Человек Севера

      Этой ночью убили снова. Безупречные нашли тело на ступенях Великой пирамиды: несчастную женщину жестоко изнасиловали и отрезали ей язык. Волосы из золотисто-белокурых превратились в бурые и слиплись, лицо превратилось в кровавую маску, но Дени смогла узнать убитую по татуировке слезы на щеке. Ее не тронули специально, даже раскровили контуры клейма. А в прошлый свой визит к королеве женщина покрыла татуировку серебряной краской. Это было всего три дня назад…       Лале Лафал, лиссенийка, вольноотпущенница из Астапора, обученная пути семи вздохов, но своего прежнего хозяина она услаждала не только телом, но и голосом. Рабыня пела сладко, заливаясь звонче соловья, песней могла довести королеву до слез и тут же новой заставить смеяться.       А теперь бедная Лале Лафал замолчала навсегда. - Сыны Гарпии слишком уж обнаглели, кровь моей крови, - проворчал Агго, сжимая рукоять аракха, - одно твое слово, и мы смоем их кровью грязь с улиц.       Серый Червь покосился на дотракийца и опустил взгляд на мертвую лиссенийку. В мерклом свете догорающих свечей невозмутимое лицо Безупречного напоминало отлитую из бронзы маску, огоньки дрожали в темных глазах. При жизни Лале Лафал была очень хороша: не стеснялась клейменной щеки, много улыбалась. Даже пыталась поцеловать Марселена… Сыны Гарпии разбили ей рот, выбив несколько зубов, кровавая корочка запеклась на опухших губах, глаз заплыл, смотрел в сторону сломанный нос. Дени погладила мертвую по голове, поднялась с колен, не слушая боязливых вздохов служанок. Глаза предательски щипало, и скорбь до боли давила на грудь. - Ее нужно похоронить, - проговорила она тонким голосом девочки, но не королевы. Дени с горечью и тоской смотрела на Лале Лафал, которая уже больше никогда не запоет и не дерзнет увлечь в альков Серого Червя. Девушка прижала руки к животу, желудок болезненно сжался, и рот обожгло желчью. Пока Безупречные уносили тело, Дейнерис стояла, устремив невидящий взгляд в окно. Солнце уже лизнуло лучами верхушки пирамид Йерицанов и Ухлезов, скоро воздух начнет густеть от зноя. И в пирамиду придут новые мертвецы. - Ваше великолепие?.. – Миссандея робко коснулась ее локтя. Дени, не отвечая, подошла к распахнутому окну, подставив лицо по-утреннему прохладному ветру. Мрамор холодил босые ступни, королеве стало зябко в тонком шелке одеяния. Кожа покрылась мурашками, и Дейнерис обхватила себя за плечи. Собственные живые ладони показались ей такими же ледяными, как и руки Лале Лафал. - Мертвец приходил, кхалиси нужно вымыться, - важно заявила Чхику. Дени трепетно вздохнула. Она будет принимать ванну под сенью оливковых деревьев, позавтракает кунжутными булочками с пряным медом и фруктами, будет пить терпкое гискарское вино, а ее дети будут голодать, будут умирать на цветных улицах Миэрина. Гарпия убивает детей дракона, таится в каждом доме, носит каждую гискарсую фамилию. - Ваше великолепие…       Драконы помнят, кто ты, Дейнернис. А ты помнишь?.. - Куэйта? – Дени повернулась так круто, что едва не поскользнулась на гладком мраморе, фиалковый взгляд взволнованно пробежал по зале. Дрожали огоньки редких свечей, служанки смотрели на нее испуганно, но молчали. Лишь ветер шептал едва слышно в занавесках и поигрывал волосами королевы. - Кого-нибудь еще убили? - Пятерых, - вымолвил Серый Червь, - все они вольноотпущенники, ваши слуги. Убиты в своих домах и на улицах, но только эту женщину принесли к ступеням пирамиды. - Это предупреждение, - рыкнул Скахаз. Резнак трагично заломил руки, горестно всхлипывая, но Кандак продолжил, не глядя даже на сенешаля: - Гарпию они не намалевали, но девица эта, уж простите, ваше великолепие, сходство с вами имела.       Дени сжала зубы. Сыны Гарпии посылают ей мертвых детей каждую ночь, и число их все растет. Мысли королевы, точно мотыльки вокруг огонька, вились вокруг Лале Лафал. У лиссенийки были густо-синие глаза, в полутьме кажущиеся лиловыми, а волосы вились тонкими серебристыми нитями. Почти как у Дейнерис… рука девушки взметнулась к собственным локонам, спутанным со сна, страх обледенил сердце, которое потом вспыхнуло от ярости. Ее не напугал вид несчастных маленьких рабов, распятых по дороге в Миэрин, но гнев в груди жег так, что грозил расплавить внутренности. - Если ваше величество позволит… - осторожно начал сир Барристан, но Дени оборвала старого рыцаря взмахом руки. Смерть детей – лишь послание матери? Лале Лафал, растерзанная, изнасилованная… Моссадор, Храбрый Щит… Сыны Гарпии и Дейнерис готовят такую участь. Убийцы. Трусы, таящиеся в ночи. Королева решительно прошагала по холодному мрамору к Скахазу, но девочка в ней испуганно сжалась, готовая расплакаться. Однако аметистовые глаза девушки оставались сухими, пылающими негодованием, а в голосе рокотало эхо драконьего рева, глас Древней Валирии. Я от крови дракона. Я не испугаюсь, и не буду рыдать, как дитя.       