Цветок лимонного дерева

Дейенерис с сиром Барристаном, Мисхой и Хестер, прожили в Волантисе почти неделю. И едва ли не каждый день они встречались с принцем Эйгоном. Они вместе ужинали и делились воспоминаниями о детстве, вместе ездили в гости к Волантийским триархам, каждый их которых стремился перещеголять другого в роскоши и гостеприимстве. В один из дней Эйгон захотел познакомить ее с Золотыми Плащами. — По правде сказать, Дени, — смеясь говорил он, — все они довольно страшные и грубые ребята. Но зато они помогут нам вернуть то, что принадлежит нам по праву. — Дом, — сказала Дейенерис. — Да, дом, — согласился Эйгон. — Наш дом в Королевской Гавани, в Красном замке. Дени никогда не видела Красный замок и Королевскую Гавань, она даже не помнила Драконий камень, на котором родилась в ночь, когда бушевавшая на море буря топила корабли. Эйгон, которого вытащили из материнских объятий совсем младенцем, тоже не мог помнить Вестеросских земель. Они оба были изгнанниками и беглецами… Для визита в лагерь Золотых Плащей Дейенерис надела черный мужской костюм, который подчеркивал ее фигуру. Ее плечи укрывал алый плащ, расшитый черным жемчугом. Все это были подарки Эйгона. Правда, она не сомневалась, а Эйгон и не особенно скрывал это, что подарки были сделаны ради чести и крови, а не ради любви. Но это скорее нравилось Дени. Любовь идет рука об руку с ложью и предательством, — этому меня научил Джорах Мормонт, — думала Дени. — Хорошо, что Эйгон не пылает ко мне страстью, а я сама спокойна и холодна рядом с ним. Если нам суждено стать мужем и женой, пусть между нами не будет лжи — это самое главное. Когда Дени в сопровождении сира Барристана спустилась по ступеням дворца триарха Белико, ее сердце замерло: во дворе ее ждал не портшез, а тонконогая, белая с серебристым отливом кобыла. «Серебрянка!» — на секунду подумала Дени, но потом поняла, что это другая лошадь, хотя такая же изящная и чуткая. — Принц Эйгон прислал вам эту кобылу в подарок, — сказал ей сир Барристан. — Как ее зовут? — спросила Дени, поглаживая нежные, вздрагивающие ноздри лошадки. — Вы можете назвать ее, как пожелаете, ваше величество, — ответил рыцарь, — она ваша. Воин не дает имени боевому коню, потому что его могут убить быстрее, чем оно запомнится, — подумала Дейенерис. — А если мы хотим вернуть трон наших предков — мы все воины, и я тоже. Она поставила ногу в стремя и, опираясь на руку сира Барристана, вскочила в седло. Сир Барристан пошел рядом, придерживая длинный меч на своем поясе. Эйгон верхом в сопровождении Коннингтона ждал ее у моста. Он тоже был одет в фамильные цвета Таргариенов. Стройный, высокий и среброволосый, он был похож на девичью мечту. А вместе с Дени они составляли поистине королевскую пару. Лагерь Золотых мечей располагался за городом, и Дени была рада выехать их душного Волантиса на высокий речной берег. С холма они с Эйгоном и спутниками видели палатки и шатры, обнесенные частоколом, ряд черепов на пиках, обозначавших дорогу к главному шатру и дымки костров, поднимающиеся в утренне небо. Дени вдруг вспомнила свое путешествие по дотракийскому морю с кхаласаром Дрого. Она украдкой взглянула на Эйгона. Трудно было представить человека менее похожего на ее солнце и звезды, но все-таки он был воином и собирался стать ее мужем и королем. Потом Дени перевела взгляд на сира Барристана и вздохнула. В его верности она не сомневалась, и лучшего защитника нечего было искать. Дени тряхнула головой, не понимая, чем недовольна. Они с Эйгоном въехали в лагерь рядом, как пара, как король и королева. Наемники, выстроившись вдоль дороги, приветственно кричали «Эйгон! Эйгон!» и даже пару раз крикнули «Дейeнерис!». После встречи с сержантами в палатке капитана, Эйгон