Тень солнца

Пламя костров съедало тьму, ночь горела. Их город, их дом проживал свои последние часы, и оставалось лишь одно — бежать. Последний правитель Эрегиона, некогда прекрасного эльфийского королевства, простился и навсегда расстался со своей семьей, зная, что никогда их больше не увидит. Такова была его расплата за роковую ошибку. В погоне за правом назваться искуснейшим из мастеров, он слепо доверился хитрецу, став марионеткой в его руках. Прошло так много лет, прежде чем он понял, что наделал. Но исправить ничего уже было нельзя. Поэтому последнее, что сейчас мог сделать гордый правитель, — защитить своих подданных и выиграть им хоть немного времени, чтобы спастись. Он сказал своей жене и двум юным дочерям, что отправится вслед за ними, ведь только так мог быть уверен, что они не вернутся в город, охваченный пламенем. И сейчас, стоя на ступенях Дома Мастеров, он мысленно прощался с ними, прося прощения за эту ложь. Три фигуры быстро удалялись от центра города, укрываясь в тенях. Путь их лежал к реке Сираннон, вдоль которой вилась дорога к вратам Мории — великого гномьего царства. Там они могли укрыться от врагов, подступающих со всех сторон. Мать и ее дочери еще не осознали, что в эту ночь потеряли все, что имели: их дом, друзей, мужа и отца. Страх и паника вытеснили все другие мысли, оставив лишь желание поскорее оказаться в безопасности. Оказавшись за границами города вместе с другими его жителями они со всех ног бежали к реке, как вдруг оказались зажаты в кольцо приспешниками врага. Злобные твари медленно теснили их со всех сторон, мерзко скалясь. Но обездоленным эльфам улыбнулась удача. С юга пришла подмога, и путь снова был открыт. Они спаслись. Успели войти в ворота гномьего царства, прежде чем те были закрыты, оставили позади полыхающий Ост-ин-Эдиль и их прежнюю жизнь. А королевство Эрегион прекратило свое существование. Шли годы. Многие из тех, кто спасся той ночью, уплыли на Заокраинный Запад, но были и те, кто не захотел оставлять родные берега. Эльфов Эрегиона приютили их собратья, и стали зваться они эльфами Ривенделла, Лориэна и Лихолесья. Лишь единицы не смогли найти приют ни в одном краю и остались навечно скитальцами, бережно храня память об их доме в своем сердце. Так однажды, в Вековечном лесу, на берегу шумного Брендидуина, в месте, которое так напоминало им родные края, осела семья эльфов: мать и две дочери. Втроем они построили дом, приспособились к жизни вдали от чужих глаз, и со временем тревога утихла. Глоссвен, матери девочек, труднее всего было привыкнуть к новой жизни. Она не могла смириться с тем, что муж оставил ее, не могла понять, как жить дальше. Те события навсегда изменили ее, сделав из беззаботной эльфийки, обожавшей праздники, молчаливую затворницу, не желающую покидать лес. Не способная вернуть себе радость к жизни, она не могла отдавать все силы на воспитание дочерей. А с ними не было просто. Две сестры как огонь и вода, как день и ночь, как солнце и луна были непохожи друг на друга. Первую дочь звали Анорвайн — «прекрасное солнце» — за ее золотые, как у матери, волосы, лучезарную улыбку и красивые голубые глаза. Ее называли даром с небес, настолько она была прелестна. Анорвайн, всегда обаятельная и вежливая, с самого детства научилась использовать свой дар себе во благо. Глоссвен души не чаяла в дочери. Покладистая и утонченная эльфийка была гордостью матери. Всего несколько раз семья покидала свой дом, чтобы встретиться с другими эльфами, и всегда Анорвайн удавалось очаровать всех без исключения. Вместе мать и дочь смотрелись безукоризненно величаво, как прекрасные лебеди, ничем не уступавшие их собратьям-эльфам, живущим в Ривенделле. Вторая же дочь была совершенно иной. Она стала неожиданностью для родителей, не ожидавших появления близнецов. Младше всего на двенадцать минут она стала тенью сестры, за что и получила имя Анордаэ — «тень солнца». Волнистые волосы цвета вороного крыла, точно как у ее отца, выделяли эльфийку на фоне златовласой сестры, а глаза, синие, словно сапфиры, нередко вызывали дрожь у тех, кто в них смотрел. Глоссвен не была склонна проявлять теплые материнские чувства по отношению к Анордаэ и в разговорах всячески старалась уподобить ее сестре. А все потому, что во второй дочери она видела отражение ее мужа. Эльфийка так и не смогла простить ему то, что он оставил их. И порой ей было невыносимо смотреть на Анордаэ, так похожа она была на отца. Своевольностью она также пошла не в мать, отчего воспитывать ее было попросту невозможно. Эльфийка была неуправляема, словно дикая стихия. Со временем