Старший и младший

Этот глупый наивный малыш ничего не понимает. Он хочет оставить все, как прежде, потому что это очень удобно. Он уже привык, смирился, подчинился. Но... Но это неправильно! Как бы сильно я его не любил - я не смогу быть счастлив, пока буду знать, что он со мною остается поневоле, по привычке. И, черт возьми, до боли хочетя не отпускать его... Твою мать, он поцеловал меня!.. Первый!.. Сам!.. Что это значит?! Миша никогда не делал настолько... опрометчивых поступков. Теперь я, кажется, начинаю понимать. Он провоцировал меня весь этот разговор, и провоцирует сейчас, жадно впиваясь в мои губы, заставляя дрожать от одной только его близости. Его руки скользят по моей спине, а бедра вжимаются в мои... Он хочет меня. Я всегда умел доводить людей до греха. Однажды на спор соблазнил серую мышку в нашей приюте, так она потом всегда обходила меня за три километра и очень обиженно глядела из-под длинной челки. Мне, в принципе, было без разницы, у кого вызывать страсть - это было само по себе забавно, как игра. Но в последствии меня мучила совесть: я ведь таким образом сознательно изменял Мише. Я сознательно отталкивал его от себя и сумел привлекать только одним - грубой силой, против его воли; к себе, эгоисту, поближе. Но становишься старше и понимаешь, каким гадом был... И сейчас, прижимая к себе дрожащее от страсти худенькое тельце брата, чувствуя, как его возбужденный член трется об мою промежность, осознавая, что все это Миша предлагает мне добровольно... Я отказываюсь. - Уходи, - прошептал я ему в губы, а потом оттолкнул и вновь повернулся к окну. Внутри бушевал ураган. - Вить... - Уходи!!! - почти сорвался я. Но вспомнил, что внизу сидит очень внимательная старушка, которая так и жаждет узнать чужие секреты. - Выйди. Вон. - Ты, кажется, меня не понял... - Изменившимся голосом произнес Миша. - Я действительно тебя люблю. Не так, как нужно любить брата, черт тебя подери! Кажется, мир завис. Все замерло и замолкло - или я оглох. Такое потрясение охватило меня, что ни вдохнуть, ни выдохнуть не было сил. Я замер, громом пораженный. И по инерции продолжал слушать торопливую исповедь ребенка, который уже вырос. - После смерти родителей нас было двое, и мы должны были помогать друг другу. И понимать. Но ты решил отрешиться от всего, только не тоской, а яростью. Ты, кажется, возненавидел весь мир. Однако я верил, что ты любишь меня. А когда ты пришел ко мне в первый раз и... - Миша всхлипнул, то ли переживая неприятные воспоминания, то ли чувствуя сейчас какое-то собственное горе. - Я, да, был перепуган до смерти. А потом... Искал тебе оправдания. Ты ожесточился, но я верил, что твоя любовь ко мне не угасла. И со временем находил этому все больше доказательств. О да, ты любил меня, но как брата ли?.. Ты приходил ко мне часто, заставлял глухо стонать в подушку, дабы не разбудить соседей. Ты причинял мне боль, но и ты дарил наслаждение. И если страдание я знал еще до того нашего дня, то наслаждение... Ты был моим проводником, путеводителем, учителем... Да, пусть жестоким, но я любил тебя, брат, а потому все прощал. Уже тогда я любил тебя не так... Не так... Миша лжет. Лжет, чтобы не причинять мне страданий. Он понял, что я люблю его, и решил поступить благородно. Я не вижу другого объяснения! А меж тем брат продолжал, лихорадочно выпаливая слова и давясь ими: - Помнишь тот раз, когда я впервые застонал от наслаждения, а не от боли? Ты же помнишь , верно? О, я тогда подготовился, чтобы, наконец, не причинять друг другу неудобств. Я еще тогда не знал, что ты любишь боль, а не блаженство... А потом ты стал ловить мое неумело скрытое наслаждение. Я думал, ты излечиваешься от своей садистской болезни. Я надеялся на это. Я верил. И, кажется, не напрасно, ведь ты до сих пор ловишь на моих губах своими мои вобужденные стоны... И стонешь в ответ. Мой член, было успокоившийся под тяжестью полученной невозможной новости, вновь вскочил. О да, я помню, я все помню. Как хотел подчинить тебя себе, доказать свою власть, командовать... Ведь больше ничего тогда мне не надо было. Время шло, я понимал, что нужно переосмыслить ценности, и именно тогда услышал твой знаменательный счастливый полувсхлип. И вся моя ярость как-то сдулась, уступив место настоящему возбуждению. Но, конечно же, такой упрямый осел, как я, не признается себе в очевидном до последнего. - А еще я до этой минуты не верил, что мои чувства будут взаимны... О да, иначе я бы никогда не осмелился признаться! Я пытался удержать тебя, провоцировал как мог... И тут ты меня оттолкнул. Я замер, чуть дыша. Что он сейчас скажет?.. - И до меня дошло: ты сказал правду! Ты действительно хочешь моего счастья! Ты действительно был готов пожертвовать своими чувствами ради моего благополучия! Ты действительно... Любишь меня! - Ты, видимо, что-то перепутал... - Ядовито ухмыльнулся я, не оборачиваясь, боясь выдать настоящие чувства. - Вить, - по голосу понял, что он улыбается. И приближается. - Мы всю жизнь вместе. И я никогда так крупно не ошибался в отношении своих и твоих чувств. И я никогда больше не допущу такой ошибки! - яростно воскликнул Миша, и тут я резко обернулся. Наши носы встретились и взгляды пресеклись. О да, мы не могли уже сдерживаться - это было бы жестоко. Ха, и о жестокости говорит садист... - Значит, ты меня любишь?.. - с трудом преодолевая мучительное желание зацеловать своего хрупкого брата, прошептал я ему в губы. - Да... - Закрыл он глаза, тянясь ко мне. - Значит, ты уверен в моих чувствах к тебе? - Да! - нетерпеливо отозвался брат, прижимаясь ко мне всем телом. Я уже на грани. - Тогда почему я не жалею твоих чувств, причиняю боль, физическую ли, моральную?.. - Потому что, - томно приоткрыл он глаза, - был дураком. А сейчас понял, каким был кретином - и решил отпустить. Только вот уже поздно. Ты собираешься целовать меня, или инициативу проявить?! Все, карта бита. И я сдался.