Перекрёсток миров

Эдвард стоял посреди огромного подземного зала в подземном городе и грустно смотрел перед собой. Вокруг были только тёмные колонны, уходившие куда-то во мрак. Роза ушла уже десять минут назад, унося на руках плачущего от страха и голода ребёнка, а мальчик всё никак не мог сдвинуться с места. Последний раз он чувствовал себя таким разбитым и опустошённым в тот день, когда очнулся в постели в доме Рокбеллов, и на него нахлынуло чувство вины за содеянное. Душевные муки были настолько сильными, что Эд почти не чувствовал физической боли. Вот и сейчас, стоя посреди тёмного зала, единственным источником света в котором являлся единственный догорающий на стене факел, Эд не чувствовал страха перед тем, что должно было вскоре произойти. Мальчику казалось, что он вообще потерял способность что-либо чувствовать кроме бесконечной любви к младшему брату и чувства вины поглотившего, как ему казалось, всю его душу. Эду было уже всё равно, что произойдёт с ним. Одно он знал точно – он больше не может и не хочет жить с таким камнем на душе. Все мечты и надежды на будущее сейчас превратились в прах. «А ведь я так хотел снова увидеть лицо Ала, обнять его, потрепать по волосам… - думал Эд, глядя в пустоту. – Хотел снова увидеть улыбки Винри и бабули… Винри... – в голове пронёсся образ смеющейся белокурой девушки с глубокими голубыми глазами. – Я ведь так и не сказал ей, как она мне дорога. И уже никогда не скажу… И хорошо, что не сказал, так ей будет проще забыть меня». Эд снял с себя верхнюю одежду и нарисовал на теле алхимические круги. Произведя ритуал, мальчик закрыл глаза и дотронулся пальцами до кругов. «Прощай, Ал, – подумал он. – Надеюсь, ты поймёшь меня, брат…». Эд почувствовал, как его тело становится невесомым, словно воздух. Ещё секунда, и мальчик увидел перед собой Врата. - Верните моего брата! – спокойно прошептал Эдвард. – Мне плевать, что будет со мной. Забирайте меня всего, только верните Ала! Это ведь равноценный обмен, да? Жизнь за жизнь… Врата медленно стали открываться, и мальчик почувствовал, что сидящие за ними сущности так и мечтают его туда утащить. Ещё секунда, и из Врат вылезли чёрные руки и затянули его внутрь. Эдвард не сопротивлялся, он знал, что так будет. В голове помутилось, перед глазами поплыли разноцветные круги и точки. «Значит, это и есть смерть… - подумал он, сквозь ускользающее сознание. – Значит, Ал скоро вернётся…» Эд не мог уже понять, куда его несёт, он только чувствовал, что этот полёт убаюкивает. Ему почему-то вдруг вспомнился тот день, когда он первый раз увидел новорожденного братика. «Как же я радовался тогда… - промелькнуло в голове подростка. – Но откуда я могу это помнить? Ведь мне самому было тогда около года?» Видение сменилось, теперь Эд вспомнил, как мама когда-то качала их с Алом в кроватке и пела колыбельные. «Мама…» - Эд почувствовал, как по щекам катятся слёзы. Он попытался дотянуться рукой до ускользающего облика Триши и вдруг заметил, как правая рука начинает медленно растворяться в темноте Врат. «Тебе ещё рано, солнышко моё…» - услышал он родной, почти забытый голос и потерял сознание прежде, чем успел осознать, что происходит. Внезапно полёт прекратился, и Эдвард с небольшой высоты свалился прямо в снег. Голова сильно гудела, сознание ускользало, и он никак не мог собраться с мыслями. Эд ничего не чувствовал, кроме невесть откуда взявшейся ужасной боли. В голову сразу пришла мысль, что нечто подобное уже было, когда Врата забрали его ногу и руку. Но придя в голову, мысль тут же испарилась, заполнив голову туманом. Вслед за болью пришло чувство холода. Эд, ничего не соображая, попытался встать на ноги и тут же упал на колени от дикой боли в области солнечного сплетения. На белый снег