провел ее по лагерю, где солдаты делали вид, что занимаются своими обычными делами: чинят одежду, точат мечи и другое оружие, чистят и поят лошадей. При приближении Тарагриенов со свитой дела останавливались и Эйгон непременно представлял наемника Дени и рассказывал о его доблести. Дейенерис подумала, что именно так должен вести себя король со своими подданными. Эйгон знал по именам почти всех, а если и забывал кого-то, смотрел ласково на Коннингтона, и тот непременно подсказывал ему имя и звание наемника. В нем не видно спеси, — думала Дени, — но видно спокойное достоинство и гордость. Он будет хорошим королем, если нам удасться отвоевать трон. Пройдя по всему лагерю, Эйгон привел Дени в шатер лагерной кухни, где повара уже выставили на длинные столы блюда с фаршированной рыбой, кониной в сиропе и копчеными птицами-дрок, в изобилии водившимися по берегам реки. Дени села по правую руку от Эйгона, и сир Барристан сел рядом. — Это похоже на свадебный пир, — заметил Эйгон, смеясь и обводя взглядом веселые лица наемников. — Это мог быть и он, если бы вы сделали мне предложение, племянник, — сказала Дени вполголоса, чтобы ее слышал только Эйгон. — Можете считать, что это оно, Дени, — ответил он и накрыл ее руку, лежавшую на столе, своей ладонью. Дени склонила голову. Она понимала, что Эйгон не обязан делать вид, что влюблен в нее, но все-таки расчитывала на большее. — Я подумаю над ним, — проговорила она, наконец. — Не уверена, что соглашусь. Дени с удовольствием заметила, что ее принц смутился и в панике оглянулся на лорда Джона. Он не только не ожидает отказа, они уже заранее считали дело решенным, — поняла она. Наемники выкрикивали здравицы в честь Эйгона и Дейенерис, поднимали чарки за лорда Коннингтона и за доблестного рыцаря Барристана Селми, потом выпивали за членов Золотых Плащей, за капитанов, нынешних и прошлых… Дени выпила уже полбокала, хотя едва притрагивалась к вину, когда кто-то выкрикнул тост за основателя отряда Эйгора Риверса. Дени вздрогнула. Она мало что знала из истории своей семьи, но это имя — ненавистного бастарда, благодаря которому Таргариены едва не лишились трона и так долго не знали покоя — она помнила. Визерис рассказывал о нем еще тогда, когда они в первый раз попытались нанять Золотых плащей. Дейенерис снова глянула на Эйгона — он как раз лихо осушил свой кубок и стукнул им по столу. Дени повернулась к сиру Барристану: — Не странно ли, сир Барристан, что мы, последние из рода Таргариенов, пьем за приверженцев Черного Пламени? — спросила она. Сир Барристан вздохнул: — Я и сам служил Роберту Узурпатору, ваше величество. Все мы совершаем ошибки, все мы отступаем от праведного пути, но есть и то, что нас объединяет. — Неважно, красной или черной масти дракон, дорогая Дейенерис, - вмешался Эйгон. — Он все равно является драконом и все так же изрыгает пламя. Он отрезал ножом кусок запеченой птицы и сбросил ее на тарелку Дейенерис. Пока Дени отщипывала кусочки сладковатого мяса и отправляла их в рот, наемники освободили место посреди шатра, и один из них — высокий лоратиец с узким лицом увешанный золотыми цепями, серьгами, подвесками с драгоценными камнями — вышел вперед, взяв в руки мандолину. Он поклонился, ударил по струнам и запел: — Жил был медведь, косолапый и бурый, страшный, большой и с мохнатою шкурой… Зрители смеялись, хлопали по столам и коленкам и подпевали, а Дени захотелось закрыть уши руками и убежать. Она оглянулась в поисках сира Барристана, но не нашла его рядом. Эйгон наклонился к ней и, перекрикивая песню, спросил: — Так когда же я получу ответ на свое предложение, Дейенерис? Все эти ребята, только посмотрите на них, так и жаждут обагрить мечи кровью псов узурпатора, но мы должны вступить