Тропики (или Не ходите, дети, в Африку гулять...)

Это было похоже на безумие. Столь желанное, тяжелое, сладостное безумие, в нем тонешь, точно в зыбучих песках, а оно обрушивается на истерзанную метаниями душу, подминая ее под себя бархатными лапами полуночного убийцы и давя в приторно-сладком тумане последние всполохи сознания. Этот поцелуй был не похож ни на один их поцелуев, что вкушал Тони с губ безликой плеяды своих любовниц, множественных, ярких, но абсолютно незапоминающихся. Будто дурные видения, они стирались памятью уже на следующий день, отставляя лишь смутное волнение чувств, легкое напоминание на задворках разума. Немного времени – и исчезало и это. Их поцелуи, роскошные и пряные, были томными, душными, точно мякоть перезревших фруктов. И он спешил вкусить их одним махом, чтобы, пройдя через эту условность, побыстрее насладиться податливым глянцем сверкающих тел, а через несколько часов оставить за спиной смятую постель и привкус ментоловых сигарет на губах и окунуться с головой в сиявшую хромом и неоновыми мазками ламп мастерскую. Сейчас все было иначе. Стальной капкан объятий на талии; мягкие, осторожные, с невесомым привкусом крови губы на губах гения, под пальцами – широкая грудь солдата с твердым барельефом мышц, по которому Тони бездумно скользил ладонями, ища складки ткани, но всюду натыкаясь на горячую, обжигающую кожу; раскалённое течение дыхания, омывавшее губы – Стив не подминал его и не порабощал, не поддавался, но и не требовал. Ноги подкосились, и, если бы сильные руки не удержали его, Тони давно бы упал. Капитан целовал его робко, осторожно, почти невинно, едва касаясь ледяных губ гения, точно боясь напугать излишней поспешностью – даже не поцелуй, а прикосновение, которым одаривает невесомый морской бриз, чтобы, легко потрепав волосы, умчаться прочь, оставив в груди какую-то тянущую, но очень светлую тоску по чему-то несбыточному и давно утерянному. Поцелуй-откровение, поцелуй-признание, поцелуй-отчаяние, как последний крик, попытка достучаться до его черствой старковской души. Близко, слишком близко Тони ощущал отрывистые удары могучего сердца в глубине грудной клетки солдата, что с каждым ударом выбивали шаткую земную ось из-под ног, тонул в тягучем жаре тела Стива, задыхался, не в силах заставить себя приоткрыть губы навстречу ласковым касаниям чуть жестких, немного неуверенных губ. И, не в состоянии это более выносить, Старк рванулся прочь, почти с отчаянием ощутив, что капитан его больше не удерживает. Стив смотрел на него открыто: ни тени стыда или смущения, и лишь мягкий луч грустной полуулыбки на четко вычерченных губах. Тони замер, прильнув спиной к шершавым камням пещеры, ощущая, как горит клеймо поцелуя, удары сердца обжигают горло, а в груди разливается какой-то сладостный, темный морок. Разве это не сон? Мягкий взгляд потемневших, очень теплых глаз напротив – глаз мальчишки, прошедшего тысячи километров выжженной свинцовым огнем земли, приглушенный мед в спутанных светлых прядях, и в то же время торжественная воинская осанка – значит, не сон. - Теперь ты понял, Тони? – теплая, печальная улыбка, прощальное прикосновение к уголку губ – и Стив вновь обернулся к лицом к буре, заложив руки за спину. Его голос зазвучал, мягко, приглушенно, как звучат нижние клавиши чуть расстроенного рояля в полумраке заброшенного дома, неосторожно задетые рукой, - Теперь ты видишь, почему я не могу остаться с тобой, - и, замолкнув на мгновение, солдат вновь продолжил; его спокойный баритон тонул в рокоте низвергавшегося водопада, соревновался с ревом разошедшейся на полную силу бури, и отчего-то звучал выше неровных гармоник природы. А Тони, растрепанный и помятый, широко распахнув лихорадочно сверкавшие глаза, замер у грубой каменной стены, вслушиваясь в мягкие переливы его голоса и отказываясь узнавать неожиданные глубокие ноты, отливавшие хрипотцой и мягкостью клинковой стали. Стив говорил. Говорил с мужеством и уверенностью человека, что вонзает раскаленный нож в еще живую, развороченную плоть, вырезая отравленные ткани; не дрогнув ни единым мускулом, по стальным струнам нервов отсекает лохмотья собственною мяса, вскрывая и без колебаний выставляя на всеобщее обсуждение