I Love You. I Hate You

Часть первая

Ваш маленький Кай замерз, о Снежная Королева! М. Ц.

1       …«Прекрати… Я прошу…» — Шепот еле слышен за резким звуком раздираемых кружев. Разорванное платье падает куда-то вниз… Сквозь изрядный слой косметики на лице жертвы проступает неподдельный ужас; этот факт только вызывает на лице насильника злую усмешку, и он делает все, чтобы заставить жертву кричать от боли. ***       Гакт невольно вздрагивает во сне и открывает глаза. Этот сон повторяется из ночи в ночь уже неделю или около того, но смущал не сам факт… гм… — будем называть вещи своими именами — изнасилования, а лицо Маны, искаженное ужасом и болью. От сна оставалось неприятное ощущение и горький привкус во рту. И этот жуткий образ все стоял перед глазами.       Сейчас лицо Маны, мирно спящего рядом, было спокойным, как и всегда. Спокойное и прекрасное лицо. Губы чуть приоткрыты, волосы растрепаны, а в остальном он даже во сне все тот же Мана, которого знают все. Впрочем, Гакту больше нравилось, когда его любовник был без грима…       — Прекрати на меня смотреть… я пытаюсь уснуть, а ты мешаешь… — произнес вдруг Мана.       — Извини, — пробормотал Гакт, послушно отворачиваясь.       «Не смотри на меня!» Смотреть на Ману дольше секунды строго запрещено. «Не смотри на меня, когда я одеваюсь!», «Не смотри на меня, когда я раздеваюсь!», «Не смотри ТУДА вообще никогда, слышишь?!» Сексом они всегда занимались так, чтобы Гакт не мог видеть лица Маны. «Закрой глаза!» — «Тут и так темно!» — «Как будто я не знаю, что у тебя зрение, как у кошки!»       Были и другие табу. Но это раздражало Гакта больше всего. К сожалению, следующим пунктом в непечатном списке запретов шло «Не спорь со мной!», поэтому протестовать было бы бесполезно и чревато полным отлучением от… А этого Гакт бы не пережил.       Все то время, что они спали вместе, он никак не мог понять, почему терпит все это. Но было в Мане что-то такое, что заставляло подчиняться ему и не просто терпеть, но и быть благодарным за каждую перепадающую ласку. «Просто я люблю его», — однажды решил для себя Гакт.       — Мне кошмар приснился, — сказал Мана после некоторого молчания. — И ты там был… — Голос его дрогнул (или Гакту только показалось?).       — Мана… — Гакт попытался обнять любовника.       — Не трогай меня, — зло сказал тот. — Я же сказал, что хочу спать.       Гакт пробормотал «извини» и повернулся на другой бок.       «Не сейчас, дорогой». Еще одно табу. И с ним тоже приходилось мириться. Еще было «Не давай мне советов», «Никто не должен знать, что я с тобой сплю» и «Не угадал, чего я хочу прямо сейчас, останешься без секса». Встречаться с Маной — это все равно, что ездить по городу, где на каждом втором повороте весит знак «проезд запрещен». Ты можешь, конечно, поехать под знак, но где гарантия, что там нет бездонной пропасти, стада взбесившихся слонов или вертикально поставленных гвоздей?       Об этих правилах не говорилось вслух, но Мана четко давал понять, что их нарушение может привести только к разрыву.       Мана никак не связывал их отношения с работой, и это изрядно все упрощало. Но, с другой стороны, Гакт бесился из-за того, что он должен был их роман скрывать. (На самом деле, об их связи и так все прекрасно знали, но тактично делали вид, что ни о чем не догадываются. И Гакт, в свою очередь, прекрасно понимал, что все не слепые, но продолжал играть по правилам. Что думал и знал Мана, оставалось тайной, покрытой мраком.)       Гакт вдруг почувствовал легкое прикосновение губ к позвоночнику. Невольно вздрогнув от неожиданности, он замер, ожидая, что Мана будет делать дальше. Очень хотелось повернуться, сжать его в объятиях и поцеловать (как минимум), но однажды он так уже сделал, потом пришлось любовника чуть ли не на коленях умолять о близости.       Казалось, Мана решил таким образом пересчитать Гакту позвонки. Он пробирался все выше и выше, дойдя, наконец, до шеи. Его рука при этом гладила живот Гакта, сползала все ниже…       Это запах… эта кожа… податливое тело, с которым можно делать почти что угодно и как угодно. И каждый раз это упоительно. Время останавливается. И единственное, о чем я жалею — я не могу видеть твоего лица в тот момент, когда ты выгибаешься мне навстречу, издавая сладостный стон.       «Тебе хорошо, мальчик мой?» — хрипло шепчет Мана. 2       — Мана… — тихо говорит Гакт и, подумав, добавляет: — Сама…       В ответ лидер группы только бросает короткий взгляд на вокалиста.       — Я не видел тебя две недели… — Голос предательски дрожит. — Я… соскучился.       Ответ звучит так тихо, что Гакт еле разбирает слова.       — Не выдумывай, мальчик, мы почти каждый день видимся.       — Я не это имею в виду, и ты прекрасно меня понял. — Он пытается взять лидера за руку, но тот незаметно ускользает и оказывается в другом конце студии.       — Не забывайся, Гакт-чан.       — Мы же одни…       Мана молчит в ответ. Гакт прекрасно знает, чего Мана не сказал. Кто-то может войти, и, вообще, мальчик, ты опять нарушаешь правила.       — Может, хватит надо мной издеваться? — чуть не плача говорит Гакт.       — Я не издеваюсь. — Мана слега повел плечом. — Я люблю тебя, мальчик, ты же знаешь. Просто… Впрочем, ладно. Если хочешь, я приду сегодня. Нет! — Мана резко отвернулся, когда обрадованный Гакт попытался его поцеловать. — Последнее время ты плохо себя ведешь. Но я приду, раз обещал.       Вечером Мана позвонил. И Гакт сразу, едва увидев имя на дисплее телефона, понял, что он собирается сказать. «Извини, мальчик мой, я не смогу сегодня к тебе приехать… Извини. В другой раз ладно? И не опаздывай завтра на репетицию».       Молча выслушав «прекрасную» новость, Гакт швырнул телефон в стену. А потом взял ключи и вышел на улицу.       Наваждение какое-то. Никогда, никогда, какими бы сложными и дурацкими не были их отношения, никогда Мана не нарушал обещаний. «Я люблю тебя, мальчик, ты же знаешь». Но тогда почему?.. С кем он сейчас?..       Гакт завернул в какой-то бар и застыл на пороге. В дальнем углу сидела парочка. Мана с каким-то парнем. Первым порывом было подойти к ним, опрокинуть стол, дать по морде сначала Мане, а потом этому… блядуну. Но он просто вышел из бара и побрел по улице, матерясь сквозь зубы на Ману, на себя, на весь мир вообще.       Когда их роман начался… Картинка из недавнего прошлого: полутемное кафе, в которое они как-то забрели после репетиции, свет от вечерних фонарей, льющийся из окна, озаряет идеальный профиль Маны, и Гакт, как завороженный, глядит на него и, не удержавшись, целует лидера группы в висок. В ответ Мана сжал его руку и тихо проговорил, не поворачивая головы: «На людях… так больше не делай».       На людях нельзя было ничего. Но ночью можно было практически все, что угодно. Мана был очень нежен и, одновременно с этим, довольно холоден. Это убийственное сочетание приводило Гакта в неистовство, что, в свою очередь, злило Ману, потому царапины на теле заживали долго…       Пробродив по улицам несколько часов, Гакт обнаружил, что находится рядом с домом. Возвращаться в пустую квартиру не хотелось, но идти больше все равно было некуда, а видеть никого не хотелось. Он чувствовал, что, если кто-нибудь спросит у него, как дела, то он попросту расплачется. Ну, не признаваться же друзьям, что ревешь из парня, который носит платья чаще любой девушки и называет тебя «мой мальчик»!       У двери его квартиры кто-то был. Он сидел прямо на полу, опершись спиной о дверь, атласная юбка разметалась по полу.       — Мана?! — Гакт почувствовал, что задыхается. — Что… Мана!       — Я уже час тебя жду, — отозвался тот, поднимаясь и изящным жестом отряхивая платье. — Может, дверь все-таки откроешь?       Руки дрожали, и проклятый замок поддался не сразу.       — Я замерз, — сообщил Мана, проскальзывая в комнату и, аккуратно расправив платье, опустился в кресло. — Сделай чаю. Пожалуйста.       Гакт вдруг почувствовал, что очень устал. Ему хотелось только одного: сесть у ног Маны и положить голову ему на колени. И больше ничего. И чтобы остального мира просто не было: ни каких-то смазливых парней в барах, ни саднящей боли в груди, ни завтрашней репетиции…       Но вместо этого он только кивнул и отправился на кухню.       — Спасибо, — сказал Мана, беря чашку. — Я… я думаю, что должен извиниться. У меня были кое-какие дела. Но оказалось, что я вполне мог приехать к тебе…       Гакт не выдержал. Он опустился на пол, около ног Маны и уткнулся лицом в атласные складки. Сейчас он жалел, что психанул и ушел из дома. Рассказать ли Мане о том, что видел его в баре? Нет, не стоит. Он же сказал: были дела.       Мана гладил «своего мальчика» по голове, перебирая его волосы. В комнате было очень тихо. Гакт блаженно закрыл глаза, поглаживая под платьем ножки Маны. «Вот так бы… всегда… — думал он. — И так умереть. Вместе. С ним».       — Я видел тебя в баре, — произнес вдруг Мана, и эта фраза прозвучала, как пощечина. Буквально ее можно было бы перевести как: «Уж не шпионишь ли ты за мной?!» — Конечно, ты оказался там случайно… — «Разумеется, ты пришел туда, потому что следил за мной! Ах-ах, ты плохой мальчик!» — Я заволновался. И отправился к тебе. Не сразу, конечно, но… Я очень испугался, когда не застал тебя. Ты напугал меня, мальчик.       А вот это что-то новое. Гакт ушам своим не верил. Он поднял голову.       — Мана… я…       — Тсс! — Он прикрыл «мальчику» рот ладонью, и тот слегка поцеловал ее. — Ты должен доверять мне, слышишь? Иначе у нас ничего не получится.       Таким же тоном родители говорят детям что-то типа: «Если ты не будешь хорошо учиться, я буду вынужден наказать тебя, ты понял?»       — Хорошо. Но не думая, что я следил за тобой. Я там случайно оказался.       — Я именно так и сказал, мальчик. Но ты тоже не должен подозревать меня в чем-то. Это была деловая встреча, понятно? — Произнося последнюю фразу, он приподнял лицо Гакта за подбородок, вынуждая того посмотреть себе в глаза (конечно, только на мгновение). — А теперь спать, мальчик мой. Нам нужно выспаться.