А маленькая Хаззея не успела даже заплакать, когда Дрогон, крылатая тень, обрушился с неба… - Я хочу знать, кто это сделал, - лиссенийка пошла за ней из разграбленного Астапора. Она не заслужила такой смерти. – Она погибла из-за меня. За меня. Найдите убийц. - Ваш слуга повинуется, - евнух склонил голову. - Безупречные уже идут в дом певицы. - Там может быть ловушка! - взвизгнул Резнак мо Резнак. – Ваше великолепие, голос Лале Лафал услаждал слух многих благородных господ. Если… - Думаешь, им есть дело до мертвой рабыни? – выплюнул Скахаз. Сенешаль, сдавленно пискнув, отскочил от Лысого, закрывая голову руками. Кандак стоял, набычившись и раздувая ноздри, сжимал и разжимал кулаки. Дейнерис сверкнула на них глазами. - Она не была рабыней. Сыны Гарпии убили свободную женщину, и заплатят за это.       Королева смотрела на съежившегося Резнака и присмиревшего, словно нашкодивший цепной пес, Лысого, царственно вскинув голову. Скахаз мо Кондак предлагал ей убивать по одному благородному миэринцу за каждого мертвого вольноотпущенника, но тогда город заполнится трупами. По разноцветным кирпичам итак реками струится багровое.       Рассвет плеснул солнечным светом в залу, прогоняя ночную мглу, разогнал ее по углам. Служанки принесли Дени завтрак, но близость смерти отбила у нее аппетит, а кислое гискарское вино и вовсе отдавало желчью. Миссандея вызвалась почитать королеве, чтобы развеять ее мрачные думы, но Дейнерис не нуждалась ни в песнях, ни в сказках. Девушке хотелось уснуть, спрятаться под одеялом от этого дурного города. Пришел новый день, а с ним - новые посетители, новые просьбы, но, когда вернется вечер, Сыны Гарпии шакалами выберутся из своих укрытий и обнажат клинки во тьме. - Ваше величество, - сир Барристан вошел, когда Ирри и Чхику помогали ей облачиться в лимонно-желтый токар с серебряной бахромой. Старый рыцарь выглядел обеспокоенным и усталым. Дени улыбнулась ему, надеясь развеять тревоги, и свои, и его, но лицо Барристана Селми оставалось хмурым. – Я взял на себя смелость поручить Серому Червю увеличить количество стражников в пирамиде. Нижние ярусы будут охранять Бронзовые Бестии и Безупречные, а верхние – только Безупречные, как и ваши покои.       Дейнерис неловко расправила складки на токаре. Она выбрала желтый цвет, которым цветут одуванчики, которым светит солнце, в пустой надежде немного улучшить себе настроение, но в итоге шелк напоминал королеве о желтых кирпичах Юнкая. Города, который она взяла обманом и который теперь жаждет ее крови. Работорговля там вспыхнула вновь, стоило войску Дени растаять на горизонте. Королева поиграла серебристо-мерцающей бахромой. - Сыны Гарпии не посмеют прийти сюда, сир. Им хватает отваги лишь нападать по ночам. - Ночь приходит в Миэрин, не обходя стороной и Великую пирамиду, - рыцарь смотрел на нее с печальной строгостью, словно отец на непослушную дочь. Но Дени не его дочь – а его королева. – Я прошу вас… будьте осторожны. Эту бедную женщину убили в назидание, с вами Сыны Гарпии поступят куда хуже. Если с вами… с вашим величеством что-то случится… - голос сира Барристана сорвался. – С вами умрет дом Таргариен, ваша милость. С вами умрет будущее Семи королевств.       В глазах Селми блестели слезы, и девушка погладила его по морщинистой щеке. Если Дени не станет, будет ли кто-нибудь плакать по ней? Наверняка, разрыдается в Кварте Ксаро, прежде чем надеть ошейники на ее детей. Ирри, Чхику, Миссандея… что станет с ними без нее? - Я не умру, сир, - кровь дракона ничего не боится. Я не доставлю Сынам Гарпии такой радости. - Без вас мы все обречены, ваша милость, - молвил рыцарь с такой серьезностью, что Дейнерис с трудом сдержалась от улыбки. Но следующие слова Барристана Селми ядовитым шипом с размаху вонзились ей в грудь: - Драконов без вас обуздать будет невозможно. Смерти матери они не простят ни друзьям вашим, ни врагам. Но хватит ли самой Дени сил укротить своих свирепых детей?.. - Проводите меня в зал, сир, - Лале Лафал уже не помочь. Королева распорядилась похоронить ее в Храме Благодати, зажечь сотню свечей, но больше она ничего не могла сделать. Перед глазами стояло изуродованное лицо лиссенийки, и Дени сглотнула тугой ком. Страшно представить, сколько она вынесла, прежде чем смерть избавила певицу от страданий. Ее имя раскаленным клеймом горело в мыслях подле Ероих. Ероих, Хаззея, Дрого… Визерис. Дени поежилась, крепче сжимая руку сира Барристана. Она королева, она от крови дракона, но почему же все… так? - На колени перед Дейенерис Бурерожденной, Неопалимой, королевой Миэрина, андалов, ройнаров и Первых Людей, кхалиси великого травяного моря, Разбивающей Оковы, Матерью Драконов, — воззвала Миссандея, когда Дени вошла в зал. Золотистые отблески заставляли маски Бронзовых Бестий злобно скалиться. Лев, крыса, тигр, шакал. Что, если за одной из масок таится гарпия?..       