Sing my name, sing my name

Lifehouse – Everything #np

would you tell me how could it be any better than this Вечера в июне всегда голубые. Тёплые, тихие, вязкие. Вечера в июне пахнут черемухой и медленно разлетаются молочно-голубым тополиным пухом по городу. Вечера в июне рисуют на небе акриловые облака в черничных оттенках, заглушают звуки и смазывают очертания. Такие вечера всегда заставляют поставить на повтор, как сказал бы Бэкхен, 'никакую' песню. Ну и пусть, наверняка он ни разу её не дослушал, поэтому ничего и не понял. Сехун садится на качели и смотрит вокруг. Голубые вечера – его любимое время года. Их никогда не бывает достаточно. Сехун поджимает губы, а потом вытигивает уточкой, тихонько раскачивается, барабанит пальцами по крышке телефона, хрустит пальцами и снова поджимает губы. Включает и выключает экран, времени – около девяти и все как-то тревожится внутри сегодня. Цепи качелей звенят, когда Сехун поднимается и, утопая белыми кедами во влажном песке, уходит по направлению к парку. you are the light that’s leading me to the place where I find peace again Троллейбус дребезжит по улицам и в голубые вечера Сехуну ничего не нужно, если можно просто прислониться лбом к окну в транспорте и ехать, глядя как за стеклом разливается сливовым синим большая и нелепая жизнь. you are my purpose you are everything Сехун спрыгивает с предпоследней ступеньки и подмигивает маленькому и страшно смешному спаниэлю. Одинаковые белые дома постепенно загораются теплыми уютными окнами. Интересно, его не прогонят? Сехун резко сворачивает в жилые кварталы. Ему нравится как смотрится белый летними вечерами. find me here and speak to me I want to feel you Сехун садится на скамейку у подъезда, закидывает голову и расслабляется. Над ним, утопая в белоснежном цвету, закрывает небо акация. Сехун пытается разглядеть за ней балкон на четвёртом, крайний слева, но ничего не видит. Ну и пусть. Сехун набирает 'доброе утро, америка, войска у границы' и через пару минут получает емкое 'бесишь t'. Он рассматривает гроздья нежно пахнущих цветов и вздрагивает, когда несколько лепестков падают на глаза. Кто-то больно пинает его по ноге и Сехун поднимает голову. Злой Лухан равно обычный Лухан, все в порядке. Сехун вынимает наушники. – Ну вставай уже – говорит Лухан и Сехун заглядывает ему в пакеты, за что получает коленом по заднице – За что мне это. – Если бы не я со своим глубокофилософским бредом, твоя жизнь была бы бессмысленна и беспощадна как незабвенный chick chick – Сехун прыгает по ступенькам и корчит рожи в спину Лухана (он просто не видит как Лухан корчит рожи, когда он говорит) – И тебе некого было бы бить. – Ты бессмысленный и беспощадный, умолкни со своими курицами. Сехун фыркает и говорит, что нига не может молчать. Лухан закатывает глаза, тихо смеется и открывает дверь – Какие планы? Вино, джин, виски? Сехун усмехается и закрывает дверь. would you take me in would you take me deeper now Они заваливают балкон одеялами и, болтая ногами над акацией, пьют венгерское ледяное вино из горла. Голубой вечер плавно перетекает в светлую летнюю ночь, которая растекается по городу, заметная только глухим тупиковым переулкам. you hold me in your hands you won’t let me fall На балконе двое громко смеются и негромко слушают музыку, к несчастью даже chick chick и ещё громче смеются, когда думают, что Бэкхен бы им этого не простил. Может и нет. Потом они лежат на одеялах, которые к утру провоняют их дурацким captain black, который слишком крепкий, зато со сладким фильтром, и когда это они упускали шанс попонтиться. Никогда, верно. you calm the storms you give me rest Сехун выпускает дым в совсем не чёрное небо и жалуется, что голубые вечера не могут заменить эти недоночи. Лухан изображает хватит-нести-бред-фейс и говорит, что Сехун придурок и нельзя быть поэтом и нигой одновременно. Сехун фыркает и они говорят о высоком, Сехун долго и с пафосом говорит о том, что у человечества замылился глаз, а потом замечает, что Лухан спит. – Вот придурок – говорит Сехун и достаёт новую сигарету из пачки. and how can I stand here with you and not be moved by you Он снова болтает ногами над акацией, видит, как тучи розовеют, смотрит на Лухана и, зажмурившись, вспоминает, как они были совсем не друзьями, думает о том, что тогда и голубые вечера ему были не нужны. Сехун сердито бьётся лбом о решетки парапета и уходит спать в комнату. Это все дурацкие голубые вечера. Им так хорошо, так – правильно. Сехун сердится и долго в стиле пьяного мастера ворочается на диване. Просто он ничего не может сделать. you are the life to my soul Утро встречает Сехуна тычком под ребра и хриплым 'я буду кофе' от Лу-у-меня-заспасная-жизнь-Ханя, который уже и ванную занял. /Кофе – вишенка на торте кулинарных умений О Сехуна, но это не повод для бесцеремонного рукоприкладства. Он конечно лучший друг, но надо знать рамки, что за беспредел. Ой, все/ думает Се, потирая затекшую шею и осторожно помешивая напиток /господь, я реально ненормальный/. cause you all that I want you all that I need Потом Сехун уходит, но акация у подъезда не даёт. За ночь лепестки засыпали почти все вокруг и он стоит, боясь нарушить хрупкую красоту уже закончившейся ночи. you everything Лухан подходит со спины и кладет подбородок Сехуну на плечо. – Красиво. – Невероятно, ты видишь? Это призрак того, чего уже нет, недолговечная иллюзия, что есть надежда возрождения, что ничто не умирает, что... – Помолчи, Сехун, боже, как можно быть таким – и кусает его шею. – Я... – Да-да. Молчи – Лухан прикрывает глаза и глубоко вздыхает. Город гудит вокруг, нежный сладкий запах обволакивает все изнутри, воздух кажется мягким и свежим как те лепестки – Знаешь, когда я вчера увидел тебя здесь, под опадающими цветами, даже подумал, что в этих твоих голубых вечерах что-то есть. – Хань... – Ты можешь помолчать хоть минуту? – Лухан цокает и крепко обнимает Сехуна за талию. К подъезду проходит женщина и они смотрят как исчезает их маленькое придуманное чудо. Лухан жмурится и чувствует как колотится сердце и руки наливаются тяжестью. Он утыкается лбом в спину Сехуна и говорит – Не уходи, Сехун. Давай ты снова останешься.