на землю предков мужем и женой, королем и королевой. — Есть одно затруднение, мой принц, — сказала Дейенерис и поднялась, — в Ии-Тии я, к несчастью, уже вышла замуж. *** На обратном пути в Волантис Дейенерис хранила молчание, пытаясь решить, правильно ли она поступила, рассказав Эйгону о своем итийском браке. Сир Барристан, шедший рядом с ее лошадкой, тоже молчал и выглядел подавленным и усталым. Хотя солнце уже клонилось к закату, город не замолкал. На улицах толкались повозки, разносчики саранчи в меду, жареных скорпионов и речных мидий, рабы, спешащие по своим надобностям, красные жрецы с татуированными лицами. Одна из жриц — в длинном закрытом одеянии и с лицом, закрытым деревянной лаковой маской — остановилась рядом с Дени и тронула ее за стремя. Сир Барристан положил руку на рукоять меча, но Дейенерис жестом остановила его. — Чего ты хочешь? — спросила Дени на валирийском. — Мир меняется, — сказала жрица на общем языке Вестероса. — И перемены зависят от тебя, девочка. Чтобы добраться до Запада, надо пойти на Восток, чтобы прийти к Свету, надо пройти через Тень, чтобы двигаться вперед, надо вернуться назад. — Вернуться назад? Что ты говоришь, я не понимаю! Тебе нужны деньги? Но жрица только покачала головой. — Помни, Дейенерис Бурерожденная, мать Звезды, госпожа Гонь Джу. Помни, кто ты! Тут она отпустила стремя Дейенерис и мгновенно растворилась в толпе, так что Дени не могла найти ее взглядом, как ни старалась. — Она знала, кто я, — сказала Дени сиру Барристану обеспокоенно. — В этом городе всякий знает, кто вы, ваше величество, — ответил тот, но по тревоге в его голубых глазах Дени видела, что так он пытается ее успокоить. Они двинулись дальше, но Дени так и не смогла выкинуть из головы слова колдуньи. — Что значит «чтобы продвинуться вперед, надо вернуться назад»? Это какая-то бессмыслица… — Точно так, ваше величество, — заверил ее сир Барристан, — Вам не стоит думать об этом, у нас есть проблемы и посерьезнее. Лорд Коннингтон сказал мне, что принц Эйгон сделал вам предложение, но вы не ответили… — Почему же? Вполне ответила, сир Барристан. Я сказала, что не могу выйти за него, потому что уже вышла замуж в Ии-Тии. Может быть, этот брак и недействителен, как вы утверждаете, но принц должен знать о нем. Не хочу, чтобы между нами были недомолвки. — Вы правы, ваше величество, безусловно правы, — ответил сир Барристан задумчиво. Дени заметила, что дорога впереди немного расчистилась, и тронула удила своей лошади, чтобы ехать быстрее. Она не рассказала своему рыцарю кое-что еще. Когда они покидали лагерь Золотых плащей, пир в большом шатре еще не закончился и Эйгон пытался уговорить Дейенерис остаться, но она напомнила ему, что у нее есть дитя, дочь, которая ждет ее во дворце триарха Белико. Дитя, которое всегда будет частью Дейенерис, половиной ее души, дитя, которое ее мужу предстоит полюбить… Именно в детские комнаты и отправилась Дейенерис, едва переоделась и смыла с себя дорожную пыль. Хестер расплакалась, увидев ее. У Дени сжалось сердце. Каким бы хорошим ни был уход за малышкой, а по матери она скучала. В последние дни, полные встреч, пиров, прогулок с принцем Эйгоном, времени для дочери у Дени почти совсем не находилось. Бедняжка чувствует себя осиротевшей, окруженная чужими людьми, — подумала Дени. Дотракийцев в эти пышные комнаты не пускают, и Мисха осталась единственным знакомым Хестер человеком. Что же я за мать, что забываю о своем ребенке? — думала Дейенерис, расцеловывая мокрое от слез лицо дочери, — Будет ли Эйгон ей отцом или предпочтет дождаться наших собственных детей… Дени вдруг задумалась над тем, хочет ли родить ребенка принцу Эйгону. Если у них родится мальчик, то он станет наследником династии и Железного