Дени опустилась на скамью, поджав ноги, и Чхику подала ей чашу воды с мандариновым соком. Она с удовольствием отведала бы вина, но ей нужна ясность мыслей. Резнак мо Резнак вышел вперед, льстиво улыбаясь. - Ваше великолепие сегодня еще блистательнее, чем обычно, ваша красота ослепляет нижайшего из ваших слуг! - воскликнул он, и волна терпкого аромата душной волной накатила на Дени. Ее сенешаль всегда благоухает так, словно выкупался в духах, а от приторной сладости его улыбки у королевы сводило челюсть. Она ждала, что Резнак вновь объявит ей благородного Гиздара. Настойчивость Лорака сначала забавляла королеву, но теперь уже порядком приелась. Любопытно, рвался ли бы миэринец открыть их столь же охотно, если бы его самого вооружили копьем и выставили одного против пары львов.       Но сенешаль представил ей четырех пастухов – все они сетовали на пропажу скота. Дейнерис повелела выплатить им компенсацию утраченного стада, хотя в груди занозой засело беспокойство. Ее драконы растут, и жалобы на них множатся, словно грибы после дождя. Но скоро им мало будет овец и коров. Дени поерзала на своих подушках, кивком велев Резнаку пригласить следующих просителей.       Сенешаль подвел к ее скамье девочку в грязном хитоне, и сердце королевы омыло едкой жалостью. Маленькая просительница была ровесницей Миссандеи, смуглая худышка с чумазым личиком и безграничной болью в темных глазах. Она посмотрела на стражника в маске шакала и замерла в нерешительности, неловко переступая босыми ногами. Дейнерис улыбнулась девочке. - Не бойся, - при звуке ее голоса ребенок пугливо дернулся, как зверек. Королева спустила ноги со скамьи и протянула девочке руку. – Тебе не причинят вреда. Во время восстания рабов многие благородные господа были убиты, и их дети остались сиротами. Если малышке некуда податься, то Дени может оставить ее прислуживать в пирамиде или уговорит Зеленую Благодать взять ее в храм. Королева вспомнила себя в детстве – маленькая, напуганная, беспомощная, но у нее был брат, а это бедное дитя одна против целого мира. Дейнерис не понаслышке знала, как мир жесток к беззащитным. - Подойди, не бойся, - девочка боязливо поднималась по ступеням, кутаясь в свой токар. Когда она подошла ближе, Дени поняла, что он шелковый, оборванный по краю. Видимо, бахрому оторвали… или сама девочка оборвала, чтобы продать. Она могла быть золотой или жемчужной, за которую можно купить еду. Девочка шмыгнула носом и зажала рот рукой. - Расскажи, что случилось? - у Дени срывался голос от сочувствия. Просительница упала перед королевой на колени и быстро-быстро затараторила на языке старого Гиса. Даже Миссандея не могла успеть за ее речью, Резнак только ошеломленно моргал, морща блестящий от пота лоб. - Ваша блистательность, она… - Миссандея сосредоточенно хмурилась, она говорит, что ее родителей убили, и ей пришлось жить на улице. Рабы выбросили ее с младшими братьями на улицу. Она просила помощи у родичей отца, Палей, но ее прогнали и… - переводчица побледнела и умолкла. Дени ласково погладила спутанные волосы девочки. Острые худенькие плечики вздрагивали от сдерживаемых рыданий. Девочка обратила к королеве залитое слезами и кровью лицо – из ссадины на лбу красными нитями тянулась кровь. Она что-то не по-детски злобно выплюнула на гискарском и вскочила порывисто, едва не боднув Дени макушкой в подбородок. Девушку бросило обратно на скамью, и над ней стальным клыком блеснул занесенный кинжал.       