знаю, что будет сегодня вечером, они не отстанут от меня. Уже по привычке я купила себе кофе и, быстро выпив его, пошла в сторону школы. Я не опаздывала, и это плохо. Не хочу никого видеть до уроков и не хочу, чтобы кто-то задавал мне глупых вопросов. О поведении, об одежде, и о том, почему я перестала общаться с людьми. Все очень просто, но им этого лучше не знать. Я сделала шаг навстречу школе, как кто-то быстро пробежал мимо и задел мое плечо, от чего моя сумка упала на землю и волна дрожи пробежала по всему телу. Прошипев что-то, я наклонилась и подняла сумку, закинув ее на плечо и засунув выпавшие тетради в сумку, стала идти к входу школы, не поднимая головы. Я хотела сделать шаг веред, как резко врезалась во что-то твердое. Я не успела понять, что случилось, как потеряла равновесие и стала падать на землю. Уже начала прокручивать в голове варианты, насколько больным будет удар об холодную жесткую землю. Наверное, это некий заговор против меня или против того, чтобы я попала на урок. Я зажмурила глаза, как вдруг чьи-то теплые руки схватили меня за плечи и прижали к себе. Я мысленно готовилась к уже знакомой боли, но эти объятья показались мне дико знакомыми, резко подняв голову, хотела посмотреть, кто схватил меня и спас от падения. Наравне моих глаз оказались губы этого парня, они были в миллиметре от моих глаз. Я чувствовала его дыхание, которое касалось моего лица. Затаив дыхание, не могла ничего понять. Когда я отвела взгляд от его губ, и подняла голову, то попала в плен карих глаз, которые заставили меня оцепенеть. Губы парня расплылись в ухмылке. Встряхнув головой, я стала приходить в себя. Парень помог мне встать на ноги. Я попыталась собрать в голове кусочки мозаики. В голове крутилось множество вопросов, на которые я не могла найти правильных ответов. Я попыталась убрать руку с его плеча, но как назло, моя рука не могла оторваться от его плеча из-за того, что мой браслет зацепился за его черную кожанку. Я стала сильнее дергать свою руку и всем телом чувствовать, как начинаю дрожать, и истерически пытаюсь с новой силой вырвать руку, но ничего не выходит и от этого хочется кричать и плакать, что раздражает меня еще сильнее. Я снова пытаюсь дернуть рукой, но замираю от того, что кто-то накрыл своей рукой мою руку. Ток прошелся по всему телу, я замерла в оцепенении или в ожидании нового потока уже такой знакомой боли. Но ничего не произошло, ни дрожи, ни подступающей паники, ничего. Наоборот тело за все это время перестает чувствовать холод, а наоборот становится тепло и безопасно. Мне до боли были знакомы эти руки. Что за черт? Этого не может быть! — Тише… тише… — Я взглянула в его глаза. Не может быть! Его слова заставили мое тело вздрогнуть. Губы стали трястись. — Ты такими темпами куртку мне порвешь. — Я боялась поднять взгляд и взглянуть в его глаза. Я боюсь, что это правда. Это просто совпадение. Ничего больше… Дыхание сбилось окончательно. Теплая рука снова прикоснулась к моей руке. Момент. И я уже не могу держать эмоции под контролем, слезы поступили к глазам. Я уже стала ждать такое знакомое чувство боли, но ничего не произошло. Этого не может быть. Когда парень стал откреплять мою руку от своей куртки, то я почувствовала, как он вздрогнул. Или… мне показалось. В следующее мгновение он освободил мое запястье от своего. Не поднимая головы, я судорожно наклонилась и стала собирать выпавшие тетради. Нет, это не боль. Это страх. Что происходит? Схватив свои тетради, я попыталась их запихнуть, но мои руки сильно тряслись, как и все тело. Холод вернулся. Тетради снова стали падать и я уже хотела закричать от подступающей истерики. — Вот дерьмо… — прошипела я и, наклонившись, стала снова все заново собирать. — Красивый браслет. — Я замерла от его слов и от того, насколько близко оказался он. Руки парня снова случайно соприкоснулись с моими руками, и мне снова стало тепло, но когда он одним махом поднял мои уже помятые тетради, я судорожно и нехотя оторвала от него свою руку. Нет! Нет! Нет! Зажмурив глаза, я быстро поднялась с корточек. Выпрямившись и все так же, не поднимая глаз, я схватила свои тетради. Отойдя от него на шаг, я наконец-то вдохнула воздуха, который не был пропитан его парфюмом. Разум стал выбираться из оков пьянящего одеколона. Я подняла голову и огляделась. Его татуировки сразу привлекли мое внимание. Но вовремя поняв, что я засмотрелась на его руки, я подняла голову и наткнулась еще на две пары глаз. Я узнала среди них Томаса, что он здесь делает? Всем в этой компании было лет двадцать, и я не могла понять, что они делают в такую рань в школе. Но мне и не хотелось даже думать об этом, моя голова не выдержит новых вопросов. Прижав помятые тетради к груди, я опустила голову и быстрым шагом стала удаляться от странной компании.