рану, уродливо набухшую и сочащуюся гноем. Так говорил Стив в лицо стихии, заложив руки за спину – и на какое-то мгновение он показался продолжением этой бури, рожденный в самом неистовом взрыве молнии, который исчезнет, как только успокоится природа, уйдет вслед за стелившимися по земле свинцовыми тучами. Он говорил о своей борьбе, о недозволенности чувства; говорил ровно, на одном дыхании, не подбирая слов. Говорил о том, как изначальная взаимная неприязнь перешла в невольное уважение, когда он увидел Старка в бою, и как впервые мучительно рухнуло что-то в груди, когда едва видимая, ярко-алая фигурка камнем выпала из захлопывающегося портала. Когда, припав щекой к нагрудным пластинам, он старался и не мог уловить слабеющей волны сердцебиения. Рассказывал о том, как непонимание и неприятие, близкое к презрению, ушло, уступив место интересу к живому уму и какому-то глубинному любопытству. И Старк не раз замечал этот интерес в ясном и пытливом взгляде мальчишки-художника, что вновь и вновь вглядывался в золотую маску с узкими, угрожающе сощуренными глазами-прорезями. Еще одна причина бешеной раздражительности Тони и продолжительных споров, которые случались между ним и капитаном, когда Клинт с Наташей с трудом растаскивали пунцового от ярости Стива и Старка с криво приклеенной улыбочкой, а Брюс покрывался нежно-зеленой корочкой радиоактивного загара. Тони бесил этот упрямый, испытывающий взгляд ясно-голубых глаз, что неотступно следовал за ним, прожигал не хуже кумулятивной струи, вгрызаясь в броню, давно уж ставшую второй кожей. А потом проклятый остров, что с безжалостностью насмешника-палача столкнул лицом к лицу два века, солдата с миллиардером, без возможности переиграть партию. И тогда заигрывания Старка, безобидные и крайне озабоченные, казались Стиву лишь очередной попыткой его разозлить, затянувшейся и откровенно наскучившей шуткой. - Но потом я увидел тебя, беззащитного, перед дикой кошкой, - в это мгновение Стив развернулся – мягко, одним движением, и в упор посмотрел на облокотившегося на скалу Тони, - и ощутил, что не смогу тебя потерять, - он на мгновение усмехнулся пошлой банальности это фразы, чуть приглушив упрямый огонь глаз, - … как и после того, как мне удалось с ней справиться, когда… - он прикусил губу, точно зажимая слова, готовые вырваться из горла, но Старк уже все понял. «…и потом, когда ты обнимал меня так, точно боялся сломать, я прижимался к тебе под ледяным водопадом, согревался теплом твоего тела, а вода была с привкусом твоей крови…» - а потом были сомнения, невозможность признания, кровавый плен у Локи и вновь безумный, но восхитительно-отчаянный побег, подаривший им неожиданную близость, о которой они, запутавшиеся в темной паутине предрассудков, ранее не могли мечтать. - Не бойся, Тони, я все понимаю и не собираюсь ставить под удар твою честь и репутацию, - Стив поднял голову выше, точно на параде, из-за этого светлые глаза сокрыла мгла, и лишь резкие лезвия теней залегли на его скулах, - я понимаю, что тебе было скучно и ты увлекся, играя. Я все понимаю, и поэтому прошу простить за то, что не смог удержать свои чувства к тебе. Но тем не менее, несмотря на все, что случилось, я хочу сказать, что заглажу перед тобой свою вину. Надеюсь, я не вызову у тебя слишком сильного отвращения и презрения. Прости, что причинил тебе неудобство, но я не желаю тебя обманывать. - Стив, я… - Я люблю тебя, Тони, - пауза, на одно мгновение, и даже буря захлебнулась, подавившись собственной яростью. - Люблю, - втоптав в грязь гордость, старательно придуманную легенду о суперсолдате, вырвав сердце и душу, он преподнёс их сейчас той же решительностью, с которой и направил самолет в ледяную пропасть, зная, что в этот раз ему не спастись. В ответ звучала тишина. Лишь пустой свет реактора охватывал лицо Старка, в то время как Стив стоял, облитый сплетением трех огней, близких по природе, но все же различных, и отчего-то темная карамель глаз гения казалась почти черной, глубокой, как та самая бездна, стоя на краю которой неумолимая сила влечет тебя вниз, зовя броситься в непроглядный сумрак, живой и дышащий, в последнем рывке навстречу свободе. Роджерс молчал, по-прежнему стиснув запястья за спиной, когда