Другое оружие

Birdy — Let him go

      Едва разлепив тяжелые веки и приподнявшись с подушки, хватаюсь за голову, которая, кажется, весит целую тонну. В отсеке темно, но мне достаточно только одной мысли о ярком свете, как будто он может появиться сам по себе, чтобы закрыть ладонями лицо. Из коридора доносится топот ног и громкие голоса, — все это отдается болезненной пульсацией в висках и с моих губ непроизвольно срывается жалобный стон. Осторожно укладываюсь обратно на подушку, укрываясь одеялом с головой.       Хочется отчаянно вернуться в кокон тишины и покоя, но время для сна закончилось и, по всей видимости, давно. Приоткрываю один глаз, намереваясь взглянуть на будильник, что стоит на тумбе у изголовья кровати. Сфокусировав взгляд на цифрах, в удивлении распахиваю и второй: на часах одиннадцать часов двадцать восемь минут. Мозг медленно обрабатывает эту информацию, а затем выдает очевидный факт — я проспала как минимум завтрак, а может и что-нибудь еще. Однако проверить это удастся, лишь добравшись до расписания.       Медленно встаю с постели, держась за голову обеими руками, слова она в любой момент может упасть под своей тяжестью. Целый список желаний одновременно возникает в обессиленном организме: начиная от позывов желудка избавиться от всего содержимого до жизненно важного глотка холодной воды, и я даже не успеваю выбрать: тело решает все за меня. Едва добегаю до уборной, а после еле доползаю до раковины на внезапно ослабевших ногах, чтобы умыться и почистить зубы.       Однако отражение в зеркале оказывается еще ужаснее, чем это ощущается. Под белой, как мел кожей видны скулы и кости, короткие засаленные волосы торчат в разные стороны, а под опухшими — и все еще расфокусированными — глазами пролегают темные тени. Из горла вырывается непонятный звук, и я скрываюсь за дверцами душевой кабинки. Ледяная вода немного притупляет боль и приводит в чувства, а приятный запах шампуня смывает вонь от спиртного и вывернутого на изнанку желудка.       В более бодром состоянии, закутавшись в полотенце и выпив не один стакан холодной воды из-под крана, я возвращаюсь в комнату. Включаю лампу и, просунув руку в специальное углубление в стене, чтобы узнать расписание, выясняю, что кроме обеда и ужина у меня только свободное время и общение с семьей.       Именно этот последний пункт не заставляет себя долго ждать: раздается тихий стук, и, открыв дверь, я обнаруживаю на пороге Прим. Сестра победоносно улыбается, вертя в руке стакан с желтоватой жидкостью. — Так и знала, что тебе понадобится моя помощь, — протягивая кружку, она заходит в отсек. — Выпей.       Не споря, залпом осушаю емкость и возвращаю его владелице. — Должно скоро помочь, — мягко произносит она, но я замечаю, как уголки ее губ трогает улыбка. — Как ты узнала? — тихо хриплю я, присаживаясь на кровать, и жестом приглашаю Прим присоединиться ко мне. — Хеймитч, — громко хмыкает она, передвигая стул поближе к койке и устраиваясь на нем.— Он счел необходимым похвастаться мне о вашей вчерашней вечеринке. И добавил, что раз ты не явилась на завтрак, то тебе еще учиться и учиться.       Тяжело вздыхаю и прячу порозовевшее лицо в мягкой ткани подушки. Сестра поджимает губы, не зная, что делать: то ли рассмеяться, то ли окружить заботой. — Я, кстати, намерена вытащить тебя отсюда, как только тебе полегчает, — твердо произносит Прим, давая понять, что это даже не обсуждается. — Лекарство лучше употреблять вместе с приемом пищи, а не вместо нее. — Прим, — жалобно шепчу я, подтягивая коленки к животу и сжимаясь в клубочек. — Я не смогу. — Сможешь, — настаивает она. — И ты знаешь, что я не уйду, не добившись своего.       