Мила

      Тени от веток на стене пляшут, как живые. Тянут свои узловатые искалеченные руки к горлу, впиваются в память острыми сучьями-когтями. Девушка сидит на полу, сжавшись в комочек, будто старается занять как можно меньше места, раствориться, исчезнуть во времени и пространстве. Стать одной из тех маленьких снежинок, танцующих старинное буре под одиноким глазом ржавого фонаря.       Ночь — время призраков. И от них не помогут ни нож, ни серебряная пуля, ни святая вода, ни слетевшие с губ экзорцизмы. Призраки внутри тебя. Они — это ты. И ты — это они. Воистину, самые ужасные вещи творятся внутри нас.       «Мила?» - полувопросом-полувздохом слетает с губ сидящей имя. Легкое, как снежинка за окном. Как только что оторвавшийся от розы нежно-белый лепесток. Как дыхание, застывшее на руке морозным утром.       «Мила! Подруга, как же мне тебя не хватало! - девушка крепче прижимает телефон к щеке, обжигает аппарат своим горячим дыханием, - Ты как? Все норм? Была на парах? Из наших кого-нибудь видела? Правда? Прикольно! Нет, подруга, нет! Только не начинай! Нет! Да стой же, придурошная, - я уже задыхаюсь от хохота! Что он сделал? Молчи! Хос-с-спади, ты меня до истерики довести хочешь? Я уже вся трясусь от ржачки! Мила! Я дышать не могу! О, Боже, все, не ржи хоть ты!».       Полумрачную комнату наполняет громкий, счастливый смех. И неодобрительно качает головой в такт ему облысевшее дерево за окном. Скептически моргает старый фонарь. Тоненько хихикают снежинки, прижавшись невесомыми тельцами к стеклу.       «Как я? Да все хорошо! Я же не могу без приключений на свою задницу. Ты же знаешь. Если не сломаю, то уроню. Прикинь, полезла лампочку вкручивать — люстру оборвала. Подруга! Ну что ты ржешь? Не нарочно я! Не нарочно! Припадочная! Кто я? Сама такая! Катись, знаешь куда?».       И опять взлетает под потолок смех.       «Мила? - девушка внезапно тревожно дернулась, еще крепче сжав телефон. Так крепко, что заболели пальцы. - Мила?!».       Поднесла светящийся экран к глазам. Все нормально. Номер верный. Только... Только... кнопка вызова осталась не нажатой. Понимая, что разговаривала сама с собой, девушка горестно опускается на колени. Сворачивается в позу зародыша, стараясь отгородится от ударов жестокой реальности. Разговор с самим собой. Что может быть ужасней?! Это как... Это будто целовать собственное отражение. Или брать за руку самого себя. Или дарить себе же подарки на все праздники. Это как включать в квартире свет, чтобы вновь и вновь испытывать иллюзию. Иллюзию того, что тебя кто-то ждет.       Девушка втупилась взглядом в экран телефона. Вот она — Мила. Так близко и, в одночасье, так далеко. Знакома каждая черточка. Эти чуть раскосые зеленые глаза. Да какие, к черту, зеленые?! Нет таких слов, чтобы описать их. Они изменчивы. Когда Мила смеется, глаза так и брызжут смехом, как налившиеся соком молодые листочки березы. Когда задумчива, они становятся похожи на затянутое тиной болото в недрах леса. Глубокое болото. И глаза бездонные. Сгинуть в таких — нечего делать. Ведьминские глаза.       Этот чуть вздернутый детский носик, придающий лицу неуловимое обаяние, какую-ту вечную наивность, неиспорченность.       Щеки, всегда чуть покрытие румянцем, как будто Мила с коньками за спиной только что пришла с мороза и маленькие капельки еще блестят на ее бровях, покрывают мерцающей легкой вуалью волосы. Щеки с едва уловимым пушком, какой бывает на созревших сочных абрикосах.       