трона, а Хестер придется довольствоваться ролью жены какого-нибудь лорда. Если же у них с Эйгоном будут только девочки, то за наследство могут разгореться споры… Хестер у нее на руках успокоилась и принялась играть завитками ее волос. Чтобы продвинуться вперед, я должна вернуться назад, — подумала Дени. — Я этого и хотела. Хотела вернуться в Пентос, чтобы поговорить с Иллирио начистоту, чтобы понять, с чего все началось и почему так закончилось… Знал ли Мопатис, представляя ей Мормонта, что знакомит Таргариенов со шпионом Роберта Узурпатора? Иллирио — мудрый человек, но неужели он настолько бесчестный? Он продал ее кхалу Дрого и получил табун лошадей за посредничество, — ответила она сама себе. — Она, Дейенерис, всегда была пешкой в его игре. Но действительно ли он верил в Визериса? Как случилось, что сир Барристан нашел их в Ии-Тии, хотя Джорах полагал, что они спрятались надежно? Или эти прятки тоже было частью игры? От всех этих вопросов у Дени разболелась голова. Что ж, - решила она, наконец. - Я сказала Эйгону, что замужем. Следующий ход его, мне осталось только подождать. Дени сама покормила и уложила дочку спать, и когда вернулась в свои покои, на Волантис спустилась ночь, принесшая прохладу и запахи с моря. Мисха, по обыкновению, сидела над книгой, сир Барристан опять куда-то отлучился, но Дейенерис не хотелось спать. Она отворила узорчатый ставень и выглянула в окно. Дворец триарха окружал прекрасный сад, с ровными дорожками, посыпанными разноцветным песком, постриженными кустами и деревцами, клумбами с экзотическими цветами и бассейнами с фонтанами и рыбками в них. Дейенерис вздохнула. Вопросы, мучившие ее днем, вернулись к ней снова. Она чувствовала себя в западне, не в силах ответить на них. Всю свою жизнь она двигалась — они с Визеисом переезжали из города в город, из дома в дом. Потом с кхаласаром Дени пересекла весь Эссос, с Джорахом добралась едва ли не до самой крайней точки восточных земель. Быть может, следовало отправиться дальше, в Асшай, в страну тени. Та красная ведьма как раз говорила что-то про тень и свет. Дени закрыла ставни. Из этих окон был виден сад, но город скрывался за высокими стенами. Она надела плащ и вышла из своих покоев и приказала слугам снова оседлать для нее лошадь. Сир Барристан не пустил бы ее в город одну, тем более кстати ей показалась его отлучка. Проеду по городу, — решила она, — совсем не далеко, просто, чтобы развеяться. *** Джорах очнулся в повозке, которую трясло на каменистой дороге. Он открыл глаза и посмотрел на затянутое туманной дымкой небо. В воздухе пахло сыростью так, словно бы собирался дождь. В голове у него было так же пусто и тихо, как в этом сером небе. Он повернул голову и посмотрел на спину возницы, управлявшего повозкой. Широкая спина, обтянутая раскрашенным шелком, показалась знакомой. Воспоминания возвращались медленно, словно были смыты из его памяти, как бурные морские волны смывают рисунки, оставленные детьми на прибрежном песке. Он вспомнил, что возницу зовут Ку Лунь, и он проводил его в Эдо. Но был ли он там в самом деле, или цветущий сад, Королева и ее меч только привиделись ему? Джорах потрогал щеку, и рана, едва затянувшаяся, засаднила от прикосновения. Он вспомнил Дейенерис, и вспомнил, кто он, и что сделал. Но эти воспоминания больше не жгли, не болели так отчаянно, что лишали его сил жить и действовать. Теперь он знал, что должен сделать дальше, каким будет его следующий шаг. Ку Лунь обернулся и посмотрел на него: — С возвращением в мир живых, мурай Джи Сьонг, — сказал он, улыбаясь. — Куда мы едем? — спросил Джорах хрипло. Губы и язык были непослушны, словно он не пользовался ими годы, зато пока он выговаривал слова, сам же нашел ответ: — В Ньи-тьонг. Ку