Куриная слепота

Лиля ненавидит больницы. Ненавидит с детства, с того самого раза, как бабку увезли в светлый коридор со страшным и непонятным названием «реанимация». Лиле тогда было всего шесть лет, родители что-то исследовали на другом конце страны, а бабка корчилась от боли на белоснежных простынях больничной кровати. Тогда Лиля плакала. Плакала последний раз в жизни. Теперь ситуация будто бы повторяется, только с небольшими отличиями. Теперь Лиля снова сидит на неудобной скамейке и тревожно вытягивает шею, стараясь в толпе пациентов и медсестёр разглядеть врача. Только вот к боку жмётся тёплый дрожащий комочек. Он всхлипывает и повторяет что-то вроде «Роза... Бабушка...» Раньше Лиля наверняка посмеялась бы над Сашкой или раздражённо шикнула бы на неё. Но сейчас всё по-другому. Сейчас Лиля в ответе за эту девчонку. - Ну чего, ты, Слепота, - надсадно смеётся она, - Хватит реветь. Слезами бабке не поможешь. - Роза... Сашка уже заикается и шмыгает опухшим покрасневшим носом. Она уже не может плакать, но слёзы льются будто бы по инерции. Лиля смахивает их пальцами. И почему-то ей становится чуточку легче, будто Слёпка выплакалась за них обеих. ... Они сидят здесь уже вечность. Сашка даже успела примоститься на коленях у Лили и задремать. Лиля лишь усмехнулась и вплела свои пальцы в её непослушные каштановые вихры. Сашка дёрнулась, нахмурилась, но потом вдруг улыбнулась – тепло так, ласково. И Лиле на секунду показалось, что всё происходящее – сон, кошмарик. А наяву всё куда лучше. - Вы родственницы той женщины, что к нам с сердечным приступом поступила? Лиля и Сашка одновременно поднимают на врача глаза. «Хотя, какой это врач. Так, студентик», - хмыкает про себя Лиля. А потом её отвлекают: Сашка с такой силой стискивает её запястье, что становится больно. - Я боюсь, - говорит она. - Я тоже, Слепота. Но всё будет хорошо. Бабка у меня крепкая, и не такое переживала, - Лиля говорит скорее для своего успокоения. Ей ведь и правда страшно: а вдруг не выживет. И бросит её, свою маленькую внучку. Оставит одну-одинёшеньку. - не бойся. Я с тобой. «Нет, не одну». И правда, разве можно остаться в одиночестве, когда рядом с тобой почти всё время находится она – малость замкнутая, диковатая, но такая искренняя и отчаянная девчонка? Лиля косится на Сашку, перехватывает её пустой взгляд и успокаивается окончательно. У них всё будет хорошо. Иной исход просто невозможен. Когда они заходят в палату, Лиля слышит учащённое дыхание. Она шепчет что-то вроде «Ну, вперёд!» и делает первый шаг. Бабка лежит на узкой кровати, заправленной пёстрым потёртым бельём. Она тихонько посмеивается, когда разглядывает девочек, и подзывает их к себе. - Ну что, испугались, куропатки? Лиля облегчённо выдыхает. Раз бабка обзывается, значит, с ней всё в порядке. - Напугали Вы нас, Роза Львовна. Сашка перестаёт дрожать и улыбается. «Видимо, тоже почувствовала, что всё нормально», - думает Лиля. И где-то в груди рождается тепло. Хочется прямо здесь и сейчас обнять Слёпку, сжать её крепко-крепко и больше никуда не отпускать. Пока она мечтает, Роза Львовна и Сашка общаются. - Ты толкни её посильнее, - слышит Лиля словно сквозь пелену. Она отвлекается лишь тогда, когда несильно дёргают за рукав куртки. - Роза Львовна просит тебя остаться с ней наедине, - Слепота как-то слишком хитро улыбается и незаметно выходит из палаты. - Иди сюда, - говорит бабушка, едва хлопает дверь. Лиля приближается. - Да ты садись, не бойся. Лиля присаживается на скрипучую кровать. Бабушка внимательно наблюдает за ней. - А теперь рассказывай, куропатка. Что там у тебя с этой Слёпкой? Внутри всё переворачивается. «Неужели настолько заметно?» Лиля вспоминает все свои предыдущие отношения. Почему-то бабка не интересовалась её прежними кавалерами, да и об отношениях вроде не заговаривала. - Ну, она сестрёнка моего бывшего. Дружим потихоньку. Общаемся. Повисает тишина. - Ой ли? Лиля кусает губы и возводит глаза к потолку. - Да, бабка, да. Ей как-то неудобно и страшно слегка. Она впервые в жизни врёт своей бабушке. Но почему-то вспоминается Сашка, и кажется, что ложь эта вполне оправдана. - Ну, не хочешь говорить – не говори. Дело твоё, молодое. Повисает тишина. Лиля не спешит её нарушать. Если бабке что-то надо, она это и так выпытает. А бабка не говорит ни слова – лишь смотрит слегка насмешливо и очень-очень серьёзно. Лиля хмурится. Ей наверное никогда не удастся понять, как же бабушке удаётся сочетать несочетаемое. - Я... Бабка... Я... И Лиля начинает говорить. Сбивчиво, запинаясь, она рассказывает почти обо всём: и о каштановых вихрах, и о ледяных руках, и о карих стеклянных глазах и о том, что сердцем надо видеть. Лиля рассказывает почти всё. Она умалчивает только о поцелуях украдкой, о дне рождения в сосновом лесу. Умалчивает о нежности, рвущей