четкая тень, объятая лишь дымкой сияния реактора, скользнула к нему, яркие черные глаза впились в лицо солдата, а голос звучал вкрадчиво, будто дурманя мурлыканьем: - В красном кабинете Говарда Старка был тайный сейф. Очень странный сейф, сокрытый под средневековым гобеленом, очень тяжёлым, всегда пыльным. Однажды ночью пятилетний сын Говарда, Тони, пробрался в это кабинет через окно, изрядно испортив сигнализацию, и собственноручно взломал этот сейф, надеясь этой шалостью привлечь к себе внимание вечно занятого отца. Однако в сейфе он не обнаружил засекреченных бумаг или баснословных сокровищ: там было лишь описание какого-то эксперимента и несколько фотографий, - Старк стоял перед Стивом, запрокинув голову и пронзительно всматриваясь в лазурные глаза. - Маленький Тони долго смотрел на эти фотографии, улыбался в отвел улыбке светловолосого парня, запечатленного на них, и мечтал, что когда-нибудь он обязательно встретится с ним, поговорит и поймет, наконец-то поймет, почему этот идиот, вместо того, чтобы остаться с ними, рухнул черт знает где, черт знает зачем. Как много вопросов было у меня к тебе тогда, Стив… - последний порывистый шаг, их лица чуть не соприкоснулись, и совсем близко капитан увидел широко распахнутые, ярко блестевшие глаза Тони чернее южной ночи, ощутил на губах мед и хмель его дыхания, - Сколько лет, Стив, сколько лет я грезил тобой… - рука гения взлетела к лицу солдата, чуть дрогнула, замерев в дюйме от кожи, необычайно бледной в фиолетовых отблесках молний, и коснулась особо лохматой пряди волос, отводя ее за ухо, - сколько лет я жаждал встречи, был одержим, точно безумец, а когда наконец-то встретил… - он запнулся. Горе дарует мудрость и сердечную чуткость, которые невозможно постичь в счастье. Однако горе уходит, потонув в водовороте дел, и маска насколько въедается в кожу, что оторвать ее можно только с мясом – и тогда человек утрачивает ясность и проницательность суждений, которые дарует ему боль. Кто бы мог предугадать, как долго блуждали бы они в тумане собственных сомнений, не закинь их провидение на необитаемый остров. Иначе никогда бы Старк не признался бы себе, что воздух, которым он дышит, давно отравлен медленно, но верно действующим ядом, что капля за каплей просачивается в голубоватую паутину вен, а в грудь, намного глубже реактора, в обход стальных клыков шрапнели – вонзается золотая нить, что согревает огрубевшую душу всякий раз, когда теплая волна ясного взгляда Стива с вниманием и одобрением встречается с его глазами, и эта же нить сворачивалась в мучительное лассо вокруг сердца, перерубая ткани и выжигая душу в пепел, когда предубеждения и упрямство брали верх, заставляя вновь и вновь покидать друг друга. Кажется, это называется любовью. Но не той любовью, что скрепляет двух взрослых, сознательных людей. О чем вы, господа? У современных людей не бывает любви – у них есть «отношения». А любовь - удел наивных подростков и безумных мечтателей, что грезили о глупой, детской, отчаянной любви, без расчета и предубеждения, любви, что бывает «раз в тысячу лет». Это все – бесплодные мечты, обман, которому не место в реальной жизни. Тони давно свыкся с этой мыслью. Только глаза напротив глаз, с каким-то неизъяснимо-печальным, но в то же время мягким светом, который бывает лишь у детей, что рано выросли и много видели, возвращали к жизни наивные грезы. На своем лице он почувствовал дыхание бездны, но отчего-то сейчас – уже не страшно. Тони сделал последний шаг вперед, почти соприкасаясь со Стивом; светлая челка солдата коснулась его лба. Последний шаг – прыжок в пропасть: - Ты – моя агония, Стив, - признание осело на губах теплом невольного выдоха. Прямо перед собой Тони видел лицо капитана, спутанные мокрые пряди, высокий гладкий лоб, широкие брови с чуть заметным взрослым изломом, который было удивительно наблюдать у столь молодого человека, темные ресницы с россыпью водяных капель, отбрасывавшие косые тени на щеки солдата. За их спинами льдом и холодом дышал водопад. А затем Тони коснулся плеча солдата. Когда-то это было безумием. Сейчас – чем угодно, откровением, страстью, отчаянием, – но это было, это вязким ликером наполняло душу, плескалось в венах, затемняло