Я видел снег

Из больницы Димку выписали с утешительным вердиктом — стабильное состояние. Ничего плохого в этом не было. Но и ничего хорошего. Шофер с Катиной работы не только довез его до дома, но и проводил до квартиры, не обращая внимания на Димкины ворчание и фырканье. Женя все так же не звонил, не отвечал. Поэтому первое, что Димка сделал, попав домой — вышел в подъезд и направился к двери на противоположном конце холла. На стук и звонки никто не отвечал. Соседка из квартиры рядом выглянула, увидела Димку и вздохнула: — Не появлялся он. Катюша каждый день спрашивала. И тишина в квартире, я б услышала, если бы он пришел. Ты иди, если вернется, я тебе позвоню. Сухая ладошка погладила Димкину руку, он кивнул и пошел к своей двери. Находиться одному дома казалось невыносимым. Катя должна была прийти с работы часа через два. Музыка не успокаивала, аудиокнига не отвлекала, бормотание телевизора раздражало. Непонятная тревога и нервозность давили в груди, он не мог усидеть на месте, садился за стол, сцеплял руки в замок, стучал ими по столу, вскакивал, ходил по кругу, ударял кулаком в стену, снова садился. В итоге, просто чтобы не сходить с ума в четырех стенах, он решил пойти прогуляться. Конечно, глупо было надеяться, что слепой сможет вот так просто пойти по улицам и найти человека, пропавшего несколько дней назад, но оставаться взаперти он не мог. Уже выйдя из подъезда, Димка понял, что не взял телефон. Но потом решил, что и от телефона ему тоже стоит отдохнуть, в последнее время он не выпускал аппарат из рук. Выйдя из подъезда, он так и остался стоять у стены дома, чуть отойдя от двери — неожиданное одиночество, от которого он успел отвыкнуть, немного пугало. Его окружали звуки улицы и запахи природы — детские крики, шелест зимних шин по мокрому вязкому снегу, ветер, запах свежести и солнца. Бабушка любила весной и летом просушить подушки на балконе, потом заносила их в дом, вдыхала запах нагретой ткани и пуха и говорила: «Солнышком пахнет». Женя говорил, что у него в пригороде бабушка живет. Может быть, он поехал к ней? Тогда почему не позвонил. Мысли вертелись каруселью, сменяя одна другую, и никак не позволяли успокоиться и отвлечься. Прогулки не вышло, Димка не мог не думать о телефоне, оставленном дома. С тревожным сердцем он вернулся в подъезд, наплевав на принципы, поднялся на десятый этаж на лифте и, подходя к своей двери, услышал мелодию. Он задохнулся на вдохе, руки задрожали. Телефон надрывался громкой трелью, а Димка все никак не мог правильно вставить ключ в замок. От того, что он торопился и нервничал, получалось только хуже. Он бормотал, сам того не замечая: — Звони, Жень, звони, я сейчас, погоди маленько. Да чтоб тебя. Дверь наконец поддалась, он ворвался в квартиру и пошел на звук. Надо бросать привычку швырять телефон где попало, ворчал он про себя, ощупывая диван в своей комнате. — Ну же, родной, не бросай трубку, я сейчас, да где же этот телефон! Наконец, рука нащупала на пушистом покрывале холодный корпус телефона, палец скользнул по кнопке, Димка торопливо крикнул:  — Алё, Жень? — Алло, Дим, привет. Все в порядке? Чего такой встревоженный? Такой родной голос сестры сейчас совсем его не радовал. — Я уже подхожу к дому, иду мимо рынка. Что купить? — Ничего не хочу… — парень разочарованно выдохнул. Сестра почувствовала его настроение: — Дим, не переживай ты. Он взрослый мужчина, найдется сам. Ну может у девушки он, или к друзьям поехал… — Да понимаю я, ты это уже сто раз говорила. Катя отвлеклась на разговор с кем-то, видимо вошла на рынок, и Димка сбросил звонок. Он упал на диван и запустил руки в волосы. С друзьями он, ага… Катя не знала, как и после каких событий пропал Женька, Дима не смог ей рассказать. …В последние дни в больнице он буквально сходил с ума от скуки. Музыка надоела, в парк