сердце на клочки при одном только взгляде на Куриную Слепоту. - Ох, куропатка. Ну и кашу же ты заварила. Не расхлебаешь теперь. А Лиля молчит. Лишь кулаки сжимает. «Расхлебу... Расхлебаю... Тьфу ты, всё у меня получится», - думает она. Но бабушке об этом не говорит. Спорить со старушкой неохота как-то. - Куропатка, милая. Послушай меня внимательно. И Лиля будто выныривает из какого-то сна. Она стряхивает с себя оцепенение и пытается сконцентрировать своё внимание на бабушке. - Никогда. Слышишь, никогда не бросай свою Слёпку. И сердце начинает биться чаще. - Бабка... Ты и правда так считаешь? – голос охрип от слишком долгого молчания. - Друзей у неё нет. Ты одна только. Лиля вдруг фыркает. Почему-то ей ужасно приятно осознавать это: для Сашки она единственная. Знакомая, подруга. А может, даже немного больше. Становится душно. В горле першит. Лиля покашливает. Почему-то она никогда не задумывалась, что Сашка может быть кем-то большим, чем просто та самая сестрёнка брата. Чем просто та самая девчонка, с которой интересно вместе играть на пианино и целоваться. Для Лили вообще понятия любви как таковой не существует. Любовь – это та же самая дружба. Только диапазон дозволенных действий немного шире. Брат Сашки был как раз таким другом. С ним было весело. С ним было классно ругаться. А ещё он неплохо целовался. С Сашкой такого не бывает. Она и на друга-то не особо тянет. Она не понимает Лилю, и даже не делает вид. Она пытается понять. Она не втирается в доверие. Она пытается его заслужить. Сашка вообще не похожа на других девчонок. Она не интересуется шмотками. Она ходит в старой шерстяной юбке до колен и в облезлом мохеровом свитерке. Она не мечтает о богатом красивом парне – только о принце на белом коне. Немножко глупо. Немножко благородно. Сашка далеко не идеальна – порой мямлит слишком много, иногда обижается из-за пустяков, она неуклюжая и черезчур тихая. Только вот идеальных людей всё равно нет. А Сашка с её недостатками кажется милой. И Лиля чувствует к ней симпатию. К такой неидеальной, но такой близкой и родной. - Иди. Она тебя уже заждалась, - смеётся тихо Роза Львовна, - Да и я от тебя устала. Завтра ещё день будет. Лиля фыркает и вскакивает с постели. - Ну как знаешь. Только учти: завтра мы тебя опять навестим. И она выбегает в коридор. Сашка стоит у окна, вжавшись в подоконник. Сразу видно, что ей хочется уйти, спрятаться где-нибудь. Только вот нельзя. Попросили ведь подождать. - Не устала? – спрашивает Лиля, подкрадываясь почти незаметно и резко хлопая девчоку по плечам. Сашка даже не вздрагивает. Ну конечно же, она слышит получше некоторых. - Немного. Но я в порядке. Правда-правда. Сашка улыбается – немного затравленно и очень-очень ободряюще. - Пойдём, - говорит вдруг Лиля и, схватив подругу за руку, тащит куда-то. Они идут долго. Над ними моргают неисправные лампы. Под ними противно стучит кафель. Вокруг пахнет лекарствами. А ещё немного – старостью. А ещё немного – смертью. Когда в лицо ударяет свежий ветер, Сашка понимает, что они выбежали на улицу. Когда они забегают за угол, и рядом с ухом щёлкает зажигалка, Сашка успокаивается. А когда нос улавливает горьковатый запах табака, становится совсем хорошо. Сашка втягивает в себя дым и смущённо улыбается. - А ты в курсе, что пассивные курильщики умирают раньше срока? – интересуется Лиля. - А ты в курсе, что курильщики умирают раньше срока? – отвечает вопросом на вопрос Сашка. Лиля лишь смеётся и ерошит без того растрёпанные каштановые вихры. На кончиках пальцев остаётся яблочное тепло. Хочется засмеяться в голос. - Ты скоро? Сашка под боком дрожит. Ну как так можно, думает Лиля, выкидывая окурок, весна, конец апреля, жара же, в футболке и джинсах самое то, а ты, Слёпка, кутаешься в двести одёжек и дрожишь ещё. Маленькая мерзлячка. - Скоро, - Лиля улыбается. А потом склоняется над Сашкой и целует её. Поцелуй получается слишком правильным, слишком целомудренным. Сашка, как очень приличная девочка, прикрывает веки ( «А зря», - думает Лиля, - «У неё очень красивые глаза»). Они даже не используют языков. Кажется, губ хватает сполна. Сашке не хватает воздуха. Когда они разрывают поцелуй, она робко испуганно моргает. - Понравилось? – хохочет Лиля. И, не дожидаясь ответа, хватает подругу за руку и тянет за собой. - Куда мы? - В город, конечно. Туда ближе. А у бабки дома соседки сами порядок наведут. Ты ведь не против? - Нет, что ты! Лиля смотрит в эти бездонные, тёмно-карие глаза и не может не улыбнуться. Раньше бы, случись у бабки приступ, она бы металась, как раненый зверь в клетке, вопя и ругаясь. Но сейчас, когда рядом находится она, эта маленькая девчонка с испуганными глазами, смотрящими мимо и вдаль, сейчас не хочется истерить. Хочется только ловить этот взгляд, направленный мимо и вдаль, и верить во всё самое лучшее.