капнуло несколько капель крови. Эд всё ещё не мог осознать, что произошло. Он снова попытался встать, обхватив грудь руками, и заметил, что майка и чёрная куртка почему-то снова оказались на нём. «Я же снял их…» - промелькнуло на долю секунды в голове Эда, и сознание снова поплыло. Спотыкаясь и держась за рану обеими руками, он пошёл, сам не зная куда, лишь бы уйти от этого холода. Сознание всё ещё ускользало, не давая собраться с мыслями, а боль с каждой минутой становилась всё невыносимее. Пройдя ещё немного, мальчик повалился на колени. Левая нога не гнулась, а в области левого колена и правого плеча угнездилась тупая боль. Бросив помутневший взгляд на правую руку, мальчик заметил, что на ней словно надета серебряная перчатка. «У меня опять автоброня? Но откуда?» - удивился Эд, но мысли не хотели фокусироваться и всё ещё расплывались. Снова встав на ноги, он не смог устоять, повалился на спину и застонал от усилившейся боли. «Это что, такое наказание после смерти? – неожиданно промелькнуло в опустошённом мозге. – Я вечно буду мучиться от боли и холода?» Но сознание снова стало ускользать. Эд чувствовал, что боль отступает, уступая знобящему холоду. Мальчик скорее чувствовал, чем понимал, что что-то не так. Вдруг ему послышалось, будто кто-то зовёт его, какой-то знакомый голос. Эд хотел было ответить, но потерял сознание. *** В этом году зима выдалась непривычно холодной. Жителям Лондона, привыкшим к постоянным дождям и туманам в любое время года, казалось, что их город вдруг переместился куда-то в заполярье. Причиной тому была не столько погода, сколько нетопленные дома, на отопление которых у людей, живших в поствоенное время, не было ни средств, ни ресурсов. Редкие прохожие, ругаясь, брели по улицам, стараясь как можно быстрее нырнуть в дом, где было ненамного, но всё же теплее. Никто даже не замечал мужчину средних лет, кутавшегося в тёмно-коричневое пальто. Его длинные светлые волосы, стянутые на затылке в хвост, развевались на ветру, а грустные золотистые глаза блестели за стёклами очков. Он шёл в одном ему известном направлении, не обращая ни на кого внимания. Пройдя несколько улиц, он вышел к опушке национального парка и, спустившись по длинной лестнице, ведущей к полю, наконец, добрался до нужного ему места. Пройдя немного по дороге, мужчина остановился и тяжело вздохнул. Перед ним высились развалины дирижабля. - Прошло уже три с половиной года… - мужчина присел на лежащий невдалеке камень и в который раз вспомнил тот самый день, менее четырёх лет назад. – Именно сюда упал тот дирижабль… «А ведь это была последняя бомбёжка...» - прошептал он, углубившись в свои мысли. *** Светловолосый мужчина стоял и с замиранием сердца смотрел на падающий с неба дирижабль. «Нет, ну как же так…» - пронеслось в его голове, а глаза моментально наполнились слезами. Он сорвался с места и побежал в сторону бушевавшего пожара. - Господин Гогенхейм! – звенел в ушах голос шофёра. – Вернитесь! Куда вы?! Там опасно! «Эдвард! Вот опять… Опять я его бросил, и вот что вышло… Из-за меня…» Мужчина подбежал ближе к горящему дирижаблю. От наполнявшего небо дыма сгустились тучи, и начался сильнейший ливень, смывающий следы недавней бомбёжки и слёзы с лица Гогенхейма. Подбежав ближе к дирижаблю, мужчина почувствовал, что стало жарко, как в печи. Глаза щипало от слёз и едкого дыма, а лёгкие наполнялись гарью. Ливень не успел ещё потушить пожарище. - Эдвард! Эдвард! Эд! – Гогенхейм кричал так громко, как только мог, но ответа не было. – Эд! Ты слышишь меня? – мужчина начинал терять надежду. – Да что же это такое! Наконец, где-то в глубине пожара раздался треск, и мужчина, ухватившись за него, как за спасительную соломинку, бросился вперёд. Пробежав по зыбкой грязи ещё