Nowhere To Run

Nickelback — How You Remind Me

— Мистер Томлинсон, к вам посетители: мистер Пейн и мистер Стайлс прибыли. Я могу их пригласить? Луи, стараясь не поддаваться панике, которая, почему-то появилась в нём и окутала с ног до головы, поправил алый галстук и встал с кожаного бежевого кресла. В его голове была огромная субстанция мыслей, которую он пытался привести в порядок. Оставалось очень много вопросов без ответа, хоть и прошло четыре года. «Четыре чёртовых года, Томлинсон. Соберись. Он теперь ни кто другой, как твоя пешка. Моделька, которая не стоит ничего. Почему ты до сих пор дрожишь, когда слышишь его имя? Идиот» — подумал про себя шатен, кидая хладнокровный взгляд на часы.

Восемь часов пятьдесят две минуты после полудня. Время, которое он ждал четыре года.

— Да, Эшли. Будь добра, — его голос почти не дрогнул, — и позвони мистеру Малику. Он мне срочно нужен. — Но, мистер Томлинсон, вы же сами отправили его разбираться с агентом Палвин — — Я сказал: вызови сюда Малика, — жёстко отчеканил Луи. Он очень не любил, когда его не слушались. Особенно его подчинённые. Особенно двадцать второго мая. Особенно в восемь часов пятьдесят две минуты после полудня. — Найди его, где хочешь. Меня это не волнует. Томлинсон снова бросил взгляд на наброски эскиза главного мужского лука. Затем на стеклянную дверь. Затем на настенные часы, которые так противно тикали.

Восемь часов пятьдесят три минуты после полудня. Луи хотел умереть.

«Прекрати. Ты сам решил, что лучше него с этим никто не справится. Ты сам знаешь, что сделал правильный выбор». Он повернулся к окну, вспоминая всё то, что он так тщательно пытался забыть с огромным усилием. Луи действительно пытался жить так, как ему хотелось, и у него это получалось. А что вы ещё хотите от единственного наследника Эштона Томлинсона — самого известного миллиардера на острове Великобритания. Конечно же, мужчина хотел полностью обеспечить своего сына, чтобы он никогда и ни в чём не нуждался. И, конечно же, младший Томлинсон не нуждался ни в игрушках, ни в мобильных девайсах, ни даже в одежде — ему всё доставалось по первому же требованию.Единственное, чего всегда хотел Луи — семью. Настоящую, крепкую семью. Знаете, как в «Один дома»? Много-много детей и любящего человека рядышком. Но, почему-то, это желание никто не выполнял. — Мистер Томлинсон, разрешите.

Восемь часов пятьдесят четыре минуты. Зафиксируйте это время. Двадцать второе мая — день клинической смерти Луи Томлинсона.

Конечно, он всю ночь придумывал те слова, которые скажет ему. Как он поздоровается: пожмет руку или просто кивнёт? Но это все не имело должного значения. Осознание того, что теперь им придется работать вместе, медленно проскользнуло в голову дизайнера, и, возможно, он уже даже смирился с этой мыслью. Возможно, он этого хотел, а возможно понимал, что нет лучше модели, чем он во всём мире. И непонятно, какой из этих вариантов тяжелее для Луи. Та речь, которую усиленно вертел на своём языке Томлинсон, растворилась, когда он услышал приближающиеся шаги к его кабинету. Мужчина, который ещё несколько секунд назад был холоден и неприступен, казалось, был готов утонуть в таких знакомых глазах. Кто вообще придумал эту любовь и мурашки по телу? Луи готов убить тех, кто это сделал, несмотря на наложенный мораторий на смертную казнь. Он облегчённо и в то же время разочарованно вздохнул, увидев рядом с собой не его. — Мистер Пейн, очень рад нашей встрече, — мужчина подошёл к только что вошедшему парню двадцати трёх лет и пожал ему руку. Луи любил Лиама, честно, любил, — где же ваша модель? Лиам нервно почесал щетину, кинув взгляд на часы.

