Plumb — Nice, naive and beautiful
Roby Fayer — Ready To Fight
Кто-то однажды сказал, что вся наша жизнь — это книга, что таит в себе мысли, поступки и мечты. День за днем мы заполняем событиями пустые страницы, принимая решения, что дают начало новой главе. Порой, когда что-то идет не так, мы исправляем ошибки, зачеркивая ненужное, несмотря на то, что это все равно оставляет следы. Когда становится совсем плохо, мы безжалостно выдираем страницу и сжигаем ее вместе с болью и воспоминаниями. В моем случае этого было недостаточно — пришлось бросить в огонь всю книгу. Теперь, когда передо мной открылось бесконечное число путей, я все еще сижу над первой страницей и не знаю с чего начать. Мне больше не нужно делать что-то или идти куда-то, просто потому что этого требуют обстоятельства. Я была вынуждена охотиться, чтобы прокормить семью, вынуждена участвовать в Голодных играх, чтобы спасти Прим, вынуждена стать символом революции, чтобы защитить все, что мне дорого. Сейчас я свободна как ветер и вольна жить, как того захочу. Однако в этом и заключается главная загвоздка: чего же я хочу? Никто никогда не спрашивал об этом, а у меня не было ни времени, ни возможностей подумать об этом. Мама и Прим всегда знали, что их призвание — лечить людей, для Гейла солдатская жизнь была отдушиной после стольких лет «заточения» в шахтах. Эти способности — часть их самих; нам же с Хеймитчем и Финником повезло меньше: в нас пробудили и развили те качества, которые стали ведущими помимо воли. И если в ближайшее время я не отыщу в себе этот стержень, то рискую повторить печальный опыт ментора. Именно нежелание пойти по стопам Хеймитча и огромное количество свободного времени способствует появлению новой привычки: без дела ходить по коридорам, наблюдать за другими людьми и их работой. И чем больше я представляю себя на месте повара, медика, инженера или учителя, тем больше понимаю, что все это не для меня. На третий день этого увлекательного занятия, к нему неожиданно присоединяется Хеймитч, помогая Бертруде Васса и мне разносить коробочки с мелом и карандашами, а также чистые тетради по учебным аудиториям. Раскладывая школьный инвентарь по полкам, он с энтузиазмом болтает с Берти о Тринадцатом. Не знаю, что настораживает меня больше: его стремление оказаться полезным или завести светскую беседу. Предчувствие не обманывает: закончив с разгрузкой, женщина сердечно благодарит нас и предлагает вернуться на склад, посмотреть, вдруг что-нибудь осталось, но Хеймитч вежливо отказывается, ссылаясь на другие неотложные дела. Схватив за локоть, он выводит меня из учебного блока и затаскивает в первую же подсобку, прежде чем я успеваю спросить в чем дело. — Что так долго? — раздается из темноты раздраженный голос Финника. — Ну, кое-кто в отличие от нас без работы усидеть не может, — язвит ментор и наконец-то отпускает меня. — Пришлось малость подсобить. — Чего вам? — хмуро перебиваю Эбернети и скрещиваю руки на груди, всем видом давая понять, что они нашли не лучшее время для разговора. — Хотели по-дружески поделиться свежими сплетнями, — нарочито медленно произносит Хеймитч, а на его губах мелькает слабая тень усмешки. Этот старый плут может с легкостью довести до края, играя мною, словно марионеткой, и мы оба прекрасно знаем об этом. Каждый раз я обещаю не попадаться на одну и ту же удочку, однако всегда оказываюсь пойманной на тот же самый крючок. Ухмылка на лице ментора расцветает все сильней, стоит ему заметить, как я глубоко вдыхаю, намереваясь ответить на провокацию. — Объявлена мобилизация, — прерывает нас Финник, пресекая перепалку на корню и обращая наше внимание на более важные вещи. — Приказ поступил от Койн сегодня утром. Замираю, забыв на секунду о своей злости, да и обо всем остальном. Момент, которого жаждали, добивались усердным трудом, прокладывали многочисленными потерями и на который так надеялись, настал, когда его совершенно не ждали. Как солдат, я понимаю, что за этим простым словом скрывается масштабная цепочка действий, и осознаю, над какой пропастью застыл Свободный Панем и насколько огромный шаг потребуется, чтобы ее преодолеть. Годы, проведенные в качестве Сойки-пересмешницы, позволяют мгновенно оценить возникшую ситуацию. Приказ определенно был озвучен на утреннем брифинге, и за прошедшие два часа распространился до самых границ. На базах каждого дистрикта объявлен сбор всех подразделений для дальнейших указаний, а на контрольных пунктах усилена охрана и наблюдение. По результатам должно быть дано разрешение на перегруппировку отрядов непосредственно на пограничных территориях: Третьем, Четвертом и Седьмом дистриктах. Приказ был отдан всего два с половиной часа назад. — Слишком