Уже спустя полчаса мы заходим в столовую, и я позволяю Прим быть моим проводником среди огромного количества голодного народа. Сестра заставляет меня взять поднос с комплексным обедом, хотя только от одной мысли о еде мой живот скручивает жуткий спазм; о запахе и говорить нечего: я лишь надеюсь, что в случае чего успею выбежать в коридор. И пока я веду борьбу со своим собственным желудком, Прим ловко маневрирует среди длинных рядов, выискивая нам свободный столик. Внезапно ее окликает звонкий женский голос, и она, узнав его, тут же оборачивается в поисках владельца.       Им оказывается молодая девушка, энергично машущая рукой и явно жаждущая нашей компании за трапезой. Сестра вопросительно поднимает бровь, спрашивая одобрения, и я пожимаю плечами — мне все равно, хотя облегченно выдыхаю: можно будет пострадать в одиночестве, в то время как они будут заняты своей беседой. Возможно, мне даже удастся переварить бульон сегодняшнего супа. Когда мы присаживаемся рядом с девицей, в моей памяти смутно всплывает знакомый образ, а приветствие Прим только подтверждает мою догадку: — Привет, Иви! — весело произносит она, широко улыбаясь своей собеседнице. — Ты со смены?       Эвелин Марлоу, прибывшая то ли из Пятого, то ли из Шестого дистрикта пару лет назад, расплывается в ответной улыбке, а на ее круглых щечках отчетливо видны маленькие ямочки. Сестра упоминала, что они работают вместе в медблоке, но я никогда прежде не разговаривала с ней. На вид ей около двадцати пяти лет, хотя из-за ее маленького роста, слегка полноватого телосложения и внешности трудно сказать точно. Как и у всех жителей Триннадцатого ее кожа имеет неестественный белый оттенок, отчего слегка раскосые темно карие глаза, обрамленные длинными черными ресницами, кажутся двумя яркими звездами на ясном небе. — Ага, — кивает Иви, отправляя очередную ложку супа в рот, и тут же продолжает: — В корпусе сегодня просто бедлам! Мне повезло, что я работаю только до обеда. — Снова проверка? — интересуется Прим, ухмыляясь и откусывая кусочек хлеба. — Если бы, — усмехается в ответ девушка, прыская в кулак. — Большие начальники решили провести тщательное обследование парня, которого привезли из Капитолия. А так как желающих угодить руководству оказалось куда больше, простой осмотр перерос в настоящий врачебный консилиум. Хотя пользы от того, что они устроили из этого балаган — абсолютно никакой: юноша здоров, как бык.       Ее упоминание о Пите выдергивает меня из пелены раздумий, и я даже забываю про легкое чувство тошноты. — Совсем никаких отклонений? — изумляется Прим, а потом оборачивается ко мне: — Но ты же сказала по дороге сюда, что Пит ничего не помнит о своей прошлой жизни.       Мисс Марлоу поднимает на меня удивленные глаза, в которых горит нечто большее, чем профессиональное любопытство. — Ему стерли память, — нехотя объясняю я, ковыряя ложкой в тарелке. — В таком случае, это очень даже чистая работа, — произносит девушка. Я вижу, как напрягается рядом сестра, и это мне совсем не нравится. — Что это значит? — окидываю пристальным взглядом обеих, а тошнота вновь подкрадывается к самому горлу. — Обычно подобного рода вмешательства оставляют следы или зацепки, с помощью которых человек может найти путь назад, — выдохнув, начинает объяснять Прим. — Однако если таковых не наблюдается, как в случае Мелларка, то вероятность полного восстановления сводится к одному, максимум трем процентам, — добавляет Иви.       Чувствую, как немеют пальцы, а сердце в груди замедляет стук. Вероятность в один — три процента? Ведь это значит, что... — Пит никогда не сможет вспомнить свое прошлое? — раздается хриплый голос у меня за спиной, отчего я невольно вздрагиваю.       Хеймитч, еще более хмурый и осунувшийся, плюхается на свободное место рядом со мной и выуживает из кармана знакомую фляжку. Все внутри сжимается в один болезненный комок, и я поневоле задерживаю дыхание. Сделав щедрый глоток, ментор протягивает ее мне: — Как насчет подлечиться, солнышко?       