Восемь часов пятьдесят пять минут. Луи всё ещё жив.

— Весь Лондон стоит из-за ливня, поэтому Гарри слегка задерживается. Будет через несколько минут, — довольно уверенно произнёс Пейн, не зная, куда себя деть. И почему он вообще волновался, как подросток, застуканный за курением около школы? — Мы можем пока обсудить все условия сотрудничества. — Лиам, давай опустим это, — усталый и нервный Луи снова сел в своё кресло, опуская все официальные штучки. Надоело. — Присаживайся, я попрошу Эшли сделать нам чай. Тебе как обычно? Лиам выдохнул, почувствовав, как вместе с воздухом из его прокуренных лёгких вышла та странная нервозность. Он сел напротив хозяина кабинета, слегка улыбнувшись. — Да, пожалуйста. Лиам и Луи познакомились при очень странных обстоятельствах и всегда недолюбливали друг друга, что очень логично: Пейн лишь защищал своего друга от избалованного мальчишки, который хотел добиться своей очередной цели. Кудрявой такой, длинноногой цели. Сейчас же Пейн видел перед собой зрелого мужчину и амбициозного дизайнера, который за четыре года смог покорить всю Англию и выпить чай с Королевой. Он перестал ненавидеть Луи ещё тогда, когда его друг изменил номер телефона и место жительства. Он перестал ненавидеть Луи тогда, когда к этому шатену проснулась жалость. — Эшли, два чёрных чая с молоком, — твёрдо, но как-то дёргано произнёс Томлинсон. К его сожалению, Лиам это заметил. Напряжение снова повисло в комнате, — и чашку зелёного, пожалуйста, — Томлинсону ничего не оставалось, как повернуться к коротко постриженному парню, — давно не виделись, как ты… вообще? Лиам усмехнулся. Он всегда был довольно умным парнем, поэтому четыре года назад и пытался отгородить Гарри от идеи серьёзных отношений, тем более с Луи. Нет, нельзя сказать, что Пейн виноват в том, что Стайлс после секса с голубоглазым шатеном просто взял и ушёл, оставив записку, содержание которой было что-то вроде «прости, Луи, если ты получил мой член в своей заднице, это ещё не значит, что ты получишь моё сердце. Прощай». Луи упорно пытался доказать себе, что он не помнил точных слов записки. Совсем нет. И, конечно же, он не хранил её у себя дома вместе с поношенной футболкой с изображением Panic! At the Disco, которую Гарри оставил у него во время июньского попадания под дождь. И уж тем более, известная футболка-унисекс с чёрной надписью на спине «do you remember summer '09?*» не была посвящена тем самым событиям, описанным выше. Вы что.

Восемь часов пятьдесят девять минут после полудня. Луи помнил, какой чай пьёт подопечный Пейна.

— Ты, наверное, хотел спросить, как Гарри, — хмыкнул Лиам, даже не пытавшийся скрыть своей тёплой улыбки, — конечно, за четыре года он не добился такой ошеломляющей славы и не стал лучшим модельером 2014 года по мнению Esquire, но работы тоже хватает, да. — Я не… я спрашивал про тебя, Лиам. Не про мистера Стайлса. И это была абсолютная правда. Луи был заинтересован жизнью Пейна, ведь он был действительно хорошим человеком, и хоть Томлинсон был иногда (читать как «всегда») мудаком, это не значит, что он не мог спросить, как дела у лучшего друга его бывшей— нынешней любви. — Луи, ты же не любишь чёрный чай с молоком. Нервная ухмылка. Томлинсон пропал. — Времена меняются, мистер Пейн. Времена меняются. Сказать, что у Томлинсона все внутренности переворачивались от одной мысли, что он скоро увидит его, значит нагло соврать. Маска равнодушия настолько глубоко засела в шатене, что он уже не мог выражать свои эмоции. Он их даже не мог прочувствовать до конца, и это его вполне устраивало. Некая надменность и строгость в голосе было уже привычным у Луи Томлинсона. Как и его движения: четкие, продуманные на несколько шагов вперед. Он не знал, что хотел от жизни на данный момент, но знал, что все силы, которые были у него, он должен направить в своё дело. Возможно, ближе к тридцати он подумает взять ребенка из детского дома, ну, или же познакомиться с хорошим парнем и попробует построить отношения, но всё это очень призрачные и невыполнимые планы. Ведь они все - не он. Луи услышал, как по коридору быстрыми шагами кто-то стремительно приближался к кабинету.