Дыхание. Еле слышное, пахнущее молоком. Дыхание, от которого колышется прядь волос у виска. Дыхание, обжигающее шею, когда Мила наклоняется, чтобы прошептать на ухо очередную смешную и понятную только им двоим пошлость. Дыхание, обжигающее той, второй, не только тело, но и душу.       Руки. Господи, какие же они мягкие и невесомые! Нежные, как лепестки орхидеи. Девушка нарочно просила подругу помочь сделать прическу, застигнуть молнию на спине, поправить шапку, чтобы еще и еще ощущать их манящее, ни с чем не сравненное прикосновение. А однажды, когда Мила полушутя-полусерьезно (впрочем, у нее все было так) взяла руку подруги в свою ладонь, мир для девушки перестал существовать. Нет. Он взорвался, полетел в Черную дыру и снова возродился. Возродился в этих раскосых глазах, в теплоте этой кожи, в медовом дыхании, в серебряном от дождя воротнике ее черного пальтишка. Возродился в ней. Целый мир.       Он открылся, засверкал для девушки всеми красками, когда она коснулась ее губ. Полуоткрытых, с застывшим немым вопросом. Таких диких, как затерянный цветок ландыша. Таких податливых. Горячих. Нет, обжигающих и, в то же время, умиротворяющих. В длинном поцелуе. Уже не сестринском, но когда еще не перешагнута последняя грань. Поцелуе со вкусом апельсинового сока, который они пили из одного стакана. А потом валялись на продавленном диване в чужой, незнакомой квартире. Из парадного несло запахом мусоропровода. Где-то мяукала кошка. Единственное окно в комнате выходило на кучу сгрудившихся угрюмых гаражей. А сентябрьское солнце так хорошо золотило нежную кожу запястья. Эту впадинку у локтя, где неудержимо бьется таинственная ниточка пульса. Эту тонкую сливовую паутинку вен.       На душе легко и светло. Каждая клеточка тела стала похожей на сверхчувствительный проводник — она трепетала, ждала, ловила импульсы такого родного тела. Пальцы касались каждого изгиба, каждой впадинки. Как будто хотели навеки запечатлеть это упругое молодое тело. Эту грудь. Не большую и не маленькую. Пахнущую клевером. Ее выпуклости и девственную мягкость. Если рай существует, то не в поднебесных садах. Он — здесь. Рядом с любимым человеком. Рядом с этой такой родной девушкой!       Резкий крик разрывает ночную тишину. Девушка со злобой швыряет мобильным в стену. Ее бьет крупная дрожь. Тело сотрясают конвульсии. Она заходится в немых рыданиях, беззвучно открывая рот. Душно! Как же душно! Рывком встает она, настежь распахивает окно. Плевать, что на дворе январь. Плевать на все! Как же больно! Как больно! Больно дышать, больно двигаться, больно жить! БОЛЬНО БЫТЬ!       Девушка снова падает на колени. Изгибается в судорогах по полу. Рвет на себе одежду. Дышать невозможно! Воздух! Где воздух?! Господи, он тяжелый, он не проходит в легкие.       «Я хочу... Хочу... Хочу дышать тобой! Жить тобой! Не могу без тебя! Ты слышишь?!».       Внезапно полуночница вспоминает кое-что другое. Эти насмешливые взгляды Мили, слегка надменный тон. Эти ужасные вечера, когда подруга обижалась или просто не отвечала на сообщения. О, девушка была готова на любое унижение, чтобы снова прочитать на бликующем экране ноутбука пару скупых строчек от любимого существа! И совершенно не важно, что ими могут оказаться тонкие насмешки-шпильки. Пофиг, что ради этого надо пожертвовать своими интересами, наступить себе же на горло. Для себя она не существовала. Мысли, желания... Они сосредоточились в едином центре. Всего в четырех буквах:

М И Л А.

      Милая Мила. Ради кусочка (крохотного, со спичечный коробок... Да нет же, она НЕ ЗАСЛУЖИЛА такого щедрого подаяния! Хватит и нескольких крошек) ее внимания девушка была готова на все. Скажи тогда Мила : «Прыгни с окна» или «Пойди, убей!» - сделала бы не задумываясь. Только бы еще раз. Еще один раз. Кусочек внимания. Крошечку любви. Капельку нежности.       Последний раз. Каждый раз был последним. И каждый последний имел продолжение. Ванильные грезы? Розовое соплежуйство? Хуже. Гораздо хуже. Наркотик. Наркотик, по имени ЧЕЛОВЕК. Худший из всех. Ибо тепла и внимания другого никогда не получишь в достаточном количестве. Никогда не используешь тогда, когда имеешь в нем смертельную нужду. Героин можно купить. Нежность — нет. Только заработать. Мааааленький кусочек. Спасательную дозу тепла. Заслужить ценой собственного унижения. Ценой зависимости. Зависимости от ЧЕЛОВЕКА. От его настроения. От его персональных тараканов.       Кто сказал, что опаснее всего вещества опиумной группы? Кретин! Белый порошок не имеет этих губ, глаз, этого запаха. Он не оживляет воспоминаний. У него нет голоса.       Девушка, как собака с перебитыми лапами и грустными глазами, готова была лизать каждому прохожему руки. Не за еду. Нет. За ласку. За кусочек внимания. За дозу любви. Наркоманка десятки, сотни тысяч раз с упорством истерички спрашивала у своей подруги: «Я тебе нужна? Ты меня помнишь? Ты меня любишь?». И все для того, что бы на плечо опять легло тоненькое запястье и нежное дыхание колыхнуло прядь у виска.       «Мила! За что? За что ты так? Почему?! Зачем я?! Что не так?! Я .. Да, я сама во всем виновата. Я... Я должна была простить, понять. Да я вообще не должна была с тобой спорить! Господи, ну зачем, зачем ты меня оттолкнула? Я же не смогу без тебя, не....».       Девушка встает на ноги. « Я. НЕ. ТРЯПКА, - повторяет она. Как заклинание, - Я. НЕ. НИЧТОЖЕСТВО. Я сильная. Я смогу. Я уже три дня о ней не думаю. Не думаю. Пошла она! Я не позволю вытирать об себя ноги! Я....»       Из темноты на нее смотрят раскосые зеленые глаза.       «Нет! Мила, нет! Прости, прости меня, пожалуйста! Я... Я сделаю все, что хочешь! Я приползу на коленях, только прости меня! Я не могу без тебя! МИЛА! МИЛА!».       Вся жизнь для плачущей сосредотачивается только в этом истошном крике. Она мечется по комнате, как загнанный зверь, и голова раскалывается, и невозможно дышать от внутренней боли.       Она пыталась. Она честно пыталась забыть. Она рисовала картины и писала стихи. Она встречалась с десятками людей. Она даже близко сошлась с одним ухажером. Лежа с ним в одной постели, мысленно кричала: «Смотри!Я забыла! Я не помню! Ничего не напоминает о тебе! Вот он — другой человек! Вот его глаза, руки, губы. Вот он — тот, под кого не надо подстраиваться. Тот, который принимает меня настоящей. У кого не надо выпрашивать милости! Не надо...». Если не надо, тогда зачем же ты позвонила и спросила : «Я тебе нужна?». Зачем? Да, прав был Булгаков. Прав был и его несчастный доктор Поляков, говоря, что нельзя морфий заменять кокаином. Нельзя заменить одного человека другим.       «Нельзя. Нельзя».       Эти слова прозвучали в пустой голове наркоманки, как выстрел. Вот же он — выход! Вот же он — свет в конце тоннеля! Все так просто! Как же раньше она не додумалась?! Тонкая фигурка карабкается на подоконник и застывает, свесив ноги в пропасть. Девятый этаж. Значит, будет наверняка. В комнате на столе продолжает тихо играть в забытых наушниках музыка:

Любой обманчив звук. Страшнее тишина. Когда в самый разгар веселья падает из рук бокал вина. И черный кабинет. И ждет в стволе патрон. Так тихо, что я слышу, как идет на глубине вагон метро

      Сейчас все кончится. Это не страшно.

Лишь поначалу слегка будет больно.

      Осталось сделать только шаг.       «Господи! Господи! Если ты есть, подари мне маленькое чудо! Маленькое чудо на твое Рождество. Разве тебе так сложно?! Пусть ко мне хоть кто-нибудь придет! Позвонит, напишет! Не важно! Важно, что бы сейчас! Сию минуту! Господи, говорят, ты всемогущ! Что тебе стоит?! Ну что? Спаси же меня! Говорят, что ты милосерден?! Пусть она придет. Пусть.... Кто-нибудь... Нет, она... Придет...».       Ответом ей была тишина. Ну что же, смелее! Выбор сделан.

