Перекрестье сознания.

- Сам дурак! – черноволосый юноша запускает в брата подушкой, - ты тупейшее из всех созданий! Ты не в состоянии понять простейших вещей! Простейших! - Локи! Локи, черт возьми, успокойся! – громовержец сердито хмурит брови, силясь поймать мечущегося по комнате трикстера. – Ну я не понимаю, чего я не понимаю… Локи! - Ненавижу тебя. - За что? – Тор наконец-то ухватывает брата за рукав, притягивая к себе, и сильно сжимает в объятьях. - За все. – Локи хмурится. Он не хочет говорить старшему за что. За то, насколько тот отдаляется. За то, каким невыносимым выпендрежником становится на людях. За все то, наносное, за чем уже и не разглядишь настоящего Тора. Вроде бы все такой же… Яркий, светящийся, солнечный, но какой-то чужой. Не такой. - За все, – повторяет с грустью, – но все равно люблю. - А я тебя люблю, дурачок… Хоть Локи и не умеет предсказывать будущее, но тем не менее чувствует, что этот вечер долго будет отдаваться в памяти горьким, вязким привкусом. Горечь обиды и вязкость невысказанных мыслей. Завтра коронация. Блеск, лоск, шум, улыбки. Маг рад за брата – невозможно не радоваться, глядя в яркие, голубые, как небо над Льесальвхеймом, счастливые глаза. - Останься на ночь… - Локи, кажется, и не собирается уходить, но громовержец всё равно просит. Потому что юноше нравится, когда Тор просит его остаться. Трикстер кивает, пытаясь отогнать странное, липкое чувство, не поддающееся точному определению. Что-то тоскливое, тянущее, с налетом щемящей нежности и болезненной грусти. - Ты странный сегодня, - будущий король Асгарда нежно прижимает принца к прохладным простыням, чувствуя его настроение, понимая, что особо торопиться и напирать не стоит. «А ты чужой последние несколько месяцев…а может дольше… А завтра ты станешь – Асгарда. И больше не будешь моим… Как тут не быть странным…» И только сейчас – родной. Настоящий. И целая ночь впереди. Локи перестает удерживать одеяло, позволяя шелковой ткани соскользнуть к бедрам, неприятно охладив кожу. В собственных покоях, в собственной кровати, на собственных, скользящих под руками простынях, Лафейсон никогда не чувствовал себя таким уязвимым, таким незащищенным. Тор тянет его за шею ближе к себе, но трикстер наклоняет голову, позволяя широкой ладони соскользнуть, пройдясь по затылку. Длинные, чуть завивающиеся волосы закрывают лицо и громовержец не может увидеть выражения глаз младшего брата, только чуть изогнутые в грустной усмешке тонкие губы. А еще эта поза – ссутуленные плечи, худые пальцы, ласкающе двигающиеся по ткани… Хочется обнять мага, но Тор не решается. Юноша облизывает губы и начинает говорить. Много, сбивчиво, долго. Говорит, говорит, говорит – беззлобно, но не безразлично, рассказывает все, все что происходило в его дурной голове в последние несколько лет. Как будто душу наизнанку выворачивает – доверчиво, немного испуганно. Кулаки сжимаются и разжимаются, периодически Локи замолкает, но, переведя дух, продолжает свой болезненный монолог. И через несколько минут замолкает окончательно, произнеся наконец то, что грызло мозг чумной крысой: - Ты больше не будешь моим. По скулам скатываются мелкие соленые слезы – Одинсон вытирает их пальцами, поглаживая нежную кожу. Обнимает за плечи, прижимая к себе. - Ты такой глупый, Локи. Я-то, понятно, дурак, но ты? С чего все это себе напридумывал? - Я не напридумывал. Я точно знаю, что я вижу. - Значит нужно было сказать. А не кричать мне в лицо, что ненавидишь меня. - Прости… Громовержец хочет переспросить, задать идиотский вопрос «Что?», но сдерживается – он все прекрасно слышал, и трикстер знает, что он слышал, и не стоит портить все глупыми просьбами повторить. Хочется задать еще много вопросов: «что теперь?», «что мы будем делать?» и еще целая куча «что?». Но нет смысла спрашивать – когда Орлог наиграется, что тогда будет? Тор смутно догадывается, что это зависит от того, понравится шоу Судьбе или нет. Хотя в этом тоже уверенным быть нельзя. - И ты меня прости, братишка. - Возьми меня… - Что?! – громовержец обескуражен. - Просто я хочу… Хочу быть твоим. Мне нравится быть твоим. - Локи… Локи поднимает взгляд, медленно моргая – Тор замечает прозрачные капли слез на длинных, немного загнутых ресницах, чуть дрожащие губы и притягивающую зелень глаз. Шепчет: - Зеленые… - значит игра закончена? – Красивые… - Что? - Ничего, принцесса… Трикстер смущенно краснеет, прогибаясь на руках старшего брата. Медленные тягучие ласки, томные протяжные стоны – кажется оба задались целью свести друг друга с ума. Прикосновения, поначалу осторожные, постепенно становятся более жесткими, кровь стучит в висках, животная страсть захлестывает сознание и вот уже маг стонет в голос, прижатый к постели, изгибаясь, скрещивая ноги на пояснице громовержца, вцепляясь в плечи, запрокидывая голову. Такой послушный и развратный. Такой открытый. Просящий. Жадный. - Не засыпай… - Локи устремляет непонимающий взгляд на брата, - пожалуйста, не засыпай. - Никогда? – трикстер усмехается. - Хорошо бы, - мечтательно произносит бог грома. Узкая