Морщусь и отворачиваюсь в сторону, отчаянно борясь с очередным приступом тошноты. Эбернети широко ухмыляется и собирается приложиться к фляжке еще раз, как та внезапно исчезает из его руки. — Не советую вам злоупотреблять этим «лекарством», а то и ваша печень скоро не вспомнит, как работать, — не терпящим возражения тоном заявляет Эвелин, выхватывая драгоценную вещицу из его твердой хватки.       Она ловко закручивает крышку и прячет бутыль с виски в складках медицинского халата, а вечно бледное лицо Хеймитча медленно обретает цвет спелого томата. Он весь напрягается; я вижу, как в бешенстве подергивается жилка на его шее, и мне становится жалко девушку. Кто-кто может быть, а вот бывший ментор явно не оценит столь кардинальной заботы о его здоровье. — Послушай, деточка, — шипит он сквозь зубы, однако Иви перебивает его, громко ухмыльнувшись. — Послушай, дядечка, — очень похоже передразнивает она, — с запущенной второй стадией алкоголизма. Если вас не волнует катастрофическое состояние вашего организма, это, конечно, ваши проблемы. Однако здесь действует сухой закон, наверняка, вас об этом предупреждали. Радуйтесь, что именно я нашла вашу заначку, а не кто-то другой.       Гордо взметнув пышной гривой темно-каштановых волос, она поднимается со скамейки, мило улыбается мне, машет на прощание Прим и исчезает среди толпы. — Да лучше бы ее сама Койн нашла, — ворчит Хеймитч, все еще пылая негодованием, и бросается следом за ней.       Хрупкие плечики сестры содрогаются в беззвучном смехе, и, поймав ее полный веселья взгляд, я присоединяюсь к ней. Благодаря этой перепалке, я практически забываю про головную боль, тошноту и слабость, и жизнь на удивление кажется такой нормальной. — Надеюсь, Хеймитч не свернет ей шею, — хихикаю я, хотя все равно беспокоюсь, как бы в гневе бывший ментор не наломал дров. — О, я ставлю на Иви, — фыркает Прим.       Еда, на удивление, действует на меня весьма плодотворно: небольшая порция бульона придает сил и снимает дрожь. Поэтому, когда мы выходим из столовой я чувствую себя более менее удовлетворительно. — Какие планы на день? — спрашивает сестра, нажимая на кнопку вызова лифта.       Демонстративно вытягиваю руку с расписанием перед ее лицом и восклицаю в притворном возмущении: — Дел невпроворот. Даже не знаю, с чего начать. — А я не знаю, как побороть зависть, — усмехается Прим.       Наш разговор прерывает подъехавший подъемник, и мы заходим внутрь. Сестра нажимает на кнопку нашего жилого яруса. — Тебе нужно возвращаться в медблок? — интересуюсь я, пока мы едем вниз. — Только вечером, — подмигивает она. — Как раз хватит времени поболтать.       Согласно киваю; нам давно пора поговорить, ведь слишком много произошло, и я задолжала ей кучу объяснений и оправданий.       Выйдя из лифта и пройдя по оживленному коридору нашего этажа, мы подходим к отсеку сестры. Она приподнимает руку и звонко стучит в дверь, отчего мои брови удивленно подскакивают вверх. — Ну, пока тебя не было, многое изменилось, — отвечает она на мой немой вопрос.       На пороге появляется ее парень Майки: невысокий юноша, худощавого телосложения, но весьма симпатичный. Как однажды мне сказала сама сестра: при знакомстве он покорил ее своей добротой и невероятными зелеными глазами. Они и вправду у него необычные — как два больших блестящих изумруда, спрятанные под тенью немного длинных черных волос. — Ну, наконец-то! Возвращение блудной сестры, — Майки широко улыбается, пропуская нас внутрь.       