Дени ошеломленно моргнула, и через мгновение мир окрасился алым. Клинок рассек ей лоб, и кровь застлала ей взгляд красной шелковой пеленой. Странно, но она даже не почувствовала боли. Время будто остановилось, все вокруг замерло, но девочка с оружием взрослого жила. Она проворно отскочила в сторону, юркнула куда-то вбок и тут же оказалась подле Дейнерис. Королева только успела заслониться рукой, когда лезвие вновь взвилось в воздух. На сей раз боль она ощутила. - Стража! – пронзительно визжал Резнак, и Бестии, и Безупречные бросились к королеве. Дени слышала, как сталь с хищным скрежетом покидала ножны, как протопали взволнованно десятки ног по мрамору. Сенешаль укрылся за колонной, ревел Резнак, а Ирри и Чхику кинулись к маленькой миэринке, рыча пустынными львицами, но окрашенный драконьей кровью кинжал заставил дотракиек отступить. Дени прижимала к груди раненную руку, зажимала рану краем токара, и желтый шелк быстро вспыхнул от ее крови. Красные слезы струились по ее лицу, капли бордово расцветали на одеянии. Ребенок, еще мгновения назад испуганный и забитый, теперь ярился точно звереныш. Она смогла отогнать кинжалом Ирри, но Чхику удалось схватить убийцу за волосы. Девочка зашипела, и клинок начал плясать по запястью дотракийки, с легкостью рассекая песочно-смуглую кожу. Кровь лилась обильно, как вино из опрокинувшейся чаши. Чхику закричала, и следующий удар миэринки пришелся ей в живот. Сталь утонула в теле служанки по самую рукоять. - Нет! – Дени не сразу узнала свой голос, хриплый и надтреснутый, как у старухи. Она кинулась к распростершейся на полу служанке, и маленькая миэринка налетела на королеву, точно коршун. Но тот час же на убийцу налетела Миссандея и повалила ее на мрамор, прямо под ноги Лысому. Мнимая просительница завопила, оброненный ею стальной зуб затерялся в частоколе ног евнухов и стражи. Тогда она принялась кусаться – словно змееныш впилась в шею переводчицы, и оторвать ее от наатийки не могли трое взрослых мужчин.       Токар Дейнерис успел свалиться, и королева прижимала шелк к ране Чхику. Дотракийка даже не стонала, лишь смотрела на королеву и отчаянно цеплялась за ее руку своими липкими от крови пальцами.       Маленькая убийца билась в руках Безупречных, визжала и скалилась бешеной собачонкой. - Королева-убийца! Королева-шлюха! – в ее истошных воплях Дени слышала эхо крика горящей в погребальном костре Дрого Мирри Маз Дуур. – Убийца! Убийца! - Заткните ее! – пророкотал Скахаз. Резнак мо Резнак, придерживая полы вино-красного токара, кинулся к Дени. - Ваше великолепие! Ваша блистательность! Вы целы?!.. - Ваше величество… - Моя королева…       Чхику улыбалась королеве посеревшими губами, черные глаза переливались слезами, и ее ладонь медленно холодела в горячих пальцах Дени. У девушки свело судорогой все лицо, в животе полыхнуло болью, будто это ее плоть пронзил кинжал девочки. Рана на лбу заболела только сейчас, Дейнерис казалось, словно увенчали короной из дикого огня. Фальшивая просительница продолжала надрываться в хватке евнухов, уже больше рыдала, однако, все еще выкрикивала проклятия. Кто подослал ее? Колдуны? Сыны Гарпии?       Кто сказал, что в их ряды не принимают детей и женщин, у гарпии ведь женское лицо.       Это никогда не закончится, поняла Дени. Ей всегда будут желать смерти, а страдать будут другие.       Она продолжала держать за руку притихшую Чхику, когда в зал ворвался Скахаз, а за ним едва поспевала Зеленая Благодать с пятью жрицами в лазурных одеяниях. Лицо Галаццы Галар под зеленой вуалью выражало страх, малахиты глаз наполнились слезами при виде ребенка, который не побоялся замарать руки в крови. Возможно, она узнала девочку, а может, просто пожалела дитя. Юная миэринка посмотрела прямо на жрицу и горделива вскинула голову. - Смерть драконам! – звонко произнесла она, но не смогла улыбнуться. Страх и слезы затопили все ее торжество.       Дейнерис не позволила Благодатям приблизиться к Чхику. Дотракийка лежала, закрыв глаза, дышала часто-часто, и кровь лениво растекалась по бледно-золотистому мрамору. - Ваше великолепие, - голос Зеленой Благодати полнился тревогой, - я пришла сразу же, как только мне сообщили… сказали, что на вашу блистательность напали, и я… - Вы ожидали увидеть меня мертвой? – ведь город этого ждет, весь Залив Работорговцев. Но и за морем найдутся те, кто хочет ей смерти. У Узурпатора много друзей. Но у Дени – ее дети. Драконы. - Драконы помнят, кто ты, Дейнерис, - за спинами Безупречных мелькнула алая лакированная маска, - а помнишь ли ты? - Ваше великолепие… - простонал Резнак, но умолк, когда королева поднялась. Дени хотелось плакать, биться, рвать на себе волосы, хотелось рычать, будто дракону, и изрыгать пламя. Она не сможет спасти этот город – он убьет ее раньше. Если только Дени… - Выпустите драконов, - услышала она собственный голос. В горле саднило, а фиалковый взгляд застлало слезами. За спиной пораженно охнула Галацца Галар, но королева не обернулась. Если я оглянулась, я пропала. – Сыны Гарпии хотят крови. Они ее получат. - Ваше великолепие! – Зеленая Благодать бросилась перед ней на колени. – Умоляю!.. - Умоляете?! Как умоляла Лале Лафал? – взвилась Дени, наступая на жрицу. Гнев штормом бушевал в ее душе. – Как умоляли мои дети? Рабы, которые умирали на потеху хозяевам? Дети, которых прибивали к указателям?! – она сама не заметила, как сорвалась на крик. Кровь в жилах кипела яростью, жгла изнутри точно дикий огонь. – Выпускайте драконов! Пусть Безупречные уводят вольноотпущенников из города, соберите с пирамид дань золотом за каждого убитого Сынами Гарпии. Мне нужны корабли,- произнесла королева уже тише и послала сиру Барристану полный горечи взгляд. – Мы плывем в Вестерос, но прежде… прежде… Прежде Миэрин узнает, каков он – гнев дракона.

