***
Когда через день приехала Нинбретиль, то призналась, что не узнала меня. Странно, но лично я никаких изменений, кроме поселившейся глубоко внутри боли, не заметил. Мне казалось, что жизнь продолжается, что невозможно её остановить, когда так стремительно всё меняется. — Наступила эпоха людей, — вздохнула сестра, стоя с бокалом вина у окна и любуясь дождём. — Ты уверен, что ждать среди смертных будет легче? Не сегодня завтра даже отец согласиться с тем, что пришла пора уходить… Впервые мне так хочется увидеть эту занозу, — усмехнулась Нинбретиль. Который это уже бокал? — Ты слишком сгущаешь краски, — улыбнулся я, обнимая сестру и отнимая вино. Редко она так пьёт, чтобы не знала, что говорит. — Будущее так туманно… — Особенно моё. Твой выбор был отцу по сердцу, а что он скажет о моём? — Я уставился на сестру, как на ожившую статую, ожидая продолжения. Нинбретиль вернула свой бокал из моих рук и словно для решимости выпила содержимое залпом. — Это Гэлдор. Ему ты веришь как себе, но будет ли этого достаточно для отца? — Гэлдор мой верный воин, первый, кто встанет во главе, если со мной что-то случится. Такому эльфу я готов доверить своё сокровище, — сказал я, привлекая сестру в объятия, пряча улыбку в её волосах. — Я за вас горой буду! Я был счастлив за сестру. Это дало возможность отвлечься от своих собственных бед. Сразу же в голове всплыли образы их будущей свадьбы. Как же я был погружён в собственные заботы, что даже не замечал, как мой верный соратник всегда стремился лично присутствовать на отчётах о проделанной работе перед королём и принцессой. Конечно, я сделаю всё, чтобы они были вместе. Отстранившись, я увидел свою сестру как будто впервые. Влюблённую, довольную и вместе с тем очень скорбящую по мне. Нинбретиль всегда была выше всех чувств, ледяная глыба под стать отцу, но я её любой люблю. Особенно сейчас, когда она доверила мне свои переживания, в обмен на мои. — Мне жаль, что её нет рядом, Листочек! Ты только обещай, что будешь ей верен, ладно? — Кажется, ты выпила лишнего, дорогая, — рассмеялся я с пьяных слов сестры. Она прильнула ко мне, покачиваясь и напевая вальс. — Я всего лишь радуюсь, что ты наконец открылся. Мне всегда казалось, что сестра будет против этой связи с человеком, что она поддерживает отца в стремлении сохранить чистоту крови, а на деле влюбилась в нандор и всё ждёт, когда я позову замуж сумасбродную девицу, с которой у неё с самого начала не сложились отношения. Хитрая! Хотела обрушить первую волну отеческого гнева на меня. Сестра даже ударила Джессику, когда увидела, что мы всё ещё вдали друг от друга. Никогда не думал, что изнеженная принцесса на это способна. Оказалось, Нинбретиль так переживала, что едва сдерживалась, чтобы не отправиться в путь за нами, лично всё контролируя. Глупая! Я всегда буду на её стороне, пусть даже полюбит конюха или печника. Уложив изрядно выпившую сестру спать, я ушёл в комнату Джессики. Я не хотел расстраивать себя ещё больше, погружаясь в ещё не выветрившийся запах сладостей, которые она всегда таскает в кровать, но ноги сами понесли. Заперев дверь, я наверное выглядел как сумасшедший, касающийся всего, чего касалась она. Постель была аккуратно заправлена, туалетные принадлежности разложены по местам, о том, что хозяйка ещё вернётся, напоминали брошенные в угол сапоги. Она забрала оружие, походный костюм и даже свой подарок в виде гребня, но я-то знаю, что где-то там, в чаще леса, всё ещё бьётся сердце мечтательной девчонки из другого мира. И так безумно люблю её зелёные глаза, что обязательно сохраню его, спрячу под самым раскатистым кустом белой сирени! Я поймал себя на том, что не скорблю об утрате. Во мне плескалось чувство безграничного счастья быть любимым. Жажда увидеть, услышать, почувствовать была невыносимо болючей, но вместе с тем такой правильной, будто всё в жизни встало на свои места. Покидая Имладрис, я велел собрать все её вещи, чтобы вернуть их в комнату хозяйки. А ещё мне было наконец любопытно засунуть нос в ящик, в котором хранились вещи из другого мира без вреда для здоровья. Конечно, Эсса всегда охотно отвечала на вопросы о другом мире, но никогда не показывала предметов, связанных с ним, потому что считала, что слушать — одно, а видеть собственным глазами доказательства — другое. Я впервые увидел фотографию, подписанную другим именем. Эсса с чёлкой выглядела как в нашу первую встречу: наивной и инфантильной. Какие-то странные блокноты с цифрами и именами, девчачьи принадлежности, очень старые, но не менее любопытные, здесь даже лежал пистолет, разговор про который зашёл очень давно. Отложив незнакомое оружие подальше на всякий случай, я вернулся к фотографии и оставил её себе. Я уже всё равно получу по ушам за то, что залез без спросу, схвачу заодно и за кражу. Мысли о том, как бы она отреагировала развеселили, что подтверждало мою уверенность в её возвращении. Сложнее всего дался разговор с отцом. — Ты и вправду думал, что я буду против счастья своего сына? — хладнокровно сказал отец, что-то усердно записывая. Кажется, я выбрал неудачно время для разговора. Он поднял на меня взгляд и отложил перо. Я случайно вспомнил о ручке, найденной у Эссы в