Двадцать второе мая. Девять часов после полудня. Луи Томлинсон снова умер без шанса на выживание.

— Простите за опоздание, ужасная погода, — парень быстро снял своё мокрое и грязное пальто. Оно было чёрным, но Луи знал, что оно было грязным. — Гарри, наконец-то! — воскликнул Лиам, подскочив с места. Всё до ужаса нелепо и комично. Всё так неправильно и смешно, будто бы это карикатура. Шатен всё же повернулся в кресле и сразу же утонул во взгляде зеленых глаз. Они были всё ещё яркие, но потухшие. Он как будто снова окунулся в водоворот воспоминаний: первый поцелуй, свидания, секс, то, как он отчаянно пытался вернуть Гарри. И его смыло течением. Эти зеленые океаны напомнили, какую боль и разочарование принес ему их хозяин, и те чувства, которые он испытывал и по сей день. Луи снова надел маску безразличия и вошёл в роль того, кем он никогда не являлся. Но только всевышний знал, как сильно Томлинсон хотел показать парню, стоявшему перед ним, что он не страдал, что не любил его больше. Что он не пил зеленый чай и спал без носков. Что он больше ни разу не пытался найти Гарри. Что он мог жить и без какого-то там кудрявого. — Мистер Томлинсон, — казалось, что сейчас кто-нибудь выпрыгнет в это идиотское панорамное окно: то ли Лиам от напряжения, исходившее от этих двоих, то ли Гарри от стыда. На Луи всё равно. Луи не спасти. — Приветствую вас, мистер Стайлс. — Слишком наиграно, резко и холодно сказал мужчина, будто бы их не связывало некогда что-то намного большее, чем просто секс. И он был прав. Их не связывало больше ни-че-го, кроме работы. Гарри часто думал о том, что если бы он позволил Луи зайти еще дальше, сейчас бы они были самой сексуальной парой в мире, ходили бы за руки и много целовались. Они бы могли купить квартиру и жить в ней вместе, и тогда Стайлс, возможно, смог бы полюбить этого солнечного и наглого паренька, которого встретил несколько лет назад. Но сейчас он, бессильный перед ситуацией, сидел перед мужчиной, чей ледяной взгляд прожигал до самых костей, и он искренне не понимал, почему так умолял Лиама согласиться на это предложение. На что он надеялся?

Девять часов и три минуты после полудня. «Где этот чёртов Малик?»

Очень долгое молчание. Гарри честно пытался не смотреть на профиль дизайнера, который стоял около окна и вглядывался в лондонский туман. Но любопытство взяло над собой верх. Тонкие, но острые линии лица, идеально гладкая кожа, непроницаемый взгляд и губы, которые были бледнее кожи мужчины на несколько оттенков. Гарри не узнавал того парня, который бегал за ним; того парня, который заставлял кудрявого смеяться и чувствовать себя нужным. Сейчас Стайлс чувствовал лишь холод и странное чувство, которое съедали его изнутри. А Луи никогда не был глупым мальчиком. Но Луи был слишком поглощён своими мыслями, что даже не заметил, как сломал ручку, которую до того момента крутил в руке. Он, правда, старался думать о работе. Только вот его мысли ограничивались одним кудрявым чудом. Мистер Малик в точности повторил быстрое и в какой-то степени неуклюжее появление Гарри Стайлса. Только пальто у него было чистое. И сердце Луи он не разбивал. — Добрый вечер, господа, — Зейн ужасно не любил эту напыщенную фамильярность. Но он также не любил злить своего лучшего и единственного друга. Быстро пожав руки сидевшим парням, он подошёл к Томлинсону с огромной папкой в руках, — думаю, нам стоит приступить к обсуждению всех деталей контракта. И в этот момент Луи случайно посмотрел на Гарри, который пытался завязать свои небрежные кудри в пучок на макушке. В этом жесте было столько непосредственности и боли, что Томлинсон был на грани отказа лучшей мужской модели Англии на тот момент.