***

      Когда Меррин Трант появился на пороге в опочивальню короля, в грудь ему смотрело острие арбалетного болта. В ядовитой зелени глаз Джоффри дрожали огоньки свечей. - Ваша милость, - гвардеец склонил голову, аккуратно прикрыл за собой дверь. Король нетерпеливо качнул арбалетом, алчно облизнув бескровные губы. - Где она? – отрывисто бросил юноша. Его трясло, горькая слюна копилась на языке, заставляя сглатывать через каждый удар сердца, арбалет дрожал в монарших руках. Молодого короля знобило, но бледная кожа блестела испариной. Он желчно оскалился, и горящий тускло-серебристой искоркой болт поднялся уже к лицу рыцаря. - Ваша милость, я… - Трант запнулся и отвел взгляд. Джоффри сжал зубы так, что на щеках под молочно-белой кожей заходили желваки. - Где Санса?! – выпалил король, и его палец дрогнул на спусковом крючке. Кровь брызнула из рассеченной щеки гвардейца, и болт с глухим стуком вонзился в гобелен позади сира Меррина. Угодил прямо в голову вытканному кабану, заставив бледные губы короля вспыхнуть самодовольной усмешкой. Будь его покойный отец столь же меток, не гнил бы сейчас в могиле. Роберт Баратеон любил поесть при жизни, а теперь черви объедаются после его смерти.       Неприятно остаться без отца, но зато как славно стать королем! - Леди… у себя в покоях, - просипел сир Трант. Кадык рыцаря дернулся, выдавая его волнение. Король непонимающе нахмурился, подался вперед. Свечные огоньки растеклись каплями золота по глазам Джоффри, пряча ланнистерскую зелень. - Что значит "у себя в покоях"? – мягко осведомился юноша, швыряя арбалет на пол. – Я приказал тебе привести ее! - Я так и сделал!.. вернее, собирался, - Меррин Трант осекся, его взгляд сновал из стороны в сторону испуганной крысой. Его латы сверкали позолотой, ослепительно белый плащ мел пол, а на бедре висел стройный меч, однако, мужчина робел и запинался перед юношей, годящимся ему в сыновья. Но у королевских гвардейцев не может быть детей, а Джоффри не его сын, а его король. И не только его! Юноша сжал кулаки, почти с наслаждением ощутив боль от впившихся в кожу ногтей. Он пришел к Сансе взять свое. Она не смела ему сопротивляться! Разве внимание короля это не честь? А Старк настолько глупа, что даже этого не понимает. Разревелась, даже ударила короля, сбежала. И что, разве так сложно было притащить ее сюда? - Собирался? Ты только собирался выполнить приказ короля?! - Я не виноват, ваша милость, но Бес…       Бес. Конечно, и здесь не обошлось без любимого дядюшки. Куда бы король не пошел, где бы он не был, стоило только оглядеться вокруг – и тут же взгляд цеплялся за уродливую физиономию Беса. Даже неровная ухмылка Ланна Умного на гобелене напоминала Джоффри о Тирионе Ланнистере. Знаменитый предок семьи его матери смотрел на юношу с ехидным прищуром, и тень падала под углом, пряча в полутьме левую половину лица Ланна, а рваные отблески пламени играли с чертами прославленного плута, искажая их. Свет переплетался с тьмой, палец дрожал на спусковом крючке арбалета, а Бес щерился племяннику со стены напротив. Короткий, хлесткий щелчок, – и короткий арбалетный болт вонзился прямо в зеленый глаз Ланна Умного. Самодовольная усмешка промелькнула на губах Джоффри, пальцы ласково скользнули по резной ложе арбалета. Как славно было бы вот так подстрелить Беса, вогнать болт ему в глаз, чтобы прошило насквозь, чтобы острие торчало из затылка. Или лучше пустить дядю босого побегать по полю – ростом он вышел не намного больше кролика, - и поупражняться в меткости. А если будет шибко рьяно уворачиваться, то пустить по следу собак. Ведь это королевская охота! Джоффри позволил бы волкодавам немного потрепать карлика, но последний, смертельный, удар нанес своей рукой. Не мечом, кинжалом. Для маленького человечка маленькие клинки.       Как же сладко будет видеть страх, ужас в разномастных глазах Беса, слушать его мольбы. А дядюшка будет молить, они все умоляют. Последняя потаскуха Джоффри тоже умоляла. Просила не делать ей больно, отпустить, а потом только выла и скулила. Хотелось поиграть с ней подольше, но шлюшка обмочилась от страха, испортила мирийский ковер. Впрочем, его все равно пришлось бы выкинуть – кровь неважно отмывается с узорного ворса.       