Лишь поначалу слегка будет больно.

      - Эй!       - Кто здесь? - девушка вздрогнула и резко повернулась на голос, чуть не слетев с подоконника.       - Ты точно уверенна, что хочешь этого? - на суицидницу смотрели печальные серые глаза.       - Ты кто такая? Как ты здесь?.. - удивленно протянула наркоманка, пытаясь разглядеть странную собеседницу. Мальчишеская фигурка. Взъерошенные короткие рыжие патлы. Глаза. Серые. Знакомые глаза какие-то. Вот только где она их видела?..       - Ну, типа будем знакомиться? - рыжая протянула девушке руку, сплошь покрытую татуировками, - Шарлотта. Можно Лотта.       - А я.. - но девушке не дали договорить.       - Можешь не трудиться, - пырхнула рыжая.       - В смысле? - удивленно вскинула бровь девушка.       - Я тебя и так каждый день вижу, - Шарлотта лениво вытянула из кармана джинсов зажигалку и пачку сигарет. - Будешь?       - Н-нет, спасибо, я не курю, - пролепетала наркоманка. - Но как ты можешь меня знать? Мы живем в одном подъезде, да?       Рыжая ничего не ответила: ей как раз удалось подкурить сигарету, и она с наслаждением выпустила изо рта первое облачко дыма.       - Еще не догадалась? Присмотрись, может кого и узнаешь.       Девушка снова с головы до ног оглядела свою собеседницу. Определенно, у них есть что-то общее.       - Мы похожи. Пока все.       - Слава Маме Анархии, хоть что-то, - Шарлотта смачно плюнула в открытое окно. - Епт, да когда же ты поймешь, что Я — это ТЫ, а ТЫ — это Я?!       Девушка смотрела на рыжую широко распахнутыми глазами.       - Это как? Значит, я опять говорю сама с собой? Когда же все это кончится!       - Мля, прекращай истерить, - недовольно поморщилась Шарлотта. - И не ори мне на ухо. Что плохого в том, что человек разговаривает сам с собой? По крайней мере, я тебя хоть понимаю. И понимала всегда, между прочим! И была рядом, ничего не требуя взамен. А ты меня угробить решила, млять, даже моего на то разрешения не спросив!? Это нормально? Может, я не хочу умирать!       Рыжая опять остервенело затянулась.       - До чего бывают эгоистичными люди! Ты даже никогда поговорить со мной по человечески не соизволила. Только одни ругательства от тебя и слышала, - обиженно надулась Шарлотта, отворачиваясь от девушки.       - Я никогда тебя не ругала! - заорала наркоманка.       - Вот только не надо мне ля-ля, - взъелась рыжая. - Вспомни, что ты говорила каждый раз, когда смотрела в зеркало? «Ой, какая рожа! Я — придурок, я криворукая кретинка, я истеричка, я идиотка». А ты, между прочем, это я.       Девушка подобрала ноги под самый подбородок и сиротливо уставилась на пятно от фонаря.       - Ладно, - сжалилась Шарлотта, обнимая подругу за плечи. - Ты это... Держись. Сейчас че-нибудь сообразим.       Она крепче прижала девушку к себе так, что та ощутила мерные удары ее сердца.       - Откуда?.. - удивленно выдохнула она. - Откуда ты знала, чего я хочу?       - Епт! Ты всегда тупишь, или только перед тем, как с окна сигать? - не удержалась от издевки рыжая. - Сколько повторять, что мы — две половинки одного целого! Кому, как не мне, знать, чего ты хочешь НА САМОМ ДЕЛЕ?       - И чего? - с замиранием сердца суицидница осмелилась посмотреть в глаза своему отражению.       Шарлотта улыбнулась.       - Целоваться на морозе я не буду. К тому же, есть риск навернуться вниз и вынести себе мозги. Так что, лучше слезай давай!       Рыжая легко спрыгнула с подоконника и протянула подруге руку. Девушка с опаской вложила свою ладонь в ладонь Шарлотты. Рука была теплая. Теплая и родная.       - Вот и молодец! - рыжая опять притянула девушку к себе. - И это... Давай окно закроем. Валяться с простудой в больничках я не горю желанием.       И, не дожидаясь реакции девушки, сама повернула ручку на раме.       - Вот так гораздо лучше! Правда, радость моя? - заглянула она в глаза подруге. - Эй, ты чего?       Девушка немигающим взглядом уставилась в пространство.       - Там, - прошептала она с ужасом в голосе, показывая пальцем. - Она. Ее глаза. Господи, она меня НИКОГДА не отпустит!       - Пиздец, - выругалась Шарлотта, отталкивая девушку от себя. - Когда ты поймешь, что ее нет? Есть, на самом деле, одна штука. Твоя нелюбовь ко мне. Ты меня ненавидишь, а так нельзя. Нельзя не любить самого себя. Невозможно. Ты же во всех ищешь МЕНЯ! Меня, пойми! Ты не любишь ее, ты ненавидишь меня!       Теперь уже рыжая опустилась на пол, уткнув распатланную голову в колени. Наркоманка все еще продолжала стоять, пытаясь переварить все услышанное.       - Лотта, - она села рядом с рыжей и неуверенно положила ей руку на плечо. - Если все это... правда, то что делать?       Шарлотта резко подняла голову и посмотрела на спрашивающую. Видимо, ласка от той, которая так долго ее ненавидела, показалась рыжей слишком уж нереальной.       - Это... Если не знаешь ты, то откуда могу знать я? - с грустью проговорила она. - Хотя... Есть тут у меня одна мысля. Где, говоришь, она стоит?       - Там, - девушка снова указала рукой в темный угол.       - Хорошо, пусть будет там. Теперь я скажу тебе одну штуку. Твоя голова — это как квартира, в которой живем ты и я. Но ты, подруга, с некоторых пор приводишь туда еще туеву хучу разных подозрительных личностей. И ее, в том числе. Ну, не суть важно. Важно то, что тебе придется выбрать: либо я, либо они. Вместе нам точно не ужиться. Я не горю желанием жить, как в бараке.       Девушка внимательно посмотрела на рыжую.       - И что для этого надо сделать?       - Ну... Пошли их всех.       - Как?       - Мать моя Анархия! Детский сад! - возмутилась Шарлотта, - Просто скажи : пошли нахуй!       - Иди ты! Я не матерюсь.       - Это будет не в счет, - убеждала рыжая. - Просто так ты от них не отделаешься. Ну же, решайся!       Девушка еще раз посмотрела на свое отражение. Как же, в сущности, Шарлотта похожа на нее! Ведь ей тоже сейчас нужна помощь. И она в состоянии это сделать. Сделать для Шарлотты, сделать для себя. Сделать для НИХ. Она вдохнула полной грудью :       - Пошли на хуй! На хуй из моей головы! На хуй! Убирайтесь! Я люблю Шарлотту! Я люблю себя! Я люблю НАС!       - Фууух, - рыжая судорожно выдохнула и обняла девушку за плечи. - У тебя получилось! Ты большая молодец! Я очень сильно тебя люблю.       - Шарлотт, - неуверенно пробормотала девушка. - Это... и я тебя. Тоже. Люблю. Наверное..       - Эй, так не честно! Без никаких «наверное»! Помнишь, что я тебе обещала? - и рыжая легко коснулась губами искусанных губ подруги.       ... Они уже больше часа сидели в темной комнате на полу и просто разговаривали. И что, самое удивительное, понимали друг друга с полуслова, с полувзгляда, с полувздоха.       - Чего ты там слушаешь? - потянулась за плеером Шарлотта. - Фу! Соплежуйство! Это... Кажется, я знаю, что нам нужно!       Из потертых джинсов извлекается телефон.       - Вот, послушай! Или нет! Сейчас врубим на полную катушку!       Рыжая нажимает кнопки и комната наполняется грохотом. Две девушки, прижавшись друг к другу, до хрипоты подпевают Летову:

Неба синь да земли конура, Тебя магазин, да меня дыра. Пока не поздно—пошёл с ума на хуй! Пока не поздно - из крысы — прямо в ангелы Шасть!

      Они, наконец-то счастливы. Они обрели друг-друга.