немного, уже задыхаясь от едкого дыма, он, наконец, нашёл то, что искал. Рука мальчика торчала из-под полусгоревших балок. Гогенхейм попытался вытащить ребёнка из-под обломков. Благо, что ливень уже почти потушил огонь. Оскальзываясь и чертыхаясь, он, наконец, приподнял огромную балку и достал мальчика из-под обломков. Спина и нижняя часть тела были наполовину обуглены, а изо рта шла тонкая струйка крови. Гогенхейм схватил ребёнка и потащил его прочь от всё ещё тлеющих обломков дирижабля. Дождь всё продолжал лить, словно из ведра. - Эд! – мужчина стал трясти ребёнка за плечи, но его голова безжизненно болталась из стороны в сторону. – Нет… Не может быть… Эдвард! – он с ненавистью посмотрел на небо. – Если кого и нужно было наказывать, так меня! МЕНЯ! Неужели мои дети и так мало страдали?! Равноценный обмен… Чушь всё это! Что же равноценного в том, чтобы за перенесённые страдания получить только смерть?! – мужчина, теперь уже рыдая, прижал к себе тело мальчика. – А ведь этот мальчишка только похож на моего сына… Что же плохого сделал он в своей жизни? Чем заслужил такую страшную смерть? Эд… У меня теперь только одна надежда, что твоя душа успела покинуть тело этого несчастного и вернуться в своё тело… А раз так… Может, ещё не всё кончено, а? – в отчаянии спросил он сам у себя. *** - Уже три с половиной года прошло, а ответ я так и не нашёл… - снова прошептал Гогенхейм, вспоминая попутно лицо несчастной матери того, другого Эдварда, которой он вынужден был принести столь ужасную весть. – Равноценный обмен… - горько усмехнулся мужчина. – А ведь Эдвард до конца верил в него… В равноценный обмен… В высшую справедливость… Что за мальчишка? Жизнь вообще несправедлива… Гогенхейм встал с камня и решил немного пройтись и согреться. Останки дирижабля убрали ещё далеко не все. Самые большие обломки всё ещё валялись то там, то здесь, наводя ужас на людей. Гогенхейм в который раз за прошедшие три с половиной года приблизился к ним, пытаясь как можно точнее воскресить в памяти ту ужасную ночь. - Эд… Успел ли он вернуться в своё тело? А ведь я даже не могу этого проверить… - вздохнул мужчина, поглаживая рукой обугленную балку дирижабля. Внезапно внимание мужчины привлекло что-то блестящее, лежавшее почти у него под ногами. Нагнувшись и взяв предмет в руки, Гогенхейм обнаружил, что это карманные серебряные часы на цепочке с выгравированным на крышке драконом. -Н-н-не может быть… Это же… Часы государственных алхимиков… - Гогенхейм негнущимися пальцами открыл крышку часов. На внутренней стороне крышки криво была нацарапана пара слов и дата: «Не забудь: 3.окт.10.» - Эта дата… Третьего октября, десятого года… - прошептал Гогенхейм… - Пинако сказала, что именно тогда мальчики сожгли дом и отправились в путь… Значит, это часы Эда! Н-н-не может быть… Как они сюда попали? Тогда может быть Эд… - глаза мужчины вдруг расширились от ужаса. – Эдвард! Сунув часы в карман пальто, мужчина принялся в который раз обыскивать развалины дирижабля. «Вчера был снегопад, а часы лежали на поверхности, значит, они оказались здесь только сегодня, и, причём совсем недавно, иначе их занесло бы снегом… - думал он, внимательно приглядываясь в сгустившихся сумерках к каждому обломку – Надеюсь, ещё не поздно!». Безуспешно проискав ещё около десяти минут и уже начиная раздражаться, мужчина, наконец, нашёл несколько пятен крови на снегу. Чуть поодаль нашлись и следы ботинок небольшого размера. Кое-где виднелись и другие пятна крови. - Эд… - не замечая холода и усталости, Гогенхейм пошёл по следу. Следы вели куда-то в сторону леса. Их обладатель, судя по всему, был ранен и шёл шатающейся походкой. Кое-где виднелись и отпечатки рук. В этих местах он, судя по всему, становился на четвереньки. «Не нравится