сходить не пускали, куча обследований и постоянная сонливость. Он тогда замучил Женю своими звонками, и тот, в конце концов приехал к нему и отобрал у врачей на целых полдня. «Ему полезен свежий воздух и смена обстановки», - заявил он тогда. И парни пошли гулять в сквер возле больницы. Было немного ветрено и прохладно. «Пасмурно, да?» - спросил Димка. Он не чувствовал солнца на лице. Женя недолго помолчал перед тем как угукнуть, наверняка по привычке кивнул, Димка уже привык к таким паузам. Они шли про гравийной дорожке, шурша мелкими камушками, Женя рассказывал об окружающих их людях, о шикарной попе девушки впереди. «… такая небольшая, но аккуратная, как раз по размеру ладони, так и сжал бы,… Ой, извините, это я не о вас!» Последняя фраза прозвучала чуть громче, наверняка девушка услышала их разговор и обернулась. Димка сказал тогда, что фразой «это не о вас» Женя по любому оскорбил ее еще больше. Потом они сидели на скамейке и ели какие-то сладкие орешки в муке или в тесте, Димка не понял, но ему понравилось. Он снова прокрутил в голове те слова Жени: «…вот объясни мне, как можно быть таким противоречивым. Ты любишь гулять в одиночестве, но не можешь пробыть дома один и часа, не впав в депрессию, сразу звонишь мне, ты стремишься к независимости и самостоятельной жизни, но так переживал из-за отъезда сестры, в день нашего знакомства ты нервничал из-за того, что я шел рядом, хотел помочь, а сейчас не хочешь отпустить мою руку. Как так?» Димка тогда промолчал. Он не знал. Всегда так получалось — он отталкивал людей от себя. Хотя и любил общаться со сверстниками, в юношестве так вообще сорванцом был, но, становясь старше, стал ценить одиночество. А потеря зрения совсем загнала его в собственный футляр мыслей и страхов. Не хотелось видеть никого (да и не получилось бы), но совсем одному было страшно, поэтому он так цеплялся за сестру. А Женю он легко впустил в свой мир. Начал ему доверяться, полностью, открыто, привязался. А потом… …они сидели бы на той скамейке еще долго, но вдруг пошли какие-то осадки - не то дождь со снегом, не то снег с дождем. Женя схватил его за руку и потащил куда-то, на ходу быстро командуя «левее», «шагни выше, поребрик», «не вляпайся, лужа». Дождь усиливался, они бежали по гравию, потом по мягкой прошлогодней траве, и вдруг стало потише, дождь не бил холодными пульками по макушке, ветер стих. Пахло немного землей и общественным туалетом. — Где мы? — Не знаю, беседка какая-то старая, — Женя стряхивал с его капюшона воду, заботливо придерживая за плечо. — Пересидим тут, если совсем не разойдется, пойдем обратно. — А если это надолго? — Димка вытянул руку в сторону, пытаясь оценить размеры помещения. — Тогда побежим. Мы ж спортсмены теперь с тобой. — Женя усмехнулся, взял Димкину правую ладонь, обхватил за левое плечо и, стоя за спиной, повел «осматривать» беседку. Когда пройдя по кругу они вернулись к выходу, Дима повернулся к Жене, оказавшись неожиданно близко к его лицу. Он хотел спросить, есть ли в беседке скамейка, а Женька вдруг взял его лицо в ладони и быстро прижался губами к губам. …Поворот ключа в замке двери отвлек Димку, тот не сразу вспомнил, что он находится дома, так глубоко ушел в воспоминания. Идти встречать сестру не хотелось. В голове обрывками пронеслось, как Женя резко оттолкнул его от себя ладонями, как отошел в дальний угол и позвонил медсестре из клиники, как молчал, молчал и сам Димка, растерянно держась за стену беседки как за последнюю опору. Он не слышал, как Женя вышел в дождь, но почувствовал, что он находится под старой деревянной крышей один. Минут десять спустя мокрая холодная ладонь взяла его чуть выше предплечья, и какой-то совсем незнакомый, хотя вроде тот же хриплый голос сухо сказал: «Идем». Через пару минут молчаливого бега под дождем они остановились, и