Юноша прикосновениями повторял контуры узорной резьбы на арбалете, алчно облизывая губы. После того случая со шлюхой, мать велела отобрать у сына оружие. Как будто он ребенок, дитя малое. Джоффри истерики Серсеи больше смешили, нежели пугали или расстраивали. Хоть матушка его и одна из лучших женщин Вестероса, но глупости ей Семеро не пожалели. Иногда она почти так же тупа, как Санса. При мысли о бывшей невесте, в паху мягко потянуло, жар копился внизу живота, вынудив короля нервно поерзать в кресле. Санса была очень мила со своими рыжими кудряшками, разметавшимися по подушке и, главное, с закрытым ртом. Но стоит ей заговорить… девушка и раньше особой сообразительностью не отличалась, а теперь и вовсе мямлит всякую чушь. Но такого сопротивления от забитой опальной леди Старк его милость не ожидал. Так даже интереснее, даже лучше, когда она сопротивляется. Пусть Санса продолжает молоть ерунду, все одно потом Джоффри заткнет ей ротик… к их обоюдному удовольствию. Конечно, Сансе понравится, юноша в том и не сомневался. Не каждой ведь будет оказана честь принимать короля у себя… и в себе. Джоффри глупо хихикнул, но осекся под взглядом сира Меррина. Гвардеец напряженно хмурил лоб, блестящий от тревожной испарины, смыкал и размыкал пальцы вокруг эфеса своего меча, нервно топчась на месте. Мужчина беспокойно косился на болт, торчащий из тканной глазницы Ланна Умного. У короля осталось еще пара болтов, а Меррин Трант не одел латного ворота, и его голова напоминает перезревшую красную дыню. Тяжелые плоды взрывались алыми блестящими ошметками от одного выстрела… Джоффри выдохнул, раздувая ноздри, сглотнул тягучую слюну и нетерпеливо качнул арбалетом, безмолвно позволяя гвардейцу уйти. Сир Меррин попятился, почтительно кланяясь. Совсем как заводная кукла Мирцеллы, которую Джоффри разбил три своих именин назад. Разбил булыжником крепеж на поясе игрушки, сломал человечка в пышном кружевном платьице пополам. Сестрица тогда ревела, даже замахнулась на Джоффри маленьким кулачком, но королеве-матери не сказала ничего. Как и в тот раз, когда старший брат бросил ее котенка в колодец.       Его милость Джоффри Первый ненавидел кошек. - Доброй ночи, ваша милость, - пробубнил гвардеец прежде, чем затворить дверь. Болт запоздало врезался в дуб с глухим разочарованным треском, мелко-мелко задрожал. Юноша швырнул арбалет на столик, оружие уронило кувшин из красной. Борское золотое тонким янтарным ручейком хлынуло из узкого горла штофа. Джоффри судорожно потирал ладони, горячие, липкие от пота, но Баратеону казалось, что его королевские руки замараны кровью. Кровью той кухонной кошки, которую он убил первой. Вшивая тварь посмела оцарапать его, когда мальчик хотел ее погладить. К Пейту она ластилась, урчала, потираясь боком об его щиколотки, но когда к ней подступил маленький Джофф, выгнула спину и зашипела. Пришлось подманивать ее куском жареной щуки. Кошка жрала так жадно, что не заметила кинжала в руке принца. Котята в ее брюхе напоминали связку ливерных колбасок, совсем как тех, которыми отец изволил завтракать в то утро, когда Джоффри принес ему мертвую кошку.       Рука юноши невольно коснулась лица, во рту разлилась призрачная терпкость крови, а кончик языка беспокойно пробежался по зубам – все ли на месте. Пощечина Роберта выбила мальчику зуб, растеклась безобразным синяком по щеке. Джоффри до желваков сжал зубы. Он был глупым ребенком… думал, что батюшку-короля рассмешат колбаски-зародыши, а Роберт проорал в лицо испуганному плачущему мальчику, что самого его выпотрошит, если повторится нечто подобное. Молодой король позволил себе кривую усмешку. Разумеется, батюшка тогда выражался отнюдь не так сдержанно, разъярился еще сильнее, когда Серсея прибежала на защиту сына. Мать всегда защищала Джоффа, а сейчас больше раздражает и выводит из себя. Поучает, лезет в его дела, государственные дела, в твердой уверенности, что разбирается в управлении королевством. Дедушка прав – матери нужен новый муж, и чем скорее, тем лучше. Пусть он выслушивает ее нытье и жалобы, а главное – увезет подальше от Королевской гавани.       