комнате. Мы очень отстали от людей её мира. — Что весёлого? — склонил голову на бок отец. Я заложил руки за спину, как стесняющийся мальчишка. — Я думал об этом двадцать лет, — признался я, получив в ответ усмешку. — Если бы ты дал повод думать иначе… — Мне нравилась Джессика. До тех пор, пока я не понял, что случайно встал между вами. Тогда я стал просто ждать твоих шагов. — Отец поднялся со стула и подойдя к столику у стены, налил два бокала вина, протягивая один мне. Но что-то не лезло. Ком непонимания его слов застрял в горле. Я был так близок к догадке, когда думал, что между ними может что-то быть. — Время шло. Ничего не менялось. — Я хотел показать ей, как прекрасен наш дом, когда тьма не живёт под его сенью, — выдохнул я, едва не роняя слёзы. Странно, что рядом с большим и сильным отцом мне всегда хотелось быть слабее. Чтобы пожалел, обнял и направил на правильный путь. Я уже давно доказал, что вырос и как силён, но мне не хватало возможности быть уязвимым. — Слишком много упустил. — И так много работал над этим, — сверкнул глазами в полумраке кабинета отец. Он так хитро посмотрел, будто догадался, что я прогулял уроки. — Что же случилось? Почему её здесь нет? — Потому что она доверяла не тому. Всё случилось так быстро… Мы можем никогда больше не увидеть друг друга. И всё же я не покину Средиземье как собирался. — Ты хотел уйти в Валинор? — удивлённо вскинул брови отец. Но очень быстро взял себя в руки. — С чего вдруг? Я ведь не стал бы сердиться за твой уход, хоть ты и был нам нужен. Ты сделал выбор в пользу других, прошёл трудный путь. Я горжусь тобой, сын! — Благодарю, — искренни поблагодарил я отца за доверие. — Я хотел уйти, если получил бы отказ. Но не было ни его, ни согласия. Мы расстались не друзьями, но и не любимыми. — Время расставит всё по своим местам. — Отец забрал нетронутый бокал из моих рук. — Твой выбор я уважаю и одобряю. — Правда? — всё ещё не веря переспросил я. Я знал, что Эсса нравится ему, но думал, что не в качестве невестки. — Она ведь не человек. — Я знаю — улыбнулся отец. — За это ты её и любишь.***
С одобрением отца и сестры ушли все сомнения. Я сделал выбор в пользу сердца, ликующего от свободы любить. И я любил. Так крепко, что едва ли сам осознавал, как прожил годы в ожидании. Каждый день был наполнен предвкушением встречи. Каждая минута — сладкая пытка. Но были в этой череде дней и чёрные полосы, когда тоска накатывала волной, и каждый метр Дворца напоминал, как я ничтожен перед судьбой. Стены стали давить на голову, я всё чаще пропадал в Лесу, силясь уничтожить все оставшиеся следы зла. Будто с уходом Тьмы, вернётся мой Свет. Очистить дом и мысли, защитить брак сестры от пылкого недовольства отца, запечатать память о былом — стало планами на завтра. Но первое было выполнено спустя всего лишь двадцать лет, а второе и того раньше, как третье стало жечь огнём. Справив свадьбу сестры в восемнадцатом году Четвёртой эпохи, я принял наконец приглашение Элессара занять Итильен. Как бы я не силился прожить жизнь вблизи сердца любимой, спрятанного под кустом сирени, я не смог выносить одиночества. Сколько бы не убеждал себя, что время разлуки сокращается с каждым днём — всё твердило об ином. Жизнь шла вперёд, а я всё жил мечтой. Никто не вмешивался, наблюдая, как я страдаю. По началу я только и слышал, как все беспокоятся, что я чахну на глазах, перестал улыбаться, отдаваясь работе, но очень скоро это закончилось. Мне предоставили возможность в тишине слушать собственное сердце, упорно не теряющего надежды. Вблизи моря, так нелюбимого ей, я проникался идеей уплыть. Но не мог. Не бросил бы её одну в Средиземье. Я силился увлечь себя строительством кораблей для тех, кто решился отпустить былое, посвятил себя заботе о племянниках, о своём народе, выбравшем путь на Запад или оставшимся. Крики чаек звали уйти каждый день, но здесь было спокойнее, чем там, где гулко стучало сердце. Весна в Эрин Ласгален неизменно приходила в мае, в день её рождения уже вовсю цвели черёмуха и груша, когда в моё лишь дул холодный ветер, да лил дождь. Всюду мыслями мы были вместе. — Сто двадцать лет уже ждёшь… — заметил Гимли и закашлялся. Старость взяла верх и над ним. Две недели назад, мы похоронили Элессара, а близнецы приехали в Гондор, чтобы забрать сестру, но Арвэн ушла, никто не знал куда. Вот, до чего доводит любовь к смертным. Может и Эссы уже нет в живых. Кто знает? — Пора уже начать жить настоящим. Кхе-кхе! Что б меня!.. Девчонка хорошая, но было это целую жизнь назад. Сердце подсказывало, что моё будущее ещё будет счастливым. — Я думаю, что если судьба и существует, то моя неразрывно связана с Джессикой. Не просто так Эру послал её на мой путь, не просто так забрал,.. — задумчиво произнёс я, глядя на заходящее солнце. Пора было отчаливать. — Когда я наконец пойму, в чём моё испытание — она вернётся! Непременно вернётся. — Старый романтик! — буркнул мой друг Гимли. Пусть мы и не часто виделись в последние годы, зато сохранили дружбу, благодаря которой он мог отправиться в Благословенный край. Я последний член Братства Кольца, подарившего начало этой Эпохе, всё ещё живущий в Средиземье. И лишь я один остался, не познавшим счастье.