ясность разума. Мир покачнулся, размазанный всего несколькими острожными прикосновениями по бледной, с едва заметными отблесками золота, коже солдата. Непривычная робость разрушить эту хрупкую сказку резким касанием овладела гением, и он молчал, растягивал до невозможности, до бесконечности, этот момент невинной прелюдии, негласного союза-разрешения, скрепляемого искрами вина в крови и жарким откровением встретившихся взглядов. За полсекунды до того, как ожидание стало вечностью, Тони увидел, как немыслимо расширились зрачки солдата, в них вспыхнул какой-то темный, почти пугающий огонь – и стальной капкан горячих объятий обхватил крепкую талию гения: Стив сделал единственный шаг, разделявший мужчин, и Тони оказался прижат к широченной горячей груди солдата, слыша, как мощные удары сердца, что никогда не подводило хозяина, теперь бьются ревом встревоженного водопада, грохотом отдаваясь в его собственном сознании. Густое тепло нахлынуло на него, снося в единое мгновение, сметая остатки разума, воли, сознания, и оставляя лишь оглушительное, почти недоверчивое ощущение, отдаленно напоминавшее… счастье? Рывок – неумелый, но очень искренний – и губы, еще помнившие друг друга, вновь встречаются в поцелуе, густом, влажном, с хмелем тропических фруктов, солью моря, крови, неистовства бури и самых сказочных надежд. Тони почти не почувствовал, как его бережно подхватили на руки и понесли вглубь пещеры, туда, где их объяло поднимавшееся тепло камина, вплетаясь солнечными нитями в волосы, загораясь светом в сплетении дыханий, и почти не ощутил, как его осторожно опустили на ложе, ныне укрытое белоснежным мехом дикой кошки. Буря, неистовая, неожиданная буря, рыдала и билась снаружи, вгрызаясь в покрытые мокрым мхом скалы, укрывавшие двух заблудившихся безумцев. Стив навис над гением, неожиданно сосредоточенный; мощные руки упирались по обе стороны от Тони, точно монументальные колонны, храня добычу, своевольную, но прекрасную, которую было так сложно заполучить, но которая могла так быстро ускользнуть. Его лицо могло показаться пугающим, если бы не мягкое, приглушенное свечение странно-светлых глаз. И Тони, тихо рассмеявшись, потянулся к этому лицу, вдыхая аромат хвои и мускуса прямо с его кожи, и прильнул к губам Стива, бледным, точно мраморным, воруя вкус, уже ставший наркотиком. Роджерс не умел целоваться, и лишь недоумевающе вздрогнул, когда горячий язык Старка скользнул в его невинно-влажный, податливый рот. Поцелуи. Мягкие, томные, с привкусом крови, легкие, как прикосновение крыла, жгучие, как расплавленный металл, недозволенные, как самое сладкое из преступлений. Сначала пугливые и осторожные, как первые «па» древнего танца, звоном первых нот растревожившего хаос бури - а затем жаркие и неистовые, точно рокот грозы, что раздирала в клочья небеса. Сильные руки сжимали талию гения, несдержанно и жадно, выгибая струной и заставляя подставлять ломанные изгибы упрямого горла под прикосновения чуть сухих, еще неуверенных губ. Мгновение – и Стив отстранился, мягко усмехаясь в ответ на недовольный всхлип Тони, и, поднявшись на напряженно вытянутых руках, невольно залюбовался им, распростертым на белоснежной шкуре. Тони лежал под солдатом, убранный саваном блестящих водных капель, что россыпями шампанского вспыхивали на смуглой коже; ледяной свет реактора, приглушенный влажной тканью, смягчился, разливаясь лазурью по линиям хлесткого тела и взлетая вверх по напряженной шее. Горячая ладонь Стива мягко коснулась щеки Тони, ловя кончиками пальцев отзывчивую дрожь, спустилась к губам; осторожно, точно пробуя недозволенное, скользнула вниз по горлу, а затем дальше, по выпиравшему мосту ключицы, по широкой груди, плотно облепленной мокрой тканью, по голубому кружку реактора, твердому и холодному - разительный контраст с горячей мягкой кожей. И это только начало, Стив. Тони, с его широко распахнутыми, черными глазами дикой кошки, приоткрытыми, влажными от поцелуев губами и живописным беспорядком темных прядей, разметавшихся по белому меху – воплощенное искушение, с его дьявольской, манящей красотой и дерзкой улыбкой. И из-за этой улыбки невозможно сдержаться. Можно было бесконечно тонуть в сплетении тел, выпуская на волю нескромную