поздно, — тихо шепчу я. Время для каких-то ответных действий упущено, а для раздумий его вообще нет. Возможно, час назад можно было бы что-то сделать, а сейчас... Нахмурившись, оборачиваюсь к ментору, который как всегда потратил столь драгоценные для нас минуты на ужимки и подколы. — Прости, солнышко, — пожимает плечами Хеймитч, вовсе не выглядя виноватым. — Настроение и так паршивое, да пришлось еще и коробки таскать. — Это уже не важно, — подчеркивает Финник. Он рассматривает сложившуюся ситуацию совсем под другим углом: мотив, тактика и детали всегда в приоритете для любого воина. — Из достоверного источника известно, что Койн сказала все делать тихо: никто не должен знать о готовности к полномасштабному вторжению до соответствующего приказа. — Не думаю, что это останется незамеченным, — уже серьезно произносит бывший ментор, — столько солдат... — О сути дела известно лишь нескольким командирам, и то — близким к верхушке, — качает головой Одэйр. — Для остальных же все проходит в режиме внеочередных учений... — Что тоже уже не имеет значения, — этот процесс известен каждому рядовому буквально по секундам, но что действительно интересно: — Чем руководствовалась Койн, отдавая подобный приказ? — Китнисс права, — соглашается Финник, поджимая губы. — Она должна быть уверенной на сто процентов, иначе не стала бы так рисковать. — По моим скромным наблюдениям, с момента вашего возвращения ее график оставался неизменным, кроме ежедневных встреч с вами и Питом, — тут же отчеканивает Хеймитч, а потом, немного подумав, добавляет: — Вас троих объединяет только Капитолий, вы — главные источники информации. Финник хмурится, рассматривая версию Эбернети: — Если учесть, что именно об этом она нас и расспрашивала несколько дней подряд... — Разве наших обрывочных рассказов достаточно, чтобы выступить против Капитолия? — возражаю я, подтверждая тем самым опасения напарника. — Мы не знаем ничего ни о жителях, ни о миротворцах, ни даже о Сноу! Хеймитч тихо вздыхает; мои слова посеяли крупицы сомнения в его теории, однако остается последний аргумент: — Есть еще Пит... — Есть, — киваю я, грустно улыбаясь, — но он не просто источник информации. Он — оружие. Из динамиков в коридоре раздается негромкий сигнал, извещающий жителей об обеденном перерыве, но я едва различаю звуки и практически интуитивно передвигаю ногами, маневрируя среди толпы. Весь окружающий мир вдруг становится таким далеким и чужим, что все лица сливаются в одно, а голоса лишь эхом мелькают на фоне. Фактически, я все еще его часть, однако в мыслях где-то за его пределами. Механизм запущен; мозг прыгает с одной задачи на другую, обдумывая, перепроверяя и рассчитывая каждую деталь, а время беспощадно ускользает сквозь пальцы. Три часа с момента приказа. По уставу командиры в дистриктах уже должны отчитаться о степени готовности. В то время пока солдатам выдается оружие и снаряжение, техники заправляют и проводят диагностику машин и планолетов. Вся текущая и новая информация отображается на главном экране в кабинете Койн, а в соседнем идет активная перекличка координаторов на местах. Само руководство занято усердной разработкой плана наступления и путей отхода. Некогда заученные правила и инструкции всплывают в голове, словно я просто перечитываю их с листа. В запасе остается не более двух часов: сейчас от самого последнего пункта нас отделяет лишь скрупулезность и важность планирования. Кто-то легонько трогает меня за плечо, и на мгновение я возвращаюсь в реальность. — Можете немного подвинуться? — просит девушка, застывшая с подносом в руках. Моргаю, запоздало осознавая, что нахожусь в столовой: передо мной нетронутый обед, а напротив сидит Прим и вяло ковыряет ложкой в своей запеканке. Рассеяно киваю, перемещаясь немного вправо. — Что-то людно сегодня, свободных мест почти не найти, — виновато произносит девушка, приземляясь рядом. — Надеюсь, я вам не помешаю. Отмахиваюсь, неопределенно дернув плечом, а взгляд уже изучает обстановку вокруг. Моя новоявленная соседка оказывается права: помещение практически забито под завязку, многим приходится ждать, пока кто-нибудь поест и уйдет. Такое явление здесь довольно частое, но я понимаю, что вызвано оно вовсе не голодом. Совершенно неожиданно встречаюсь с парой знакомых голубых глаз. Пит. Он быстро отворачивается, однако я продолжаю смотреть на него, лихорадочно соображая. Какова же твоя роль, Пит? С момента моего рассказа о несчастных влюбленных и Гейле, мы больше не пересекались. Собственно, я только рада этому, однако по договоренности с Хеймитчем и Финником продолжаю наблюдать за ним. Койн позволяет ему свободно передвигаться по Тринадцатому, жить так же, как и