Девять часов пять минут после полудня. Луи Томлинсон умер бы дважды, если бы такое было возможно.

Лиам надел очки и принялся вслух читать все пункты договора между дизайнерским брендом Tomlinice и моделью Гарри Стайлсом. Кажется, единственным человеком, который слушал Пейна, был Зейн. — Мистер Томлинсон, хотелось бы напомнить, что Гарри отказался от всех предложений до Недели моды в Париже, чтобы полностью посвятить себя вашей коллекции. В договоре прописаны фотосессии, выходы в свет и два показа. Думаю, вы понимаете, что лишняя нагрузка будет стоить нервов и денег. «Денег предостаточно, а нервов уже нет» — подумал Луи, подписывая контракт. Он не стал его перечитывать, потому что доверял Зейну и Лиаму. Да, чёрт возьми, он доверял и Гарри тоже, потому что эти три человека были очень профессиональны. Они знали, что в мире моды сегодня ты на вершине и все носят твои вещи или же грезят о показе с твоим участием, но уже завтра ты оказываешься на улице с потрёпанной коробкой, где сложены твои старые вещи, амбиции и талант. Поэтому, да. Единственное, что должен делать Луи — быть хладнокровным профессионалом. А это у него получалось лучше всего. — Простите, мне нужно отойти, — неожиданно вымолвил Томлинсон, поспешно удаляясь из кабинета в туалетную комнату. Мраморные стены, белая керамика и огромное зеркало, в котором Луи видел всю ту же непонятную субстанцию, а не взрослого мужчину. Он злился. Злился на себя за такую непозволительную слабость. Господи, прошло четыре года, а он потерял голову от какой-то зазвездившейся модельки. Луи злился на Зейна, который позволил ему одобрить кандидатуру Стайлса. Луи злился на Пейна, который позволил Стайлсу согласиться на это сотрудничество. Луи злился на Гарри. О, чёрт возьми, как же он злился на Гарри за его грязное пальто и зелёный чай. Но этого делать никак нельзя. Нельзя показывать свои эмоции Зейну, Лиаму, всему Лондону. Да, это будет тяжёлый путь, Луи даже не был уверен, что сможет пройти его без помощи успокоительного и алкоголя, но, чёрт возьми. Все эти четыре года он строил огромную крепость, возвышаясь над туманным Лондоном всё выше и выше. Он так сильно вырос, что, наверняка, крышей своей крепости прорвал озоновый слой в атмосфере, и единственное, что может столкнуть его вниз — чувства. Томлинсон совсем не удивился, когда увидел в зеркале кудрявую голову. Он криво усмехнулся, понимая, что они оба вели себя как дети. Только вот Луи должен был быть выше всего этого. По крайней мере, он сам взял Стайлса на работу, помните? Никто не заставлял этого делать.

Девять часов и пятнадцать минут после полудня. Смерти Луи Томлинсона уже не пересчитать на пальцах рук.