Глоссвен оставила тщетные попытки хоть как-то повлиять на нее и предпочла не замечать особенностей в поведении дочери, позволив ей делать все, что той заблагорассудится. Но для Анорвайн выходки сестры, походящие порой на поведение простого человека, были неслыханной дерзостью. Поэтому между сестрами не было особой любви. Анордаэ росла, как трава в поле. Отсутствие попыток исправить ее, полностью устраивало эльфийку, и она чувствовала себя свободной. Ей нравилось учиться всему самой, бежать туда, куда позовет ветер. Она жила, ни о чем не беспокоясь, и ей хватало этого маленького мира, состоящего из небольшого дома и деревьев у реки. Общество Анордаэ не любила, поэтому каждая вылазка из леса для нее была пыткой. Среди других эльфов ей всегда становилось трудно дышать, воздух становился густым, и нестерпимо хотелось спрятаться в прохладной тени ночи, подальше от чужих глаз. Казалось, все прочие разделяли ее чувства. Эльфийку не понимали и сторонились, словно она не вписывалась в рамки их обыденности. Ее темная, пугающая красота и немногословность отталкивали. Одиночество и чувство непонятости были вечными спутниками Анордаэ. Шли годы, и время стерло из памяти сестер все те плохие воспоминания, что им пришлось пережить в детстве. Отныне было важно лишь то, что происходило в их родном лесу. Они взрослели и все больше отдалялись друг от друга. А их роли постепенно поменялись местами. Неудержимая Анордаэ стала спокойной, как вода. Тот детский запал сошел на нет, а энергия, пусть никуда и не делась, была взята под контроль. Отношения с матерью налаживались, но в свой мир Анордаэ, как и прежде, никого не впускала. А вот в Анорвайн просыпался огонь. Эльфийке, в отличие от сестры, всегда хотелось большего. Дом, когда-то горячо любимый, стал тесной клеткой. Ей нестерпимо хотелось приключений, хотелось увидеть мир и показать себя. А здесь безмолвие и мягкие тени деревьев лишь давили и не давали расправить плечи. Анорвайн не могла понять сестру, которой было комфортно в этом маленьком мирке. Она чувствовала давление со стороны матери, которая многого ждала от нее, в то время как Анордаэ позволялось все. И злая ненависть прочно закрепилась в ее сердце. Анорвайн стала выходить из леса в одиночку. Она уходила все дальше, но всегда возвращалась. Никто не знал, где она бывала. Все попытки матери разузнать, что заботит ее дочь, ни разу не увенчались успехом, и Глоссвен вынуждена была лишь наблюдать за тем, как она готовится оставить родной дом. Из своих странствий Анорвайн привозила разные вещи, у нее стали появляться красивые наряды, украшения, а также много книг. То, что Анордаэ принимали за сборники стихов и песен, оказалось томами по истории Средиземья, рассказами о войнах и грозных временах. Отношения между Анорвайн и матерью снова стали близкими. Анорвайн, утолившая свою жажду странствий, с удовольствием делилась впечатлениями о своих походах, пересказывала яркие моменты из книг, а взамен просила мать рассказать о ее прошлой жизни. Глоссвен была рада возвращению дочери и старалась проводить с ней как можно больше времени. Только Анордаэ не нравились перемены в сестре. Она не разделяла материнской радости и стремилась к уединению. Она часто уходила поздним вечером, чтобы полюбоваться на лунный свет. Ей нравилось наблюдать, как вечно недвижимые звезды танцуют в воде неспокойного Брендидуина. Тогда ей казалось, что нет ничего лучше, чем пройтись босиком по прохладной траве у реки, слушать звуки ночного леса и изредка тихим голосом подпевать соловью. Хрупкий мир Анордаэ оставался нетронутым очень долго. Время шло, обходя стороной маленький дом в глуши Вековечного леса. Анорвайн странствовала вот уже несколько лет, и Анордаэ все чаще посещала мысль, что она больше не вернется. Но она вернулась. Однажды, гуляя по утреннему лесу и собирая травы, Анордаэ услышала громкий голос сестры. «Делится новыми впечатлениями», — первым делом подумала она. Но следом прозвучал голос матери. Такого тона эльфийка еще не слышала. Вернувшись, Анордаэ застала сестру уже в дверях. Анорвайн была одета, как мужчина, за спиной висел лук и колчан со стрелами, золотистые волосы были убраны в высокую прическу, на искривленном злостью и недовольством лице недобро поблескивали голубые глаза. Она на миг остановилась, увидев Анордаэ, открыла рот, будто хотела что-то сказать, но тут же осеклась. Расправив плечи, Анорвайн развернулась на месте и бросилась прочь. Анордаэ не знала тогда, что в следующий раз встретит сестру лишь через очень много лет. Спросив у матери, что произошло, эльфийка получила один короткий