остальные, хотя мой охотничий глаз все равно подмечает «тень», присматривающую за ним. Тем не менее, это говорит о немалом кредите доверия с ее стороны. Чем же ты убедил ее, Пит? Возможно, дело вовсе не в убеждении. Он легко вливается в окружающую рутину и впитывает новую информацию, словно губка. Разумеется, большинство жителей опасается Пита, ведь в первую очередь он был из Капитолия, а во вторую — главой миротворцев. Однако тех, кто знает Пита Мелларка не как победителя Голодных Игр и пленника Сноу, а как простого сына пекаря из дистрикта Двенадцать данные пункты нисколько не смущают и не пугают. Я вижу, как в столовой к нему подсаживается все больше и больше людей, насколько оживляется беседа и как пустота в холодном и бесчувственном взгляде сменяется восторгом и интересом. Прим в красках описала, как выглядела витрина их семейной пекарни, как любовалась тортами и пирожными, украшающих ее, а Делли Картрайт, жившая по соседству, делилась веселыми историями из общего детства. Столь маленькие, но такие важные кусочки прошлого — настоящее сокровище для того, кто так долго бродит по лабиринту иллюзий и предположений. Жаль, но Пит так и останется его узником; не имеет значения, что расскажут ему друзья и знакомые, он никогда не сможет ощутить в полной мере, что значит быть Питом Мелларком, пекарем, художником и трибутом. Так какой же ты на самом деле, Пит? Кто-то с пустым подносом проходит за спиной Мелларка и едва заметным движением касается его плеча. Любой другой не стал бы заострять на этом внимание и назвал бы простой случайностью, но только не я. Особенно, если учесть, что задевший Пита человек — Боггс, правая рука Койн. План утвержден; им потребовалось всего три с половиной часа. Я понимаю это еще до того, как Пит встает с места, машет на прощание сидевшим рядом друзьям и выходит из столовой в тот же проход, что и Боггс. Командирам дан приказ о перегруппировке, точка сбора — граница между Свободным Панемом и Капитолием. Оглядываюсь в поисках Хеймитча или Финника, пробегаясь по множеству спокойных и счастливых лиц, которые не имеют ни малейшего понятия, что война вот-вот постучится в их тихую жизнь. Как назло, ни бывшего ментора, ни напарника нигде не видно: они либо уже поели, либо еще намереваются. Действовать нужно быстро, но я должна знать наверняка. — Ты видела Хеймитча или Финника? — резко спрашиваю я у Прим. Она вздрагивает, не ожидая ни вопроса, ни тона, которым он задан. — Что? — сестра фокусирует свое внимание на мне; ей требуется всего секунда, чтобы собраться с мыслями. — Да, Хеймитч был в медблоке, когда я уходила на обед. Иви заставила его пройти полное обследование, ничего такого, — добавляет она, заметив, как я побледнела; ее губы трогает слабая улыбка. — Ясно, спасибо, — выпаливаю я, одновременно выскакивая из-за стола. Убирать за собой нетронутые порции — некогда, ровно, как и думать о последствиях очередного нарушения правил. Сейчас на кону стоят куда более важные вещи. Из-за огромного количества людей приходится практически протискиваться к выходу, но в коридоре становится свободнее, и я не замечаю, как перехожу на бег. Отсек Финника на три уровня ниже: проще преодолеть несколько пролетов пешком, проверить, а потом спуститься на лифте к медицинскому корпусу. Если повезет, то я успею. Я чувствую, что должна что-то сделать, однако не понимаю, что именно. Может, обсудив еще раз ситуацию с ментором и напарником, решение придет само собой? Перепрыгивая через ступеньки, я удивляюсь отсутствию усталости или боли в мышцах. Единственное, что заполняет меня всю — громкое биение сердца. Оно везде: в голове, ушах, горле, груди, я ощущаю его даже кончиками своих пальцев. Оно задает ритм, подпитывает адреналином и ведет вперед. Остановившись около нужной двери, я не трачу времени на стук и бесцеремонно врываюсь в комнату. К сожалению, она оказывается пуста. Разочарованно выдыхаю и снова вылетаю в коридор: до лифта всего два поворота. Преодолев первый, вижу, что он как раз находится на моем этаже, а рядом никого нет. Замедляюсь, добегая до площадки; вокруг камеры, поэтому не нужно, чтобы кто-то увидел, как запыхавшаяся и растрепанная Китнисс Эвердин запрыгивает в кабину. Особенно сейчас, когда Свободный Панем готов начать атаку и ждет только отмашки Койн. Вдруг чья-то большая и сильная рука хватает меня сзади, зажимая рот, в то время как другая резко вводит в мое левое предплечье шприц с небольшим количеством прозрачной жидкости. Мозг даже не успевает осознать опасность ситуации, а тело предпринять попытку вырваться. Веки тяжелеют, и я медленно погружаюсь в приятную темноту. Словно издалека до меня доносится шепот, вот только реален ли он? — Прости, солнышко.