Повисла тишина. Неудобная, раздражающая, и совсем не нужная тишина, которая била по барабанным перепонкам. Луи всё так же прожигал взглядом парня, который сложил руки в замок, наградив дизайнера ответным взглядом. Никто из них не знал, что сказать, но и продолжаться так тоже не могло. — Луи, слушай, я — — Заткнись! — рявкнул Томлинсон, подорвавшись с места. — Я не хочу слушать твои извинения, оправдания или прочее дерьмо, которое ты хочешь вылить на меня. Я, мать твою, два года пытался найти тебя, достучаться только ради того, чтобы спросить: почему? Что, блять, я тебе сделал, что ты заставил меня полюбить тебя, а потом плюнул мне в душу? Да, я полюбил тебя, а ты сменил номер и ушел, как последняя мразь. И, знаешь, для чего это всё? Знаешь, почему ты сидишь здесь, в моем офисе, и ты теперь работаешь на меня? — он на секунду замолчал, наблюдая за реакцией Гарри. Но, честно говоря, ему было все равно. — Потому что, я обязан был доказать тебе, что смогу прожить без тебя, смогу стать независимым человеком. И я, чёрт возьми, сделал это. Просто знай, я больше ничего не чувствую к тебе. Ты даже слишком низко упал для того, чтобы я тебя ненавидел, — Луи поднялся на носочки так, что между их лицами оставалась всего пара сантиметров, — ты теперь лишь одна из моделей, которая работает на меня. И если ты хоть еще раз назовешь моё имя или попытаешься вспомнить о том, что четыре года назад трахал меня, я клянусь, что ты вылетишь отсюда, не успев моргнуть. Ты уяснил? Гарри несколько секунд тупо смотрел в стену позади Луи, пытавшись унять дрожь в ладонях. Ведь Томлинсон был в чём-то прав. Стайлс не имел права просто пойти за Луи и заговорить с ним. Спустя четыре года, серьёзно? Кому это было нужно? Только вот Гарри не собирался извиняться, как мог подумать Томлинсон. Пустая трата времени. — Может, я и уяснил, только вот ты, — Стайлс демонстративно тыкнул в грудь опешившему Луи, который опустился с носков на полные стопы, — ты сам одобрил мою кандидатуру, мистер Томлинсон. Ты сам сейчас пытаешься поверить в то, что я сожалею о тех событиях, хотя я просто пришёл справить нужду. Или ты серьёзно решил, что я попытаюсь тебя вернуть? — нервный смешок раздался с обоих сторон, — Как ты и сказал, мне нужна лишь работа. Ты пиаришь меня, я делаю то же самое с твоей новой коллекцией — ничего личного. Хорошо, это не то, чего ожидал Луи, потому что он хотел услышать извинения Гарри, хотел услышать то, как сильно кудрявый скучал или прочие романтические сопли. «Луи, он бросил тебя, оставив кусок бумаги на постели. Неужели ты думаешь, что занимал достойное место в его жизни? Проснись, ты не герой мыльной оперы, а этот нахал сейчас стоит и унижает тебя». Собрав последнюю силу в кулак (и опираясь на тумбочку, чтобы не упасть), Луи холодно посмотрел на Гарри, полностью исключив любые эмоциональные связки. — Вы правы, мистер Стайлс, — резко ответил он, — из-за недосыпа подумал, что вы из ничтожества превратились в приличного человека. Как жаль, что это не так. — Как жаль, что вы всё ещё думаете о том, что никогда не сбудется. — Прошу простить, это о чём я думаю? Стайлс лукаво улыбнулся, прежде чем подойти к выходу из туалетной комнаты. — Например, о моём члене в вашей заднице, которая, кстати говоря, стала меньше со времени нашей последней встречи. — Мне остаётся только надеяться, что ваш член меньше не стал, мистер Стайлс.

Девять часов семнадцать минут после полудня. В офисе дизайнера Луи Томлинсона стало на один труп больше.

***

Луи кое-как вернулся в кабинет. Вата в ушах, в ногах — во всём теле. Он бы очень хотел, чтобы вата была и в пустом сердце. — Что ж, — закончил мистер Пейн, поднявшись со стула, — думаю, мы обо всём договорились. Мистер Малик, если возникнут вопросы, мой номер у вас есть. Гарри, как околдованный, поднялся за своим агентом и поспешно начал натягивать на плечи грязное и мокрое пальто. «Стайлс, пожалуйста, научись чистить пальто. Ты же модель» — Мы очень рады сотрудничать с вами, мистер Стайлс, — Зейн вежливо улыбнулся и пожал руку обоим мужчинам, провожая их, — всего доброго. Луи молчал. Гарри тоже.

Десять часов после полудня. Мёртвые не умеют разговаривать.