мне это… - думал Гогенхейм – Столько крови…». Дойдя, наконец, до опушки леса, Гогенхейм, наконец, заметил того, кого искал. Мальчик, одетый во всё чёрное, лежал под огромным дубом на спине. Его золотистые волосы были все в крови и снегу, губы посинели от холода, левая рука судорожно сжимала рану в области солнечного сплетения, а правая, стальная, была откинута в сторону. От открывшейся картины у Гогенхейма защемило сердце. Мгновенно подлетев к мальчику, он тут же схватил его за руки. - Эд! Эдвард! Ты слышишь меня? – схватив сына за запястье левой руки, он принялся нащупывать пульс. Спустя примерно тридцать секунд на его лице появилось облегчение. Пульс едва прощупывался, но одно то, что он был, вселило в Гогенхейма надежду. – Ещё не всё потеряно… - прошептал мужчина. – Держись, Эдвард! Гогенхейм снял с шеи медальон с небольшим камнем и поднёс его к ране сына. Рана слегка зашипела, а мальчик, не приходя в сознание, зарычал от боли. - Потерпи, скоро станет легче, – прошептал Гогенхейм. Он аккуратно надел медальон на шею Эда и, сняв с себя пальто, набросил его на плечи сына. Затем поднял его и понёс прочь от леса и холода. В городе было уже совсем пусто. Эд не приходил в себя, но время от времени постанывал от боли. «Хорошо хоть этих ищеек из Скотланд-Ярда нигде не видно… - подумал Гогенхейм. – А то объясняй им потом, откуда у меня на руках раненый ребёнок со стальными протезами, да ещё и посреди ночи… Ну да, хороший хозяин в такую погоду и собаку на улицу не выгонит!». Наконец, мужчина дошёл до нужного дома и как можно тише зашёл внутрь. В доме, судя по тёмным окнам, уже все спали. Поднявшись на второй этаж и повернув ключ в замке, Гогенхейм оказался в своей квартире. Бережно положив Эда на диван, он тут же пошёл кипятить воду. - Хорошо, что философский камень всё ещё способен хотя бы на целительство… и хорошо, что он действует в этом мире, в отличие от алхимии… Хорошо, что я не выкинул его. Чувствовал, что пригодится ещё… - шептал Гогенхейм. – Автоброню Эда желательно никому не показывать, иначе возникнут лишние вопросы… Да и не справятся местные доктора с такой раной… Не говоря уж о том, что больницы и так переполнены… Вернувшись в комнату с тёплой водой, мужчина стал обрабатывать рану сына. Камень, находящийся в медальоне, уже частично сделал свою работу, и рана понемногу затягивалась. - Вокруг автоброни ещё и обморожения… Ну да они небольшие, быстро заживут. Главное - эта ужасная рана… Она ещё и сквозная… - снова прошептал Гогенхейм. – Долго заживать будет… Кто же это его так? Неужели Данте? Мерзавка! – мужчина с силой стукнул кулаком по подлокотнику кресла, в котором сидел. - Больно… Я что, не умер? - Эд пришёл в себя и тут же поморщился от боли. Его голос звучал хрипло и глухо. Открыв свои ясные золотистые глаза, он увидел встревоженное лицо отца. - Г-гогенхейм… Что случилось… - из последних сил прошептал мальчик заплетающимся языком. - Молчи, тебе сейчас лучше поберечь силы, – мужчина дотронулся указательным пальцем до губ Эда. – Все разговоры потом. Пару минут спустя Эдвард погрузился в глубокий, но тревожный сон. Гогенхейм просидел всю ночь у постели сына, не в силах отойти от него ни на шаг. На следующий день Эду стало немного лучше, но в сознание он больше не приходил. Взяв на службе больничный, Гогенхейм продолжал ухаживать за Эдом, состояние которого не ухудшалось, но и не улучшалось. Ослабевший философский камень делал своё дело, но делал медленно. Наконец, по-прошествие почти двух недель Эд снова пришёл в себя. Мальчик с трудом открыл, будто налитые свинцом веки и увидел комнату, скудно освещённую стоящим на столе огарком свечи. Повернув голову, Эд увидел Гогенхейма, спящего тревожным сном у его постели. Но стоило мальчику