Прим закатывает глаза, но при этом на губах играет легкая улыбка. Рука парня притягивает ее к себе за талию, и он наклоняется, чтобы подарить невинный поцелуй в щеку. Не желая мешать, я присаживаюсь на диван и с особым интересом начинаю рассматривать комнату. Я не была здесь довольно давно по многим причинам: работа, вечная занятость сестры, Гейл, охота, а затем и миссия. А в те моменты, когда нам удавалось встретиться, они случались скорее либо за обедом, либо в перерывах на службе.       Комнатка выглядит очень уютно: на стенах висят картины с пейзажами леса, речушек и невысокими домишками, очень похожими на те, что были у нас в Двенадцатом. Ввиду невозможности выбраться на поверхность, сестра решила восполнить в комнате утрату живой природы и тоску по нашему прежнему дому, повесив образы на стену. Правда, где она могла взять все это — ума не приложу.       На тумбе и шкафу я замечаю забавные фарфоровые фигурки пухленьких животных, а в месте, отведенном под маленькую гостиную, стоит небольшой диванчик с подушечками. Это действительно похоже на уютное семейное гнездышко, которое я оказалась не способна свить. И к тому же, она явно лучшая хозяйка, чем я.       Задумавшись, не сразу замечаю, как Прим садится рядом со мной, а ее лицо покрыто легким румянцем. — Где твой парень? — спрашиваю, осознав, что мы остались вдвоем. — Переодевается, — она кивает на уборную, откуда через минуту появляется Майки, поспешно застегивая форму. — Мне нужно отлучиться ненадолго, — извиняется он, а затем подходит к нам и, глядя на Прим с нескрываемой нежностью, целует ее в макушку и добавляет: — Сделаю все возможное, чтобы поскорее вернуться. Возможно, к ужину.       Прим поспешно встает со своего места, чтобы проводить парня. Они крепко обнимаются на прощание, и я смущенно отворачиваюсь, стараясь быть, как можно более незаметной, и тут же натыкаюсь на угрюмый взгляд Лютика, расположившегося около дивана. — Рада, что у вас все хорошо, — признаюсь я, когда Прим закрывает дверь за юношей и возвращается ко мне. — Да, я тоже, — скромно улыбаясь, отвечает она, — потому мы и решили, что нам, пожалуй, пора начать новый этап отношений, — она делает паузу, собираясь с духом: — Теперь мы живем вместе. — Ого! — восклицаю я с удивлением. — Поздравляю! — Я хотела рассказать тебе об этом еще вчера, но у тебя и без того было много забот. Ладно, что мы все обо мне? — отмахивается Прим. — Расскажи лучше, как ты? — Не знаю, — пожимаю плечами. — Столько всего произошло, и я не имею ни малейшего понятия, что с этим всем делать. — Понимаю, — тихо отвечает сестра и гладит меня по руке. — Я встретила Финника вчера. Он рассказал, что вы подали в отставку, о Пите, а сегодня утром еще и Хеймитч заполнил пару пробелов... — Да, все так, — вздыхая, подтверждаю я, а затем, усмехаясь, спрашиваю: — Что еще я пропустила, пока не пришла ты и не поставила меня на ноги?       Прим задумчиво пожимает плечами: — Да ничего особенного. Хеймитч обмолвился, что Финника вызывали в штаб после завтрака, а потом планировали побеседовать с Мелларком, как только закончат с ним в медблоке.       Еще немного поболтав с сестрой, я возвращаюсь в свой отсек. После уютного гнездышка Прим, он кажется пустым и невзрачным. Печально окидываю взглядом серые стены, почти пустые полки шкафа и маленький столик с парой стульев у стены. Все выглядит запустелым, словно тут никто не живет.       Поддавшись неведомому импульсу, бреду в уборную за тряпкой и начинаю уборку: стираю толстый слой пыли с мебели, а после с остервенением подметаю грязный пол. Вроде бы ничего и не поменялось, но на душе становится легче.       Устало валюсь на край кровати, утыкаюсь носом в подушку и блаженно закрываю глаза, вдыхая приятный запах, что сохраняет в себе ткань. Сладкий аромат шампуня и мыла, смешанный с резкими нотами чего-то терпкого, но знакомого. Тело расслабляется, не в силах устоять перед комфортом и ощущением безопасности после двух недель «походной» жизни.       