Эпитафия

В этот день на кладбище цвели цветы: в волосах у женщин, в петлицах пиджаков и пальто у мужчин. Ветер хлестал безудержно и безутешно, трепал лепестки - белые и розовые, красные, - будто в отместку хотел сорвать их с людей, посмевших не уберечь Нежность. Накрапывал злой колючий дождь, продираясь сквозь одежду до тел, стуча по крышке гроба, по нарисованным Киреном розам. Их с Эми история закончилась. Скрылись улыбки. Завяли объятия. Застудился озорной блеск глаз. Она лежала в коконе из дерева, теперь навеки недвижная. Земля вновь послужит ей одеялом. Лицо Эми Даер было скрыто, и Кирену это нравилось: он не желал видеть ни тяжелых сомкнутых век, ни суровой немоты рта. Как бы того не хотелось самой Эми, на ее "офигенных проводах" никто не веселился и не радовался. Кто-то сглатывал горький комок в горле, кто-то скорбно поджимал губы, кто-то предавался печали и сожалениям, но каждый из них думал, что не додружил и не долюбил. Кирен неловкими руками достал из кармана свернутый в четверо портрет Эми, на нем она была правильная - живая и улыбающаяся, светлые глаза и кляксы зрачков, - такой он ее знал. Лист бумаги спланировал на доски гроба и дождь тут же окропил его слезами, потертый любовный роман от Дианы, брошь-цветок от Саймона - последние дары. Филип Уилсон долго качался на краю могилы, не решаясь сбросить вниз плюшевого тигра; Кирен не знал, что они с Эми были так близки - и у нее от них оказались тайны. Его огорчало, что он вовремя не успел рассказать подруге об отношениях с Саймоном. Он поднял глаза и встретил такой же виноватый взгляд ирландца. Кажется, они думали сейчас об одном: не стоило верить в ее легкомыслие.

"Любим и помним Эми Даер 1988-2009 2009-2013 Нам тяжко милых хоронить, Но эта горькая потеря Гораздо лучше, чем прожить Любви не знав, любви не веря".*

Поминки организовали в доме Уолкеров, что ни у кого не вызвало вопросов. Гости - живые и с СЧС - приглушенно переговаривались, расположившись тут и там небольшими группками. Главной горячо обсуждаемой новостью был суд над Максин Мартин. Когда Кирен спустился в гостиную, он сразу заметил Саймона, одиноко стоявшего в стороне ото всех. Тот сутулился и нервно переминался с ноги на ногу, руки его были спрятаны глубоко в карманах. Наверное, он хотел казаться равнодушным и независимым, но на деле выглядел растерянным и виноватым и знал об этом сам, а потому все ниже опускал голову, пряча сокрушенный взгляд. - Поздороваешься с мамой и папой? - спросил Кирен, вот в эту самую минуту особо остро переживая щемящую нежность, что с некоторых пор поселилась у него в груди. - Нет. - Саймон с преувеличенным интересом рассматривал носки собственных ботинок. - Они винят меня. - Нет, не правда! - Если бы Эми не вернулась со мной... - Ты не виноват! - поспешил перебить его Кирен. Как втолковать этому упертому ирландцу, что он здесь вовсе ни при чём? С чего он вообще вздумал брать на себя ответственность за случившееся? Нашелся пуп Земли. - Это Максим Мартин убила ее из-за какой-то безумной веры. На последних словах лицо мужчины будто окаменело и он горько фыркнул своим мыслям, а Кирен запоздало сообразил, что, наверное, не стоило упоминать веру. - Теперь нам лучше уехать. - Уехать? Куда? - удивился он - это было странно, что именно Саймон заговорил об отъезде. Слишком странно. - Подальше отсюда. Здесь опасно, Кирен. Почему Роартон неожиданно перестал устраивать Саймона? Почему их городок оказался для него более опасным, чем любое другое место, ведь люди гибнут везде? В любом случае Кирен решил, что не будет никуда сбегать. Здесь есть то, что еще можно защищать: его семья и безлюдные тихие улицы, и старая школа, в которой он учился, в которой учились еще его родители, и могилы Рика Мэйси и Эми Даер. Здесь его дом, его мир, и он не покинет его, даже если Саймон решит сдаться, потому что Роартон - это он сам, а от себя не уйти никогда. - Я не могу уехать, - твердо сказал он. - Разве не этого ты хотел? - Да, хотел. Эми как-то спросила, сколько миль придется проехать, прежде чем я смогу быть самим собой? Мне казалось, что нужно объехать весь мир, но больше я так не думаю. Мне нравится здесь. - Ясно. - Саймон глянул на него ласково и печально улыбнулся, а Кирен понял, что в своей борьбе не останется один - никуда от него не денется этот заблудший пастор, чтобы он там сейчас себе не надумал. К ним подошел старший Уолкер, как никогда преисполненный серьезности. - Я хотел сказать спасибо, - важно сказал он. Саймон непонимающе нахмурился, мгновение назад он воинственно выдвигал челюсть готовясь принимать обвинения и, очевидно, не был готов к благодарности. - За что? - Ты спас Кирену жизнь. - Стив протянул для рукопожатия ладонь. Саймон некоторое время колебался, как будто до конца не верил в происходящее, а потом от усердия чересчур сильно сдавил кисть мистера Уолкера. - Рефлекс, - неловко оправдался он, Стив лишь понимающе кивнул. В след за мужем к ним подошла Сью. - Тебе есть где остаться? - обеспокоенно спросила она. - Да-да. Сейчас я живу в доме у Эми. - Надеюсь, ты не уезжаешь? - Сью бросила встревоженный взгляд на стоящую у окна сумку с вещами, которую Саймон, очевидно, приволок с собой, пока Кирен был наверху. Это не хорошо! Неужели его ирландец собирался зайти настолько далеко? Нет, ничего у него не получится! Он его не отпустит. Кирен начинал понимать, какой властью он обладал над одним конкретным мужчиной. Хитрая и довольная улыбка невольно выползла на его губы, похоже, он уже знал, каков будет ответ. - Нет. Нет, я остаюсь. Где ты, если не со мной? Нигде. ____________________________________________ Надпись на крышке гроба, стихи принадлежат Альфреду Теннисону, перевод Д.Л. Михайловского. Оригинал: I hold it true, whatever befall; I feel it, when I sorrow most; 'Tis better to have loved and lost Than never to have loved at all.