***

— Мистер Томлинсон, так что на счет контракта с Victoria's Secret? Есть несколько моделей, которые, по мнению мистера Малика могли бы подойти для показа вашей весенней коллекции, — защебетала девушка, но, увидев строгий взор мужчины, поникла. Ее тон сразу же сменился холодным и сугубо деловым. — Я принесла несколько портфолио, может, вы бы могли их просмотреть? — Не дождавшись ответа, она положила несколько папок на большой стол темно-вишневого цвета, удаляясь из кабинета, противно цокая каблуками. Луи остался неподвижен. Он расположился в кожаном кресле во главе стола, которое было повернуто к огромному окну во всю стену. Капли дождя лениво приземлялись на него, что было совершенно привычным для Лондона. Серые тучи лишь бесцельно брели по небу, заслонив собой единственный источник тепла и света в этот дождливый майский день. В голове мужчины крутилось много разных мыслей. Пусть он не показывал свои эмоции внешне, но внутри он переживал за предстоящий показ, наверное, больше, чем волновался за всю свою жизнь. Конечно, дизайнер Луи Томлинсон и его последняя линия одежды произвела фурор, да еще какой. Но ведь никогда нельзя быть уверенным в ком-то чем-то до конца. Ему было уже двадцать два. Казалось, для некоторых подошел тот возраст, когда пора остепениться, жениться, и, возможно, думать о детях, но для Луи это не имело никакого смысла. Последние четыре года он провел внутри своего маленького мира, выстроив огромную стену, сквозь которую не пропускал ни одну единую душу. И даже от Зейна — лучшего друга — у парня были секреты. И брюнет ни капли не винил его за это. Отогнав от себя воспоминания четырехлетней давности, Томлинсон повернулся за стол, взяв в руки карандаш. В его последнем наряде не хватало одной детали, и из-за этого терялся смысл комплекта в целом. Но дизайнер никак не мог понять, в чём дело. Его глубокие размышления прервал стук мужских туфель за несколько тысяч долларов. Луи даже не поднял голову, потому что знал, что такой вальяжной и размеренной походкой к нему мог войти лишь один человек. Он деловито отодвинул стул из-за стола, усевшись на него. Зейн выглядел ухожено и презентабельно — как и всегда, впрочем. Челка цвета смолы была поднята, легкая небритость придавала парню сексуальности, а черный смокинг и белая рубашка, не застегнутая до конца, лишь поддержали имидж. В его темных, но ярких глазах нельзя было прочитать мысли. Луи вообще не умел читать мысли, поэтому он поёжился от потока холодного воздуха, который принес ему Зейн. — Надеюсь, ты просмотрел моделей? Нам стоит определяться, Лу. Первый показ через две недели, это не так уж и много, — заявил Малик, бросив взгляд на папки, которые лежали на том месте, где их оставила Эшли. — Я не буду смотреть их по десятому кругу, Зейн, — раздался звонкий, но острый голос. Настолько острый, что всем, кто его слышал, казалось, что Луи резал без ножа, оставляя колкие кровоточащие раны. Но в то же время это завораживало и заставляло восхищаться мужчиной. — Берем Палвин и Клосс. Больше там нет девушек, которые смогли бы отразить настроение моих нарядов. Стандартный набор, Малик. Брюнет задумчиво закусил губу и достал телефон. — Нужно будет встретиться со Стайлсом и снять с него мерки ещё раз. Ты помнишь? Глаза Луи на секунду наполнились жалостью, но затем пелена безразличия и нежелания поддаваться глупым эмоциям вернулась на своё место. Конечно, он снимет мерки. Он сошьёт костюм для Гарри Стайлса. Он прославит Гарри Стайлса ещё больше. — Я всё помню. А теперь, оставь меня. Нужно дорисовать эскиз. — Без проблем, — Зейн встал около стола, все еще копавшись в телефоне, — только не забудь, что через три часа у тебя интервью для GQ. И, я тебя прошу, занимайся действительно эскизом. — Парень ушел так же быстро, как и появился, оставив Луи наедине со своими мыслями. Он достал большую тетрадь из нижнего ящика стола, проведя рукой по шершавой поверхности. Мужчина любил иногда писать стихи. Небольшие четверостишия, а иногда просто пару строк. Это придавало ему сил жить дальше четыре года назад. А сейчас была просто привычка, которую ненавидел Томлинсон. Темно-синие чернила начали появляться на хрустящих бежевых листах. От этого звука по спине пробивались мурашки, но чувство было до боли знакомым и приятным. Луи аккуратно выводил каждую букву. Его почерк был далеко не каллиграфическим, а маленьким и круглым, но в этом была своя изюминка, которая притягивала глаз не меньше, чем сам мужчина с волосами цвета жженого сахара. Он не любил Гарри больше. Он не любил больше никого.