пошевелиться, как сон отца будто рукой сняло. - Эдвард, наконец-то ты пришёл в себя. Заставил же ты меня поволноваться. - Г-гогенхейм… - прошептал подросток пересохшими губами. Язык как будто одеревенел и ворочался с трудом. – Что случилось... Я же не умер… - Это лучше ты мне объясни, что случилось, – мужчина попытался натянуть на лицо улыбку, но она вышла болезненной. Он налил воды в стакан и дал его сыну, придерживая его за плечи. Эд с трудом отрыв рот сделал несколько глотков. – Я три с половиной года не мог понять, успела ли твоя душа вернуться в своё тело до того, как на того мальчика свалился дирижабль… Я каждый день ходил на то место и пытался найти хоть какие-то зацепки… Выходит, ты всё-таки вернулся в своё тело. Но почему ты здесь? Что опять произошло? - Я и сам не знаю… - тяжело вздохнул Эд. – Этот… Зависть… Он внезапно принял свой истинный облик… Очень похожий на тебя… Данте сказала, что он был создан на основе вашего с ней погибшего сына… Я промедлил всего на долю секунды, и он… - Ранил тебя? – кулаки Гогенхейма сжались. – Тварь! - Ты бросил его, так же как бросил нас с Алом… - продолжал Эдвард. - Сейчас не время думать об этом. Прошлого назад не воротишь… Скажи лучше, как ты оказался снова в этом мире? - Говорю же, не знаю… - Эд снова поморщился от боли. – Когда Зависть ранил меня, я должен был умереть, но Ал… - на глаза мальчика навернулись слёзы. – Он использовал силу философского камня внутри своих доспехов и воскресил меня… Когда я очнулся, мои рука и нога были на месте, я снова чувствовал их тепло, но потом… Потом… Роза сказала, что Ал исчез, когда произвёл трансмутацию… Я не мог этого вынести… Я не смог бы жить спокойно дальше, зная, что мой брат погиб из-за моей ошибки… - Если ты о попытке воскресить Тришу, то вы оба совершили эту ошибку. Не стоит винить во всём только себя. - Я слышал её голос за Вратами… - вдруг вспомнил Эд, и на его лице появилась слабая улыбка. – Я видел её лицо, она сказала, что мне ещё рано, но я не понял, что именно, сознание ускользало… - Ты видел Тришу? – переспросил Гогенхейм, и в его взгляде появилась тоска. – Знаешь, я слышал, что умершие иногда являются во сне, или когда человек находится на пороге смерти. Они могут как забрать с собой, так и вернуть к жизни. Это странно, но загадка смерти до сих пор не разгадана. Именно поэтому и не стоит шутить с человеческой трансмутацией. - И всё-таки это была моя идея, если бы не я, Ал никогда не решился бы на такое… И я ещё, считай, легко отделался… - горько усмехнулся Эд. – Жить с автобронёй всё-таки получше, чем быть живым доспехом. Ал вообще потерял способность ощущать эту жизнь. Зрение, слух и речь – вот всё, что от него осталось, – Эд снова поморщился. - Философский камень – это обман, так ведь? Он может только переселять душу в чужое тело… С его помощью Ал только вернул мне руку и ногу. А ценой своей жизни он вернул меня… Вот она, истина – жизнь за жизнь, и никак иначе… Я знал на что иду, когда проводил трансмутацию… Я знал, что умру… Но я не умер, я всё ещё жив… Тогда, может, Ал… - Эд обессилено откинул голову на подушку и вопросительно посмотрел на отца. В глазах его заблестели слёзы. – Значит ли это, что у меня ничего не получилось? Что Ал… Я не хочу в это верить… - Я тоже не хотел верить в то, что ты умер. И я не ошибся, – Гогенхейм дотронулся до плеча Эда и провёл рукой по его волосам. – Я уверен, что у тебя всё получилось. Взгляни, у тебя снова стальные протезы вместо руки и ноги. Не знаю, как и что там вышло с этим равноценным обменом, но я уверен, что Альфонс жив. - В таком случае, я должен найти способ вернуться назад! – глаза Эда внезапно загорелись решимостью, а в голосе зазвучала былая уверенность. – Я не смирюсь с такой судьбой! Я буду идти дальше!