ответ: «Твоей сестре больше не рады в этом доме». Большего Анордаэ так и не смогла узнать. Что-то сильно разозлило и одновременно расстроило мать. Что-то, что заставило ее навсегда изгнать любимую дочь из родного дома. Их хрупкий мир покрылся сотнями мелких трещин, еще не различимых на стекле иллюзорного купола. Семья продолжила жить дальше, старательно делая вид, что ничего не произошло. Мать и дочь чувствовали, что что-то необратимо изменилось, ушло и не вернется. Но с годами пришло смирение. Иллюзия спокойствия на время накрыла лес. Она не считала, сколько раз деревья сбросили листву, не замечала как сезоны сменяют друг друга. Жизнь текла, как обычно. В тот год зима выдалась особенно холодной. Такого количества снега Анордаэ не видела еще никогда, но ей нравился зимний лес. Он казался таинственным и магическим в оковах мороза. Тем ранним утром Анордаэ сидела на берегу замершего Брендидуина. Закрыв глаза и подставив лицо под слабые лучи рассветного солнца, она по обыкновению слушала как потрескивает лед, сковавший реку. Резкий вскрик прокатился по лесу и быстро смолк, не оставив даже эха. Анордаэ вскочила на ноги и осмотрелась. Такого звука в этом лесу она еще не слышала. Чувствуя тревогу, эльфийка поспешила обратно к дому. Лес был непривычно тих, заставляя Анордаэ шуметь как можно меньше. Слух напрягся до предела, казалось, любой звук сейчас моментально раздастся звоном в ушах. Поэтому хруст ветки под сапогом чужака заставил эльфийку вздрогнуть всем телом. Она не видела его. Испуганно озиралась, но все еще не видела. Собственное дыхание оглушало. Такого страха она еще никогда не испытывала в своей жизни. Анордаэ чувствовала себя зверем, загнанным в ловушку. Стремясь вырваться из оков нарастающей паники она побежала, но не успела сделать и десятка шагов. Серебро клинка блеснуло на миг, сработала реакция — эльфийка, стремясь защититься, выбросила руку вперед. Боль пронзила внутреннюю сторону предплечья, и кровь заструилась по руке. Она упала в рыхлый снег. Удар выбил из легких весь воздух, и эльфийка на несколько секунд потеряла способность ориентироваться в пространстве. Открыв глаза она увидела человека прямо перед собой, незнакомец зло ухмылялся. — Man anírol? — прерывающимся голосом крикнула Анордаэ, тщетно пытаясь подняться. Но незнакомец не понимал ее. Почти лениво он подошел к эльфийке, неотрывно глядя ей в глаза и зная: она не может даже шевельнуться от страха. Ледяные пальцы сомкнулись на тонкой шее. Анордаэ осознала, что не может вдохнуть. Лицо человека не выражало никаких эмоций. Эльфийка чувствовала, как липкий ужас завладевает ее телом. «Я не хочу вот так умереть», — пронеслась в голове отчаянная мысль. Желание сделать хотя бы один вдох занимало весь ее разум, заставляя тело выкручиваться. В попытках оттолкнуть от себя незнакомца, Анордаэ вытянула руку, желая найти точку опоры, но нащупала лишь булыжник, скрытый в снегу. Не отдавая себе отчета в том, что делает, не успев обдумать этот шаг, она сжала в руке холодный камень и со всей силы ударила им противника. Руки на шее ослабли, она с шумом вдохнула морозный воздух. С трудом встав на ноги, Анордаэ, шатаясь, обернулась. Незнакомец лежал на боку абсолютно недвижимый. Стеклянные глаза смотрели в пустоту. По виску алыми каплями стекала кровь, распускаясь красными цветами на снегу. Человек без сомнения был мертв. Анордаэ почувствовала резкий приступ тошноты и поспешила отвернуться. Опираясь о дерево, она сделала несколько мелких вдохов и так быстро, как могла, пошла к дому. Ей было плохо, глубокий порез на руке горел, но она должна была увидеть мать. Над поляной висела зловещая тишина, а дверь в дом была распахнута настежь. Без капли изящества ввалившись в помещение, Анордаэ наткнулась на навсегда застывший взгляд матери. Она все потеряла. В один миг она все потеряла. Хрупкий мир вокруг нее разбился на тысячи осколков, оставив глубокие царапины. Дом стал чужим, будто проклятым местом. И нельзя было больше здесь оставаться. Анордаэ не помнила, как долго она бежала. Минуты или часы. Продираясь сквозь заросли, она исцарапала все лицо, и царапины противно ныли от соленых слез, скатывающихся по щекам. Легкие горели, она задыхалась, но не могла остановиться. Ноги утопали в глубоких сугробах, подол платья цеплялся за ветки, изматывая ее. В безысходности она металась и силилась вырваться из этого леса, а он все не отпускал. Но и у него был предел. Деревья поредели, впереди показался тракт, освещенный слабым зимним солнцем. Анордаэ выбежала на середину дороги и упала без сил, взметнув в воздух облако снежинок.