***

Это было каким-то наваждением. Луи никогда не делал свои эскизы спонтанно, а брался за работу только спустя несколько часов после набросанных деталей вплоть до каждой пуговицы. Но не в этот раз. Он рисовал так яростно, изредка отрываясь от мольберта на окно, по которому уже вторую неделю безостановочно барабанил надоедливый дождь, приглашая в свои объятья. Луи фыркнул и снова вернулся к своей работе, дорисовывая последнюю деталь в его финальном мужском костюме. И, конечно же, никто никогда не узнает о том, что та красная роза, которая являлась главной частью его финального костюма — подарок Луи кудрявой модели. Никто не узнает, что в доме матери Томлинсона, после её смерти, не находился никто, кроме её сына и Гарри Стайлса. И уж точно никто и никогда не узнает, что когда Луи Томлинсон давал своё первое в жизни интервью, а у него спросили про первую влюблённость, и тот ответил Гарри, он говорил совсем не про принца Уэльского.

***

— Красная роза? Серьезно? Томлинсон, ты настоящий гений! — воскликнул Малик, просмотрев уже готовый эскиз. Луи ненавидел говорить об этом. Прошло четыре года, он окончил университет, открыл свой модный дом и стал известный дизайнером по всей Англии. Он уже забыл о том, что случилось тогда, ему было все равно на Гарри Стайлса, на то, как, с кем и где он живет — совершенно все равно. Первое время он тайно посещал показы парня и любовался его идеальным телом и ангельским выражением лица. Но затем в груди как будто появилась опухоль и начинала потихоньку разрастаться, задевая легкие и все ближайшие органы. Становилось трудно дышать. Он просто не мог без него. Поэтому Луи начал учиться. Он отдал себя без остатка в учебный процесс, поклявшись себе, что больше никогда в жизни не поведется на такое. Что больше не подпустит к своему сломанному сердцу ни одну душу, потому что это слишком больно. И он не хотел пережить эту боль снова. Не в этой жизни.

