Старший и младший

Миша не понимал, почему Виктор постоянно сверлит его раздраженным взглядом. Ну, пришла Сьюзи в гости, ну, любезничает - и что? Была шальная мыслишка, что братец ревнует, но это было бы слишком глупо. Виктору никто не нужен. А все его действия направлены только на удовлетворение собственных потребностей. А как все сложилось, если бы их не забрали из детдома? Наверное, побои бы точно не прекратились. По-прежнему за любую провинность Миша бы получал тяжелой дланью по заднице и, стиснув зубы, терпел. Терпел, потому что любил брата. И тот его любил. Миша знал, что у них никого нет на свете, кроме друг друга. Он понимал, что Виктор желает ему только добра. Но одновременно с этим он и утверждал свой авторитет среди детдомовцев, что ему нравилось. Сила всегда всех убеждала. Сила - и жестокость. Ведь это так жестоко - бить своего брата, единственного в мире близкого человека!.. Но Миша знал, что виноват. И наказание принимал покорно. Не надо было ему тогда играть в бутылочку на желание. Не надо было целовать Машку. Не надо было этого делать на глазах у Вити... Надо отдать должное старшему брату: он сдержался. И сдерживался до тех пор, пока не пришли они в свою комнату. - Ты знал... - зашипел Витя, лихорадочно вытаскивая из штанов ремень. Миша судорожно сжался в комочек на своей кровати и не проронил ни слова. Он знал. - Мы клялись, что никогда... - Продолжал змеиную песню старший, удобно укладывая в ладони кожаный хлыст. О да, самый настоящий смертоносный беспощадный хлыст. - Я же ничего... - Пытался тогда оправдаться Миша, но в следующую секунду подавился рыданиями, потому что щеку опалила жгучая боль. И потом эта боль разгоралась во всем теле, покуда Виктор расластывал его на кровати, обнажал и сек, сек, сек... Кажется, он даже наслаждался этими сдавленными стонами и редкими всхлипываниями. А все остальные детдомовцы думали, что Миша тряпка. Но какая разница? До них ему точно не было никакого дела. Куда острее он понимал, что причиняет душевную боль своему брату. Куда там уж физическая - когда Витя склоняется над его худеньким исполосанным телом, и его лицо приобретает такое мученическое выражение... Нет, это не жалость. Это боль от того, что младший нарушает свою клятву. А ведь это неправда. Миша никогда не хотел ее нарушать. Но признавал, что его поведение это не доказывало. А потом привычная жизнь как-то закрутилась, завертелась... Мир раскололся, заиграл красками, как калейдоскоп, и остановился на невероятной картинке - их взяла американская семья. Но хуже всех было то, что ничего в отношениях братьев, в сущности, не изменилось. Точнее, жестокость, как и вечное недовольство старшего, не изменились. А вот формы проявления своего раздражения, даже гнева - ох какие претерпели изменения!.. ... Майкл поморщился и поймал исподлобный мрачный взгляд брата. И вздрогнул. В тех темных глазах было беспощадное обещание. Надо сказать, что новый вид наказания был сначала мучительно бесстыдным. В привычных побоях были свои закономерности, все предсказуемо, а потому терпимо. В тот раз, спустя неделю после их приезда в новый дом, в то раз... начался ад. И этот ад начался в сердце Миши, поскольку ему было... до гадкости хорошо. Эта непривычная сладкая боль, эти синяки в непривычных местах, эти сильные руки там, где раньше их не было... Ново, страшно, волнительно... И чертовски приятно. Почему так произошло? Как это случилось? И когда Миша захотел отдаваться желанию, несмотря на то, что его поступки причиняли невыносимые страдания брату?.. - Майкл, ты меня слышишь? - воскликнула Сьюзен, пристально глядя на мальчика. Тот встряхнулся и приветливо улыбнулся: - Да, конечно. Еще пирожное? - Спасибо, - смутилась девочка. Мэйган зашла в комнату и посмотрела на того, кто менее всех был расположен к приятной беседе: - Виктор! Почему ты молчишь? - А что я должен говорить? - огрызнулся старший. Майкл помрачнел. Он ненавидел, когда брат неуважительно относился к той, которая его пригрела. Виктор никогда не умел быть благодарным. - Во всяком случае, - строго заговорила Мэйган, -не стоит портить гостье настроение своим хмурым