Джоффри с наслаждением потянулся, рывком поднялся на ноги. Перешагнув через винную лужицу, король вразвалку направился к широкой постели под темно-бордовым балдахином с золотистыми кистями, на ходу расстегивая дублет. Неплохо бы с утра отправиться на охоту, да только дед не позволит – Джоффу нужно ведь встречать свою новую нареченную, урожденную Тирелл. Юноша надменно фыркнул, скривившись. Почему король должен менять свои планы из-за какой-то девицы?! Которая успела уже побывать замужем за его дядей Ренли. Это он припомнит леди… королеве Маргери в их первую брачную ночь. Жена мятежника это даже страшнее, чем изменничья дочь и сестра, однако, ее усиленно укладывают в постель Джоффри. Баратеон задумчиво нахмурился, швырнул дублет прямо на пол. И замер, недоуменно моргая, - на шелковых простынях, утопая в перинной мягкости, нагло развалился угольно-черный кот. Зверек, не моргая, смотрел на остолбеневшего короля желтовато-зелеными глазищами, лениво помахивал ободранным хвостом, и на кошачьей мордочке юноше мерещилась пакостная ухмылка. Кот басовито мяукнул, подергивая рваным ухом, и надменно отвернулся от побагровевшего короля. Злоба поднималась в груди Джоффри точно змея из травы. Он не будет спать там, где валялся этот блохастый комок шерсти! Как он вообще попал в королевские покои?! Опять Томмен играл со своим зверьем? Юноша топнул ногой, дернул за край покрывала в надежде спугнуть зверька, на что кот вздыбил шерсть на загривке и зашипел, тот час же вскакивая. Выгнув плешивую спину дугой, он поднял хвост трубой, выпустил когти. Гнойно-желтые глаза зловеще горели, будто свечи в склепах. Джоффри швырнул в кота книгу – Семеро знают, как она здесь оказалась! – но фолиант пролетел над животным, даже не задев того по хвосту. Кот выпустил когти, хищно припав на задние лапы. Плотно прижатые к голове уши сулили королю недоброе.       Сквозь плотную алую пелену ярости пробились липкие щупальца страха, они вязким холодом махнули по затылку юноши, стекая вниз, вдоль по спине. Кот, словно почувствовав брешь в самообладании Джоффа, медленно двинулся вперед, ступая осторожно и мягко. У Джоффри сердце подскочило к горлу, взгляд отчаянно метнулся к арбалету. Баратеон начал отступать, двигаясь неспешно боком и не отрывая глаз от приготовившегося к прыжку кота. Поганая вшивая тварь, посмотрим, как она будет шипеть с добрым десятком болтов в брюхе. Теперь-то уж никто не посмеет бить государя за дохлых кошек. Этот грязный облезлый котяра наверняка обвешан заразой похлеще нищего с Блошиного конца, а Джоффри, как добрый король, заботится о своих подданных. Санса, наверное, тоскует без своей волчицы… наверняка не откажется принять в подарок от его милости кота. Юноша глумливо оскалился, представив на миг лицо северянки, когда она увидит монарший дар. Отныне ей придется всюду носить дохлого зверька, гладить его, держать на коленях и даже спать вместе с ним, пока его тушка не сгниет. А все почему? Потому что девица слишком тупа, чтобы понять, какую честь ей оказывает король!       Джоффри кинулся к арбалету, и гибкое кошачье тело распласталось в прыжке. Король взвыл тонко, надрывно, когда кривые когти, острые, точно валирийская сталь, принялись исступленно рвать тонкую ткань сорочки, в звериной алчности желая добраться до кожи, до тела государя. Кот повис на спине Баратеона, закружившегося на месте в надежде сбросить зверька. Рубашка не могла уберечь Джоффа от когтей, и через дюжину ударов сердца на спину юноши будто дикого огня плеснули. Рваная рубашка льнула к окровавленной спине, кот практически висел на короле, глухо мяукая. Юноша повалился на пол – не скинуть, так раздавить его! – но животное проворно отскочило и юркнуло под стол. Тот самый, на котором покоился мирийский арбалет его милости.       Юноша приподнялся на локте, рыча сквозь зубы. Глаза жгло слезами; едкие, они катились по щекам, оставляя на бледной коже зудящие дорожки. Джоффри сердито вытер лицо рукавом. Он король! Он не будет рыдать, как ребенок! Может, ему и мамочку позвать?! Крик застрял в горле, рос и раздувался, требуя свободы. Позвать стражу – и дело с концом! Баратеон велит сиру Меррину повыдирать этой маленькой твари все когти, по одному, а после очередь дойдет и до клыков!.. Джоффри, пошатываясь, встал на ноги, колени дрожали и подгибались, короля била крупная дрожь. Верхняя часть спины, от шеи до лопаток, болела так остро и сильно, словно с нее содрали кожу. Он осторожно повел плечами, глядя во мрак под столиком – черный кот слился с темнотой, и только хищный блеск глаз выдавал его присутствие. Быстро, насколько позволяли немеющие колени, Джоффри направился к столику. И зверек осколком тени рванулся вперед. Когти полоснули короля по ноге чуть выше колена. - Уйди! Прочь! – Баратеон неуклюже вскинул ногу. Он попытался поймать кота за шкирку, но черный содрал с его ладони узкую полоску кожи. Бледно-розоватую кожу пересекло алым. Джоффри закричал, лягаясь по-лошадиному, норовя скинуть кота и одновременно пнуть его, но зверек держался крепко, цеплялся когтями за бархатные бриджи, сипло шипя. Юноша вновь повалился на пол, продолжая