его руку обхватила мягкая девичья ладонь. В здание они пошли вдвоем с медсестрой. Слушая рассказ сестры о погоде, очереди на рынке и гаде-начальнике, Дима машинально кивал, а сам подумал еще раз послушать то сообщение на автоответчике. Может, есть там какой знак, тайное послание, намек, куда он уехал… -… А на улице-то подморозило так, видно зима решила, что пришло ее время. И правильно, а то к Новому году без снега бы сидели. Дим, что приготовить? Может, курицу? Сестра всеми силами пыталась отвлечь его. Было неловко перед ней, стыдно, что так распереживался. И еще очень хотелось рассказать, но разве о таком рассказывают? Как ей сказать, если и себе-то говорить не хочется. Вертится мысль назойливая, но отмахиваешься от нее, как если бы — забыл это, значит не было этого. Но не случилось же ничего страшного? Не взорвалась целая планета? И его внутренний мир не рухнул. Женька. Он будто был всегда. Свой и родной. И не страшно, и не стыдишься. Себя. Ощущения своего. Ведь каждый раз, когда касались руки, когда тепло чужого бедра рядом на диване, когда в ночной чужой квартире — дыхание сбоку — каждый раз это было так замирающе-сладко. И хотелось больше и дальше. И вот то самое дальше случилось. И что теперь? Димка пытался нащупать катастрофу. Брезгливость или стыд. Ничего такого не обнаружилось в душе, абсолютно. Была только тоска и волнение. Хотелось к Женьке. Послушать голос, помолчать вдвоем. Руку подержать. Куда ж ты пропал-то… *** Вечер пришел как всегда незаметно. Как и всегда для него. Просто сестра вошла к нему и сказала, что девять вечера, а он не ужинал, что так нельзя, доведешь себя, Дима, ну честное слово. Даже сил отмахиваться от нее не было. Передвигаясь, как сомнамбула, он прошел по коридору к кухне, где сестра суетилась и гремела посудой. Она еще вдобавок и говорила что-то, но шума было слишком много, а желания внимательно слушать ее — не было совсем. Поэтому фраза «Ну все, я пошла, посуду не мой, завтра я сама», стала для него полной неожиданностью. — Стой, куда пошла на ночь глядя? Ответом ему была львиная доля праведного гнева и возмущения и фраз «Ты никогда меня не слушаешь», «Вечно по шесть раз повторять надо», «Я перед кем тут распиналась» и прочее, прочее. Но из всего этого сумбура он уяснил, что останется на эту ночь со своими мыслями наедине — Катерина убывала нянчить чужого ребенка пока его мать с чужим дядей идет устраивать личную жизнь. Мелькнула было мысль, что сестра, чем содействовать семейному счастью подруги, могла бы подумать о своем. Но, махнув хвостом, мысль ушла. Высказывать ее было лень. Все было лень. Даже запереть за сестрой дверь, так что, допивая чай, он услышал как защелкнулся замок захлопнутой двери и почти физически ощутил, как остался совсем один. Интересно… А скажи он сестре правду о себе — как бы она приняла? Ну, в целом, это его жизнь и его предпочтения. И не пятнадцать ему ж поди. Но вот живет же где-то в душе все еще то детское «А что скажет Катя?». Пора. Пора ломать себя. Пора жить свою жизнь. Пора уходить. Мысль о переезде чуть вдохновила. Работу абы какую поискать. Пенсия опять же. Впроголодь, но жить можно будет. Главное жить самому. И жить подальше от квартиры напротив, той квартиры, в которой так гулко в пустоту звенит дверной звонок без ответа. И словно откликнувшись на Димкины мысли, раздался стук в дверь. Странно, почему стук, опять что ли свет выключили. Димка поплелся в прихожую, нарочито медленно, чтоб сестра побесилась там за дверью — она не любит опаздывать и не любит возвращаться, причем это не мешает ей делать и то и другое постоянно. Он отпер входную дверь, досадливо бросив: — Вечно ключи забываешь, привяжи их на сумку что ли… Димка шагнул назад, пропуская, как он думал, сестру. Только хриплый тяжелый кашель вошедшего подсказал, что на пороге совсем не Катя.