По привычке тянусь в поисках главного источника тепла, как всегда делала раньше, но натыкаюсь на пустоту. Стыд и одиночество разгоняют иллюзорный туман: я снова в постели с призраком. Открыв глаза, тихо всхлипываю и подскакиваю на кровати, желая убедиться, что не сошла с ума.       Разумеется, его здесь нет; само напоминание о его присутствии по-прежнему хранит ложе, которое мы делили. Слабый запах мужского пота, пропитанный мускусом и солью — то, чем я дышала последние четыре года. Боль и тоска — хоть я обещала забыть о них, снова сжимают мое сердце в тисках. Кажется, словно я хожу кругами, постоянно сворачивая не туда: когда же я наконец-то выйду из этого лабиринта? Быстро снимаю пододеяльник и наволочки, стягиваю простынь и, сворачивая все это в большой ком, кладу в мешок для постельного белья с номером отсека.       Большое помещение, отведенное под вещевой склад, находится почти на самом последнем ярусе, ниже расположены только технические помещения для поддержания жизни в Тринадцатом. Крепко держа пакет с бельем в руке, я медленно прохожу по коридору, прислушиваясь к жужжанию стиральных машин. На посту — арке, вырезанной в стене и отделяющей служебное помещение и комнату для посетителей массивным прилавком — я натыкаюсь на пожилую женщину, читающую в очках толстую книгу. Она не сразу замечает мое присутствие, и я кашляю, чтобы привлечь ее внимание, а затем протягиваю ей пакет, выдавив улыбку. Старушка неохотно забирает вещи, сетуя на то, что ее рабочий день практически закончен, просит немного подождать и исчезает за дверью.       Ковыряя носком ботинка угол стены, жду ее возвращения в полном одиночестве. Пару минут спустя в коридоре слышатся тихие шаги, и я с любопытством оборачиваюсь, гадая, кому еще взбрело в голову прийти в прачечную на ночь глядя. Наконец, из-за угла появляется светлая макушка, и ее обладатель замирает на секунду, увидев меня. — Здравствуй, — вежливо произносит Пит и подходит к арке. — Надеюсь, что я не ошибся этажом? — спрашивает он, и я замечаю, как напряжено его тело: — Здесь расположен вещевой склад?       Молча киваю, не в силах произнести ни слова. Однако Мелларку достаточно и этого: убедившись, что это место, которое ему нужно, парень расслабляет плечи и начинает с интересом осматриваться вокруг. На Пите стандартная форма дистрикта, он умыт и причесан, да и выглядит как обычный житель Тринадцатого. Еще оставшаяся здравая часть моего мозга пытается понять, с чего это вдруг он свободно разгуливает по коридорам, и потому не сразу замечаю на его руке браслет, похожий на тот, что когда-то заставляли надевать меня для охоты в лесу, а в ладони листок бумаги. — Милый браслетик, — едва слышно бормочу я. Горло снова пересыхает, и мне приходится пару раз сглотнуть, чтобы избавиться от невидимого кома.       Мелларк поворачивается, видимо услышав мое бурчание, и слегка хмурит брови. Отчего-то к щекам приливает кровь, и я спешу отвлечь его внимание, указав на его правую руку. — А, — выдыхает Пит, крутя запястье из стороны в сторону и осматривая приобретение. — Довольно симпатичный, если не учитывать его предназначение.       Мои губы трогает улыбка, и он отвечает мне тем же. И все становится таким же сложным, как и раньше: с его стороны это лишь вежливость и тактичное поддержание разговора, в то время, как все внутри меня холодеет от осознания этого факта.       Лучшим вариантом было бы тут же уйти, однако я не могу сделать этого, пока мне не принесут сменный комплект. Просто стоять в тишине кажется более подходящей альтернативой, однако застигнутая врасплох его внезапным появлением и напуганная формальностью, я начинаю лепетать полнейшую ерунду: — Значит, мне повезло куда больше, — выпаливаю, стараясь выглядеть спокойной и равнодушной. — После всех выходок и на меня стоило бы надеть подобный.       