ласку рук, сминать ткань рубашки Старка, которая – никто из них не помнил, как – оказалась изодрана в клочья, упиваться поцелуями в головокружительных изгибах сильного тела, ловить губами рваное вино стонов, чуть царапаясь, вести ладонями по узким бедрам, лишая преград, что воздвигли ненужные условности одежды. Слишком сладко, слишком горячо, слишком тягуче. Стив не спешил, лаская, запоминая, изучая жаркое, точно бронзовое тело. Медленные поцелуи по самой кромке реактора, там, где смуглая кожа расцвечена бледным переплетением шрамов и слишком чувствительна от постоянного соприкосновения металлом – и Тони выгибается со всхлипом. Нескромный, откровенный, слишком возбужденный, чтобы можно было устоять. Губы на искусанных губах, умоляющая судорога по солоноватому, горевшему телу. На выдохах – безумие признаний, глубокое сплетение языков, нежные штрихи поцелуев по плечам, спине, острым ключицам. Попробовать жарким языком ложбинку смуглого торса, прислушиваясь к отзывчивым стонам, облизать твердые соски, губами чувствуя отрывистые удары сердца, и дальше, под сдавленное шипение скользить акцентами поцелуев по внутренней стороне разведенных, умоляюще напряженных бедер. Головокружительная смесь азарта и желания. - Не бойся… «Я и не боюсь!» - хочется вопить Тони, в котором на мгновение проснулось упрямство. Но – новая вспышка – и новое безумие заполняет их с головой; он притягивает к лицу ладонь Стива,горячо и сухо облизывая малиновыми от поцелуев губами его длинные пальцы – пальцы не солдата, но художника – и как он мог раньше этого не замечать? Стив хрипло выдыхает, когда Тони сжимает его бедра коленями. Какое, к черту, равновесие? Банк сорван, точка отсчета пройдена – они летели в бездну, сорвавшись со спасительного утеса. Нагое влажное тело на снежной шкуре выгибается с первыми нотами боли, когда Стив осторожно готовит его для себя, медленно лаская чуть дрожащими от нетерпения губами бронзовый скат горла, и осторожно скользя пальцами в плену невероятной, тесной плоти. В отсветах пламени Тони кажется древним изваянием какого-то языческого божества из очень темного, редкого дерева, с драгоценным камнем-реактором, оправленном в светлый орнамент шрамов и черными, почти звериными агатами глаз. Он хрипло вскрикивает, немыслимо запрокидывая голову, когда первая боль раскаленной волной затопляет тело, и Стив замирает, настороженный и напряженный, бережно лаская разметавшиеся влажные пряди волос и встречая мятежный взгляд, но заставляя крики возмущения смолкнуть на губах, поглощенные глубокими поцелуями с привкусом крови. Слишком медленно, слишком жарко; по стальной спине Стива пробегает шальная судорога, когда сдерживаться уже не хватает выдержки, а Тони пьяняще смеется в поцелуе, подаваясь бедрами навстречу. И не было ничего, кроме беспредельной, всеобъемлющей бури, неверного золота огней на коже и огромного, как ночная бездна, Стива, медленно сжимавшего неотвратимый капкан объятий на узкой талии гения. В объятиях любимого мужчины Тони точно оживал, вновь обращаясь в искусителя-инкуба, который доводил до изнеможения всех, кому выпала честь делить с ним ложе. Спутанная смоль волос, хриплые стоны на искусанных до алого цвета губах. Жаркое скольжение кож. Всплески укусов, всхлипов, поцелуев. Пальцы, царапавшие по спине, по венам хмель и пламя, стон признаний на губах, мощное давление сильного тела солдата на стане гения, и медленный, тягучий ритм любовного познания, что сплавлял воедино нагие тела. Тони, хрипло дыша, изгибался, точно ускользая из-под ласк, а в его темных глазах танцевали языки пламени. Запрокидывая голову, он видел искаженные мечущиеся тени на грубых стенах пещеры, единую тень тел, сплетенных в объятии для любви. Зарываясь губами в блестящую влагой кожу, срывая голос, ловя поцелуями бессвязные признания, они достигли вершины, возвращаясь на землю с отчаянным криком пробуждения. *** Позже, намного позже, когда первые ленивые лучи рассвета позолотили стремительный бег струй водопада, Тони заснул, беспечно уронив лохматую голову на широкий щит груди солдата, а Стив некоторое время прислушивался к спокойному дыханию гения, чтобы затем, осторожно соскользнув с их ложа, начать облачать спящего в броню.