***

Вода была мутной настолько, что Луи еле видел свои ноги. Казалось, все его мысли испачкали ее, и теперь мужчина сидел опустошенный не только в душе, но и в голове. Было неуютно и холодно. Он не чувствовал себя в безопасности даже будучи в плену горячей воды, которая окутала тело. Луи был спокоен, но в то же время его душа металась, пыталась найти то место, где есть чувства. А он был просто телом, которым управляла логика и черствость. Тяжело вздохнув, Луи выбрался из единственного источника тепла, почти насухо вытерев волосы. Он встал напротив запотевшего зеркала, протянув небольшую, но крепкую ладонь к нему, стерев следы горячего воздуха. Странное чувство поселилось в нем, когда мужчина увидел отражение в зеркале. Это не мог быть он. Когда-то голубые глаза стали темно-серыми, почти черные мешки под глазами и щетина говорили о малом количестве сна. Но Луи не нуждался во сне. Он не нуждался ни в чем, кроме своей работы. Наверное, потому что кроме нее у него ничего и не осталось. Натянув спортивные штаны на несколько размеров меньше, футболку скакой-то странной инди-группой, мужчина отправился к комоду, где лежали его теплые носки. Вот уже несколько лет его ступни ужасно мерзли каждый чертов день, но он продолжал надевать Вэнсы без носков. И вовсе не потому, что когда-то Гарри запрещал ему делать это. Он взял теплые серые носки, глубоко вздохнув. Его ступни все равно каждую ночь мерзли, но Луи упорно продолжал надевать предмет гардероба в надежде на то, что это когда-нибудь изменится. Мужчина бросил взгляд на настенные часы. Было всего девять вечера, но он чувствовал необходимость в своей холодной постели. Шатен отправился на кухню. В его холодильнике не было ничего, кроме зеленых яблок и молока — он не чувствовал необходимость в лишней работе как поход в магазин. Ел он только на работе или у Зейна. Вытащив коробку молока, он поставил разогревать его. Идиотская привычка номер два — Луи не мог засыпать без чашки горячего молока и шума телевизора. А когда мужчина проваливался в сон, то обнимал одеяло, закинув на его ногу. Казалось, что это не давало уйти в зыбкие пески одиночества с головой, и он держался из последних сил. Взяв чашку с собой, он придвинулся в свою комнату. Его кровать была размерами почти в одну комнату, но белоснежное белье казалось снегом, и да, так оно и было. Шатен буквально сворачивался в комок каждую ночь, пытаясь себя любыми способами согреть. И даже тысячи одеял не спасали его от жутких мурашек по коже и стука зубов. Он просто терпел. Устроившись в куче подушек и укрывшись одеялом, Луи взял в руки горячую чашку, переключая каналы. Честно говоря, ему было не так уж и важно, что же идет по телевизору, он просто засыпал под человеческий голос, потому что не мог иначе. Но ведь прежде чем лечь спать, он должен был выпить свое молоко, поэтому мужчина без эмоций нажимал на кнопку пульта. Пока его глаза не встретились с другими, такими знакомыми. Томлинсон почти выронил чашку из рук, когда на экране телевизора появился Гарри. Репортер что-то рассказывал о недавней коллекции Burberry и о главной модели компании — двадцатитрехлетнем Гарри Стайлсе. Его лицо все так же было сосредоточено: хорошо очерченные скулы, пухлые, розовые губы и тусклые, почти серые глаза. Луи свалил это на качество телесвязи. Но даже в тот момент в груди парня сердце не забилось быстрее. Казалось, он был соткан из одного лишь безразличия, потому что еще четыре года назад лишь при одной встрече у него не хватало воздуха, ноги становились ватными, а пульс учащался до неимоверных размеров. А сейчас было пусто. Он просто стеклянными глазами смотрел на чертов ящик, который уже несколько минут показывал что-то другое. Но мужчина продолжал смотреть, обдумывая все. Почему это случалось снова и снова? Когда Томлинсон отчаянно пытался забыть Гарри, и у него было получалось, кудрявый ураганом врывался в жизнь модельера, не давая спокойно существовать. Конечно, Луи знал, кого пригласил Зейн в качестве главной модели, и, в общем-то, еще эти утром шатен мечтал посмотреть в ярко-зеленые глаза. Посмотрел. Жить легче не стало. А теперь зеленые глаза превратились в серые, уверенность мужчины превратилась в злость, и он крепко сжал чашку меж ладоней, обжигаясь. Он так быстро, как только мог, побежал на кухню и со всей силы кинул чашку в раковину. Белая жидкость оплескала все стены, но Луи было все равно. Он вытащил из холодильника молоко и выкинул его, потому что эту привычку привил ему Гарри. Он выкинул зеленый чай с жасмином, почувствовав терпкий, немного горьковатый вкус на языке. Это Гарри пил чай перед сном, не Луи. Затем мужчина взял ярко-желтые стикеры, которые висели на холодильнике и маркер.

купить черный чай и сахар

Потому что Гарри ненавидел черный чай и сахар. А Луи должен любить их. Если Гарри ненавидел Луи, то и Луи должен отвечать тем же. И он на самом деле считал пожар в груди чувством, которое вызвал Стайлс. Только вот на любовь это было совсем не похоже.