Лунь, довольный, словно наевшийся до отвала кот, только кивнул утвердительно. Джорах поднялся и сел в повозке. — Мне понадобится хороший конь, дорожное седло и немного денег, — сказал он, и Ку Лунь снова кивнул, словно и не ожидал другого. *** Дени ехала по улице, освещаемой факелами и уличными жаровнями. На жаровнях готовили еду и подогревали вино, в свете факелов продавали товары из разных уголков мира и смотрели на выступления жонглеров и акробатов. Дени остановилась, было, у одного из балаганчиков бродячих артистов, что встретились ей на пути, но представление, которое они показывали, было слишком грубым: это был поединок карликов, один из которых ездил на выдрессированной свинье, а второй — на большой серой собаке. Они не столько сражались, сколько лупили друг друга деревянными мечами и копьями и падали со своих «лошадок» с громкими жалобами на потеху публике. Дени тронула повод лошади и поехала дальше. Хотя жители западного берега Волантиса и славились за Черной стеной как разбойники, насильники и проходимцы, но Дени чувствовала себя здесь в безопасности. Капюшон скрывал ее волосы и лицо, и никто, казалось, не обращал на нее внимания. Так было до тех пор, пока какой-то громила, высокий и черный, словно уголь, не схватил ее лошадь за уздечку. — Что вам нужно? — воскликнула Дени, нашаривая рукой маленькую плеточку, которой подгоняла лошадь. Никакого оружия она с собой не взяла, и в одну секунду прокляла себя за то, что поехала в город без сира Барристана. — Не пугайтесь, миледи, — ответил громила густым басом. — Моя матушка Вогарро хочет видеть вас и приказала мне проводить вас к ней в дом. — Матушка? Откуда она знает, кто я? Зачем я ей? — Она должна сказать вам нечто важное, миледи. Мир меняется, и перемены зависят от вас. Клянусь, вам нечего бояться в Доме Купца, и это недалеко. Он перехватил поводья лошади и повел ее через площадь к большой гостинице с потертой вывеской на валирийском. Дени не могла бы сопротивляться и только лихорадочно пыталась сообразить, удасться ли ей скрыться в толпе, если она сумеет быстро соскочить с лошади. У гостиницы ее провожатый обернулся: — Матушка ждет вас, миледи, позвольте, я провожу. И он подал Дейенерис руку, чтобы помочь спуститься с лошади. Внутри они прошли через стойку питейного заведения в длинный зал, уставленный столами, за которыми сидело не так уж много посетителей. Дени оглядывалась с опаской, но все они были купцами и наемниками, торговцами вразнос и свободными гребцами с морских галей триархов. Ее провели в самый дальний угол зала, к столу, с одной стороны скрытому глубокой нишей в стене. В этой нише сидела старуха, одетая в тогу, обычную для волантийской знати. Ее лицо было покрыто такой густой сетью морщин, что Дени невольно вспомнила Оракул. Седые волосы на голове этой старухи были такими редкими, что сквозь них, словно сквозь тонкую паутинку, просвечивал розоватый череп, усыпанный пигментными пятнами. Но глаза смотрели на Дейенерис живо и приветливо. — Не бойся меня, королева драконов, — проскрипела старуха и поманила Дени крючковатым пальцем. Дени подошла и села за стол напротив нее. Она совсем не боялась, страх, если он и был, улетучился, едва Дени посмотрела в глаза этой старухе. — Я не королева драконов, — поправила ее Дени, — и совсем не королева… Я Дейенеис Таргариен, вдова кхала Дрого и… — Я тоже вдова, — засмеялась старуха. — Портовая Вдова, как меня тут называют те, кто надеются поживиться за мой счет. Шлюхой Вогарро меня называют те, кто уходит от меня не солоно хлебавши. — Возможно мои враги тоже называют меня шлюхой, — сказала Дени, улыбнувшись. — Вы враг мне или друг? Зачем вы хотели меня видеть? — Я живу на этом свете очень давно, Дейенерис Таргариен. Гораздо