ладонь проходится по четко очерченным мышцам пресса, ниже, по жестким волосам, по внутренней стороне бедер. Локи редко проявляет инициативу в ласках – он предпочитает податливо изгибаться под тяжелыми, умелыми руками старшего брата, поэтому громовержец почти перестает дышать, будто боясь спугнуть такое необычное настроение юноши. Трикстер знает, что нужно делать – лизнуть, прикусить, чуть оцарапать, обхватить губами, сжать пальцами и сильнейший воин Асгарда, старший принц и наследник престола будет глухо стонать, изнывая от желания, будет шептать, растягивая гласные «Локи…». Светлые, разметавшиеся по черному шелку волосы усиливают общее впечатление податливости и покорности, а прикрытые глаза и жадно хватающие воздух губы идеально дополняют образ. Гибкой кошкой трикстер скользит вдоль тела брата, заглядывая в глаза. - Ты боишься, что я исчезну? Тор кивает. - Я не исчезну… Зачем? Громовержец пожимает плечами, переворачиваясь на бок и сбрасывая не ожидавшего диверсии бога огня на постель. Локи смеется – счастливо, переливчато – заслушаешься. - То есть ты думаешь – если закроешь глаза – все вокруг исчезнет? - А вдруг? - Закрой глаза, - громовержец мотает головой, - закрой. – Голос у трикстера настойчивый и Тор подчиняется, чувствуя мягкое прикосновение языка, раздвигающего губы, и горьковатый привкус собственного семени. - Милая история, - девушка мечтательно улыбается, глядя куда-то вдаль, - что будет дальше, Великий? Орлог задумчиво подпирает подбородок кулаком, вольготно развалившись на огромном троне – таком же зыбком и переменчивом, как и божество на нем восседающее. - Я думаю… Старуха скептически усмехается, кивком приветствуя сестру – Вердани легкими шагами приближается к трону. - Какого еще высшего суда? Ты думаешь, можешь общаться с божествами такого уровня, минуя меня, Всеотца? И ради кого? Тор ошарашено открывает глаза, еще чувствуя на губах чуть морозный привкус поцелуя. Один беснуется на троне. «Что я ему сказал?» - Ради брата… Тысячи прожитых минут обрушиваются водопадом на память, изгибая ее и заставляя вместить новую информацию. - Ты должен помнить, иначе не будет никакого смысла. Локи передергивает – ему опять холодно. - Ради убийцы и предателя! – голос Всеотца похож на направленный акустический удар – трикстер чуть отшатывается назад, упираясь спиной в грудь старшего брата. Бог лжи даже не пытается отстраниться – только тяжело дышит – голова раскалывается. Громовержец успокаивающе приобнимает трикстера. - Я пока еще царь Асгарда и я вынесу приговор. – Один поднимается с трона, властно оглядывая собравшихся. – Оправдан. – Единственный глаз верховного бога округляется настолько, что, кажется, готов покинуть глазницу самостоятельно. – Решение окончательное. По залу прокатывается волна шепота – многие смотрят на Локи, почти все. Кое-кто – неверяще – на Одина. Всевидящий Хеймдалль удивленно вскидывает брови, но смотрит не на Локи – на Тора. Один сжимает зубы, чуть прищурившись, кивает: - Суд окончен. Выходит из зала. Кто, в здравом уме, будет спорить с Судьбой? - Сколько пафоса, Орлог! Сын Одина уже был готов поверить, что мальчишку приговорят. - Да… Выражение лица у него было… Я запомню. - Все так… просто? – Локи удивленно смотрит на громовержца. - Ну вообще-то это было непросто. Все-таки ты порядочная сволочь, братишка. - Я имею в виду… Просто «оправдан»? И никто ничего не сказал против? - Как видишь. - И все вернется на круги своя? Ну, или где оно там все было? - Наверное. - Но это невозможно. - Что-нибудь придумаем. - Это глупо звучит, - трикстер, до этого стоявший у распахнутого окна, садится на колени к брату, заглядывая в голубые глаза. - Значит будет как-то по-другому. - Почему он вообще тебе помог? Орлог не из тех божеств, что откликаются любому зовущему. Он же… Ты его видел? - Нет, - светловолосый воин качает головой, я в основном с Урд разговаривал. Я его и не слышал ни разу – все через нее. - А я слышал, - трикстер показывает старшему язык и это выглядит так странно и ненормально, что у Одинсона вообще все мысли из головы испаряются. – Ну так почему? - Да кто его знает… Он же Судьба. Локи старается не задумываться, что будет дальше. Определенно – доля жестокости есть в решении древнейшего божества – делать что либо, чтобы завоевать доверие кого-то кроме Тора, трикстер не собирается, а значит существование предстоит веселое. Впрочем – сам виноват. А еще он твердо решил, что ни при каких обстоятельствах не встанет на колени перед Одином. И никаких присяг и прочей дребедени. С другой стороны, Один, кажется, и не рвется возобновлять общение с приемным сыном. Отлично. Жизнь не так уж плоха, когда есть возможность засыпать, путаясь пальцами в длинных светлых волосах будущего короля, ловить на себе его взгляды днем, а вечером чуть улыбаться, потягивая вино, сидя в любимом кресле и рассматривая растянувшегося перед камином, совсем как огромный уставший пес, громовержца. Можно еще улечься рядом, на расстеленную огромную шкуру, и долго смотреть на огонь, молча раздумывая за что ему, трикстеру, дали второй шанс.