лихорадочно дергать ногой, протяжно выл на одной ноте и полз в сторону, под стол, поближе к арбалету. Сейчас... сейчас он нашпигует эту блохастую тварь болтами! Но кот выпустил свою жертву резко, проворно отскочил и бросился под кровать. Арбалетный болт с запоздалым сухим треском вонзился в столбик кровати. - Ваша милость!.. - дверь в покои распахнулась, и запыхавшийся сир Борос ворвался в королевскую горницу с обнаженным мечом под громкий лязг доспехов. Его одутловатая физиономия побагровела и лоб блестел испариной, шальной взгляд метался из стороны в сторону. - Ваша милость, вы кричали и... - гвардеец бестолково топтался на пороге покоев, и кот юркнул меж его ног вон, в коридор, на прощание махнув Джоффри облезлым хвостом. Король дико таращился на рыцаря, который даже не заметил животного. - Ваша милость, вы весь в крови! - сир Блаунт, по-прежнему сжимающий в руках нагую сталь, шагнул к Баратеону, но Джоффри шарахнулся от него с хриплым криком. Юноша заполз под стол, дрожащими руками силился перезарядить пистолет, но пальцы не слушались, соскальзывали, перед глазами чернело, и голову раскаленным обручем сжимала боль. Стук сердца набатом отдавался в ушах. - Мой король, позвольте, я сейчас, сейчас позову мейстера, - лепетал Борос Блаунт, попятившись к выходу из покоев. Меча он так и не убрал, и блеск стройного клинка высек искру паники, через миг разгоревшейся пожаром. Как он смел прийти к королю с оружием?! Он... он помыслил убить его? Убить короля?! - Где ты был? - процедил Джоффри, прижимая к груди арбалет. Скорчившись под столом, он бешено вращал глазами, шарил шальным взглядом по комнате, выискивая кота. - Где ты был, пока меня пытались убить?! - Ваша милость, я... я бы никогда... - мужчина сглотнул, дергая за латный воротник, и неловко отвел взгляд. Отвернулся от своего короля. У Баратеона от страха и злобы в узел скрутило желудок, ужин склизким комом подкатил к горлу, рот обожгло желчью, а бешено колотящееся сердце пропустило удар, когда на пороге комнаты король увидел безмятежно умывающегося черного кота с обгрызенным ухом. Зверек полоснул побелевшего Джоффри ядовито-желтым взглядом и ухмыльнулся, почти по-человечески злорадно. Чернота сменилась ослепительно-алой пеленой ярости, юноша вскочил с негодующим полу рыком, полу визгом, опрокинув столик, и выстрелил. Болт отколол щепку от половицы, вгрызся в дерево, а кот растаял в воздухе черным дымком. - Где он?! - завопил Джоффри. - Где эта тварь? Найди ее, Блаунт, найди, слышишь?! Тебе приказывает твой король! - он выстрелил в темный силуэт, промелькнувший за спиной гвардейца, и стальной клюв наконечника оцарапал золоченый наплечник сира Бороса. Джоффри исступленно озирался по сторонам, потрясал арбалетом, дыша хрипло и с надрывом. В пересохшем горле саднило, пекло разодранные в кровь спину и ноги, одежда льнула к сочащимся кровью ранам. Этот кот только что был здесь! Он не мог просто так исчезнуть! На подкашивающихся ногах Баратеон кинулся в коридор, забыв перезарядить арбалет. Злоба, боль, унижение гнали его в сторону спальню Сансы. Джоффри - король, она не посмеет ему отказать, никто, никто не смеет... юноша почти срывался на бег, его шатало из стороны в сторону, как пьяного. Он прикажет содрать шкуру с этого кота, освежевать его живьем, и ободранную тушку подарит Томмену, чтобы младший братик больше не смел возиться с этим зверьем! Баратеон булькающе захихикал, но смех оборвался резко, точно захлебнувшись, юноша едва не запнулся о собственную ногу - крохотная кошачья тень мелькала впереди, в неверном свете факелов, таясь во мраке, Джоффри за сто шагов слышал ехидное басовитое мяуканье, видел немигающий взгляд звериных глаз. Юноша рванулся вперед, до боли в пальцах сжимая арбалет, азарт ударил ему в голову, вскипел в крови. Нет... король все же сам, сам свернет шею этому черному мешку для блох и подарит Сансе. Или Томмену поиграть, а еще можно подложить тушку в постель той дурехе из Свифтов, чтобы визжала на весь Красный замок! Джоффри стремительно несся вперед под тусклый свет встревоженно пляшущего пламени факелов, кот был все ближе и ближе. Но внезапно зверек метнулся вправо, и Баратеон, с радостным предвкушающим хохотом, бросился вслед за ним, не сбавляя шага. И неловко подвернувшаяся нога кроля соскользнула с выщербленной по краю каменной ступени, Джоффри неуклюже взмахнул руками, роняя арбалет, и лестница ринулась ему навстречу. Король не успел даже закричать, мир закружился хороводом вокруг него, и удар сердца спустя он оказался внизу, у подножия лестницы. Распластался на полу, вперив немигающий зеленый взгляд в черного кота с рваным ухом.