дольше тебя. Я была рабыней в доме удовольствий, — старуха тронула щеку, где под глазом белел едва заметный среди морщин шрам — там нож срезал рабскую татуировку. — Мое тело было привлекательнее твоего в мои лучшие годы, а танец семи покрывал в моем исполнении ни одного мужчину не мог оставить равнодушным, если у него был член. Триарх Вогарро женился на мне — так я была хороша в постели… «Дрого тоже полюбил меня после того, как я научила его смотреть в глаза тому, кого любишь», — подумала Дени, но ничего не сказала вслух. — Но когда Вогарро умер, триархи и аристократы, потомки валлирийцев с каплей драконьей крови, не могли позволить, чтобы шлюха жила за Черной Стеной, как равная им. Меня вынудили продать мой дом, и я переселилась сюда. А не выпьешь ли ты со мной, королева? — Я не королева, - терпеливо сказала Дени, — но я выпью с вами, если хотите. Старуха подняла руку и щелкнула сухими пальцами. Через секунду на стол поставили темно-зеленую бутыль с вином и два серебряных кубка, сделавших бы честь даже дворцу триарха Белико. Мужчина, чем-то похожий на того, что привел Дейенерис в Дом Купца, разлил вино по кубкам и удалился, словно его и не было. — Это мой сынок, — сказала вдова, кивнув ему вслед. — У меня их тут много-много, хотя ни один из них не вышел из моего чрева. — А у меня есть дочка, девочка… — сказала Дени, пригубив вино, которое оказалось сладким и крепким. — Знаю. Знаю также, что у тебя будут и другие дети, Дейенерис Таргариен. Те, что ты родишь, как женщина и те, кому ты станешь матерью иным путем. Дени поежилась. Слова старухи любому другому показались бы бессмыслицей, но Дени слишком хорошо помнила Оракул и ее предостережения, которые сбылись. — Как можно стать матерью, если не рожая дитя? — спросила она вдову. Та усмехнулась: — И отцом, и матерью можно стать тому, кого считаешь своим ребенком, о ком думаешь больше, чем о себе. Но я веду речь не о том. Я говорю о судьбе и магии. Видела ли ты в Волантисе храм Огненного Бога? Дейенерис видела. Храм был огромен, выше и больше любого здания, которое Дейенерис видела в жизни, его башни были похожи на языки пламени, врывающиеся в небеса. — Жрецы этого храма, — продолжала старуха, — уже полгода твердят о том, что мир ждут перемены. Дураки думают, что они пророчат победу тигров, или победу словнов, в зависимости от предпочтений говорящего, - и старуха тоненько хихикнула, совсем как девочка, - Но умные знают, что жрецам нет дела до триархов Волантиса. Мир, в котором я жила рабыней и заработала все, что имею, щелью между ног, этот мир должен погибнуть. — Погибнуть? — Дейенерис испугалась ярости, с которой это проговорила старуха Вогарро. — Да, королева. Он должен быть омыт кровью и огнем, и дать место новому миру… — В котором не будет рабов? — Рабов и господ, так, маленькая королева, — сказала старуха. — Я надеюсь дожить и увидеть зарю этого мира. — Я не понимаю, — сказала Дейенерис. — Не понимаю… — Пока не понимаешь, — согласилась старуха покорно, — но я благодарна тебе за то, что ты пришла сюда. Я не ведьма, я просто старая шлюха, видевшая много на своем веку. И я верю в тебя, Дейенерис. Просто запомни мои слова, и, когда придет время, не колеблись. Дейенерис поднялась. Она вдруг поняла, что выпила почти полный бокал крепкого вдовьего вина, и теперь ее голова пошла кругом. — Который теперь час? — спросила она рассеяно. — Меня наверняка хватились во дворце… — Да, — сказала старуха ей вслед, — не хотела говорить тебе, но твой муженек ищет тебя, Дейенерис. — Мой муж? Эйгон? Мы еще не успели пожениться... - голова Дейенерис кружилась так сильно, что она едва стояла на ногах. - Мне поскорее нужно возвращаться, - произнесла она слабым голосом, прежде чем провалиться в забытье.