видом! - Да ничего, тетя Мэг! - с полным ртом ответила Сьюзен. - Мы с Майклом почти не обращаем на него внимание. Это стало последней каплей. Виктор, громко ударив ладонью по столу, резко отодвинул стул и вылетел из столовой. Миша проводил его взглядом, полным боли. Ах, нет, зачем ты, Сью, так?.. Какая же ты еще маленькая и глупенькая... - Я проверю, все ли с ним в порядке, - тут же вскочил Майкл. - О нет, - засуетилась женщина, - останься. Я сама пойду к нему. Они оба знали, что в Виктор никого не пускал в свою комнату. Никого. Кроме Миши. - Сью, прости пожалуйста, - виновато глянул он на девочку и вихрем вылетел из комнаты. Дверь в спальню брата была, конечно же, закрыта. - Вить, это я, - на русском произнес Миша, осторожно стучась. - Иди вон. - Ты хочешь выплеснуть на меня свой гнев, но тебе мешает благородство? - иронично сказал младший, вздрягивая от звука приближающихся с той стороны шагов. - Какой же ты все-таки... - Прошипел, щелкая замком, Виктор. - ...Понимающий. "Почему я услышал сарказм?" - удивился про себя младший, входя. Комната была выполнена в черно-красных тонах. Под стать вечному настроению брата. - Ты же понимаешь, - привычно залебезил Миша, с мазохистским волнением готовясь к неизбежному, - что Мэйган не простила бы мне, что я давно не приглашал Сью!.. - Плевать! - рявкнул Витя, подходя к окну и рассматривая пейзаж. Он был неривычно сдержан. - Я правда сожалею... - Почти разочарованно произнес младший, делая неуверенный шаг вперед. Он провоцировал брата, но еще никогда не был инициатором наказания. - Верю. - Тогда почему ты так... Спокоен? - Потому что кое-что понял. Да, понял. - Что же?.. - похолодело все внутри у Миши. - Ты достоин нормальной жизни. - Так, но ведь раньше... - Я знаю, что было раньше! - прогремел Виктор, не оборачиваясь. И добавил уже тише. - Но это мои проблемы. Это я не мог увидеть нормальной семьи. Ты же на все смотришь по-другому. Ты... Даже если твоя жена окажется сволочью - ты не уподобишься ей. Ты не оставишь своего ребенка. Никому. Никогда. - Витя... - Растеряно прошептал Миша, чувствуя, как его сердце ухает куда-то глубоко. Еще один шаг - и он почти рядом с братом. - Витя... Я... - Я все сказал. Уходи. - С холодным спокойствием сказал старший, так и не показав свое лицо. - Ты не прав. - Решился Миша. - Я не такой. Боюсь, что... Что мне не нужна семья. То есть... Мэйган, конечно, добра. Джонатан - лучший отец в мире. Я рад, что передо мной такой пример для подражания. Но, черт... - Запустил он пальцы в свою шевелюру и затоптался на месте. - Ты всегда был для меня единственной семьей, брат. И тут Виктор ошарашено обернулся. - Ч-что?.. - давился он словами, стремительно наступая. Он всегда предпочитал словам дело. - Что ты несешь? И это после того, как я... Как я так поступал с тобой?! Миша отступал, пока не почувствовал лопатками стену. Его глаза панически округлились. Но решительность не угасла: - Да. Потому что я сам был виноват. Спасибо, что не отрекся от меня. Витя, мне никто не нужен, кроме тебя. - И что же, - насмешливо начал старший, приближая свои темные глаза к лицу младшего, - ты хочешь, чтобы все продолжалось, как прежде? Всегда? Дождавшись неуверенного кивка, он задыхающимся голосом спросил: - Почему?.. Миша отвернулся и прошептал: - Привык, наверное. Не знаю. Не представляю другого будушего. - Ты понимаешь, что это звучит, как признание? - истерически засмеялся Витя, не смещая, впрочем, ни на йоту свое тело. - Да. Понимай, как хочешь. Я нужен тебе. И я останусь. Даже на всю жизнь. - Ой, только не надо этого самопожерствования!.. - отстранился, наконец, старший, и захохотал. - Ой, дурак!.. Ой, идиот! - А еще кретин, - услужливо подсказал Миша, а потом накинулся на брата и прижался к его губам своими. Витя, еще не до конца понимая, в чем дело, машинально ответил. А потом обвил руками худое тело брата, привлек к себе и страстно поцеловал брата. Миша почувствовал, как сегодня брат изменился. Изменился во многом. Эти его странные слова... Что случилось? Почему он захотел этого - отпустить?.. И откуда взялась эта робкая нежность, с которой он сейчас обнимает его, Мишу?