С миру по нитке

Усатый и дородный фермер был не суетлив под стать своим овцам, он неспешно подавал продукт, неспешно пересчитывал монеты на ладони и по одной ссыпал их в мешочек на поясе. — Овечку не купите? — спросил он, потому что спрашивал об этом всех. — Нет, — ответил Хеннинг, давя смешок. Неужто он в гражданском похож на добропорядочного гражданина с собственным домиком и двориком, где можно пасти овечку, а после стричь её и доить, чтобы делать из молока вот такой же восхитительный сыр с твердой — знак, что вызревал в погребе — корочкой? Корочка — это для Хеннинга самое вкусное. Он предвкушал всю дорогу обратно, как она будет ломаться во рту. Рене корочка не нравится, и она отдает ему свою долю — добрая девушка. Хеннинг всегда привозил к столу сыр, разный, смотря какой удавалось купить на рынке в городе, когда удавалось попасть туда. Если с утра — то выбор большой, а к обеду — как повезет, только и выбирать, что из остатков среди продукции тех фермеров, которые не рассчитали и привезли слишком много товара, зря нагрузив телегу и лошадь, либо среди тех, кому в этот день не повезло с покупателями. Но Хеннинг умел выбирать даже из остатков, и ребята всегда были довольны. Рене сама пекла хлеб в общей кухне, ржаной, с теми травами, что Нанабе присылала из деревни мама. Гергер отвечал за выпивку, Нанаба приносила варенье, тоже мамино, разумеется. Повода не было. Просто кто-то говорил с утра «а давайте сегодня», и все кивали «да, вечером», собирались в отведенной им комнате штаба или в кабинете Майка и ужинали не столовской кашей. — Хороший сыр, — одобрение Гергера чуть смялось, потому что говорил он, жуя, вернее, закусывая. — Хотя мне больше всего тот острый нравится. — А мне, — сказала Рене, — с зеленью, но и острый был вкусный. И этот. Хорошо, когда можно сравнить. Хеннинг с Гергером хмыкнули, но Майк показал кулак и оба тут же заткнулись, сделали благостные лица. Майк тоже приходил не с пустыми руками. Он, как командир, приносил главное — на этот раз свиную рульку, которую нарезали тонкими пластинками и разложили на две тарелки, запах от них шел умопомрачительный. Откуда мясо, откуда деньги на него — спрашивать давно перестали, Майк не отвечал, а додумывать дело глупое и неблагодарное, даже Нанаба не вникала в этот вопрос. — Хорошо, когда есть овцы и свиньи, — поправила Нанаба. — Тогда и продукты есть. А для овец и свиней корм нужен, земля. У родителей есть пара овечек, стригут, из шерсти потом вяжут, но их ещё попробуй выкорми. Мама рассказывала, когда-то они овцу кормили грушами, молоко получалось очень ароматное, сыр тоже, а потом грушу спилили, когда семья расширилась, помидоры там высаживали, капусту. На ломоть ещё теплого хлеба Гергер положил кусочек мяса и сыра сверху, залюбовался полученным бутербродом и не спешил отправлять его в рот, вместо этого сказал: — Скоро все деревья поспиливаем к чертям ради картошки. Одной картошкой можно прокормиться? Без мяса? — Можно, — сказала Рене, — только не с нашей службой. Ослабнешь быстро. — А помните, раньше в супе куски курицы плавали, такие сочные, а я ещё кости в карман прятал, для кошки. Жила тогда за складом, котята у неё были. Давно уже. — Вспомнил! Это до падения Марии было. — Ну я и говорю. — До падения, — сказала Нанаба, — многое было. Все переглянулись и опустили глаза в тарелки, Гергер потянулся всем налить. До падения было хорошо, они помнили, потому что росли в то время, учились и служили. И не голодали никогда. Нанаба, например, помнила, что будучи рядовой гарнизона, ворчала по поводу порций сливочного масла в каше и на утреннем бутерброде с сыром — много, прямо текло, приходилось постоянно перемешивать, чтобы впиталось. А теперь это масло кладут сразу в чан и там же перемешивают, в тарелке и не поймешь, было ли оно, это масло. — Если и Роза падет, — сказала Рене, — по грядкам ходить будем, всё засеять придется. Все посмотрели на неё с суеверным ужасом, она пожала плечами. — Не делайте такие глаза. Все же понимают, половину выкосит голод. — Не выкосит, — сказал вдруг веско Майк, до того молчавший и слушавший. — Сделают то же, что и в прошлый раз — за стену всех лишних. Нас — как сопровождение. Так что не волнуйся про грядки. Нанаба покосилась как будто с опаской. — Зачем ты так? В прошлый же раз вернулись. — В прошлый раз ещё не шла речь о жизни верхушки: аристократов, правительства, тогда это было чужой проблемой для них, а если Роза падет — будет их личная, шкурная проблема. Не путай. Уж жратвой они с нами не поделятся. — Значит, — проговорила Нанаба, — голод и геноцид. Гергер выпрямился на стуле и поднял стакан над головой. — Это звучит, как тост! — провозгласил он. — Пейте, пока есть что, — сказал Майк и поболтал вино в своем стакане, — и ешьте. Не забивайте себе голову всякой ерундой. И выпил, закусив куском хлеба. Все последовали его примеру, особенно Хеннинг, с удовольствием закусывая сырной корочкой.