Голубые глаза оглядывают меня уже с большим интересом, а их обладатель спрашивает: — Любишь нарушать правила? — Скорее совать свой нос, куда не следует, — говорю я и сразу же жалею об этой затее.       Странно порой, как наши тело и разум реагируют на стресс. Да, я знаю, что он ничего не помнит и никогда не сможет этого сделать, знаю, что между нами пропасть, даже не в пять лет, а в целую жизнь. Для каждого из нас человек напротив — незнакомец, но я не могу с собой ничего поделать. Сердце шепчет: ответь ему тем же, покажи, что и тебе нет до него дела.       В дверях появляется старушка с пухлым пакетом в руках. Она протягивает его мне, а Пит, немедля отдает ей листок с распоряжением на выдачу еще одного комплекта для себя. И когда женщина вновь исчезает, я, прижав сменное белье к груди, тоже намереваюсь побыстрее уйти и забыть об этой нелепой встрече раз и навсегда.       Однако разве это выход? Неужели мы будем и дальше играть в невидимок, зная, что есть вещи, которые уже связали нас друг с другом, хотим мы этого или нет?       Тот кусочек правды, что я так кропотливо прячу в глубине своей души, словно петля на шее: если я продолжу тянуть, то задохнусь. Наши отношения начались со лжи, продолжались во лжи и закончились во лжи. Пустота — это все, что есть между нами, прикрытая вежливостью и учтивостью. Если я наконец-то сброшу с себя этот груз, что мне придется потерять? Ровным счетом ничего: голубые глаза так и останутся холодными и равнодушными. — Я должна тебе кое-что рассказать, — едва слышно выпаливаю я, однако в тишине комнаты мои слова все равно, что крик.       Пит с любопытством вскидывает голову; для него любая информация о мире за пределом купола кажется чересчур интересной и увлекательной. — Я не была с тобой честна тогда в палате, — с трудом выдавливаю, сглатывая в попытке избавиться от кома в горле. — Возможно, ты сочтешь меня трусихой и будешь совершенно прав. Я... Мы притворялись влюбленной парой на первых Играх... Точнее, я притворялась. Это помогло нам выжить, и потом мы продолжили играть дальше, надеясь, что этот фарс снова сработает. Я знала, что с твоей стороны это были настоящие чувства, и мне жаль, что, только потеряв тебя, я поняла, как ты дорог мне.       Ни один мускул не дрогнул на его лице; разумеется, что теперь он не чувствует ничего, кроме безразличия. Однако, не смотря на невозмутимый вид, Пит весь во внимании: он выслушает меня и примет правду, какой бы она ни была, а больше мне ничего и не надо. Набрав в грудь больше воздуха, я продолжаю: — Потом я снова предала тебя. Я так долго горевала по тебе, что мысль об одиночестве казалась мне просто невыносимой. И Гейл был рядом — он вернул меня к жизни, а сейчас его нет. И я опять виновата в том, что не любила...       Мелкими шагами, прилагая всевозможные силы и собрав последнее оставшееся мужество, я постепенно ослабляю узел. И с каждым словом, с каждым новым глотком воздуха, я чувствую, как становится легче дышать. И я жадно хватаюсь за них, не зная, как остановиться. — У тебя есть полное право ненавидеть меня, и я пойму, если ты перестанешь разговаривать со мной, но... Я совру, если скажу, что ничего к тебе не чувствую, однако ты всегда можешь обратиться ко мне за помощью.       Я осознала, что люблю Пита, потеряв его, а сейчас — насколько сильно это чувство. И его достаточно, чтобы решиться на самый трудный шаг — отпустить.       Мои переживания и метания заканчиваются; после долгого пребывания на перепутье, я могу выбрать правильную тропинку. Если кто-то захочет последовать за мной — он легко найдет меня по следам. Остается только идти вперед и не оглядываться.