***
Как бы то ни было, на выставку мы все равно пошли все вместе. Возможно, ее содержание и было для меня сюрпризом в любом случае, но теперь это еще и стало для меня откровенным шоком. Какие-то люди смотрели на меня и на Тоширо, говорили что-то, и я чувствовал себя крайне неуютно. По сравнению с другими полотнами Тоширо эти были относительно маленькими - всего метр на метр, но достаточно детально проработанными. Внизу серии было написано: "Сон Гиацинта" - Гиацинт был любовником Аполлона, верно? - спросил я. - Не совсем, но суть ты уловил верно. Не нужно пытаться высмотреть здесь смысл, я просто подумал, что ты похож на кого-то более возвышенного, чем простой человек. Ты не сердишься? В конце концов, это твои портреты. - Немного. Ты мог бы спросить меня. - Я не хочу постоянно думать о том, что будет, если нас застукают, Джейс. Я просто не хочу думать об этом, как о преступлении. Застукают - что за слово такое? Бред, - он отвернулся, нервно поправляя свою одежду. Он так волнуется из-за меня. Я только боялся, что из-за нашей личной жизни, приоткрытой с одного края, у нас могут быть проблемы. Все-таки это личная жизнь. - Все нормально, если я твоя муза, - произнес я. - Здесь нет никакой эротики или порнографии, каждый может увидеть здесь что-то свое. Манера Тоширо писать портреты была немного импрессионистской и немного романтической, но мои черты лица были весьма узнаваемы. Сон Гиацинта - это что-то. - Я не помню, чтобы ты рисовал меня спящим. - Я делал карандашные эскизы. Потом воспользовался ими, пока тебя не было. Если честно, я очень боялся твоей реакции. Ты не любишь проявлять эмоции на публике после того поцелуя у твоей последней школы. - Они были просто придурками, - я поморщился, - я уже все забыл. Мне важен только ты, - я коснулся губами его виска, - это красивые работы. Но уж от кого тебе не нужно прятаться, так это от меня. Я взял его за руку, переплетя пальцы. На первом полотне он изобразил меня засыпающего - вечерняя теплая темная гамма, странная обстановка, перемешавшая быт с простыней романтики, и распускающиеся цветы, как будто сны, расцветавшие над моей головой; на втором на картине царила ночь, с контрастным колером лунного света и мистической синевы, с ветром, видимым напрямую. На третьей он изобразил пробуждение - тепло и свет утренних красок, и мои глаза, приоткрытые и подернутые сонной поволокой. Я помню, как он рисовал это. Я смотрел на него, не понимая, сон ли это продолжается или это в самом деле Тоширо, а он погладил меня по волосам, убирая прядки, и сказал: "Спи, братишка." - Так странно видеть себя на картинах. Я правда так сплю? - я протянул руку к одной из них, но не коснулся. - Нет. Иногда ты забавно сопишь и разговариваешь во сне, а еще слюни пускаешь, - ухмыльнулся Тоширо. Я зыркнул на него и хмыкнул: ну да, такую романтику не поставишь на всеобщее обозрение. - Эти сюжеты странные. Фантастические. - Буду считать это за комплимент. А теперь, если ты не хочешь отправить меня к поклонникам, пожалуйста, скажи мне "спасибо", - произнес он. Я моргнул - я ведь и не знал, что тогда мои слова так его задели. - Прости, но... - я замялся. - Что? - встревожился Тоширо. Я вздохнул. - У тебя же сейчас конференция участников? - Да, через... - он посмотрел на экран телефона, - через пятнадцать минут. А что? - Я тебя похищаю, - я решительно подхватил его, перекинул через плечо и, не обращая внимания на его недовольные вопли, вынес из выставочного зала, спустил по лестнице, несмотря на тяжесть, и закинул в автомобиль. - Стой! Джейс! - протестовал Томас, - ты не можешь взять и украсть меня с моей собственной выставки! Это насилие! - Могу и, как видишь, краду, - стойко отозвался я, заводя машину. - Не смей уезжать! Не смей! А как же Эшли и Шон? - Отправлю им сообщение. Они могут доехать и сами, но лучше им не торопиться. Черт подери, Тош, я месяц, месяц изводил себя, и, провалиться мне на этом самом месте, я сейчас отыграюсь на тебе за все, трудоголик хренов! - я прикрикнул на него. Томас опешил, но вместо того, чтобы умолкнуть, перебрался на переднее сиденье и вцепился в меня. - Поезжай на пляж. Прямо сейчас, газуй и поезжай на побережье, Джейс. Я зарычал и быстро вырулил с парковки, на грани превышения скорости. Тош пристегнулся, но его жадный хищнический взгляд говорил только о том, что я сейчас буду серьезно наказан за свою дерзость. Зашуршал песок под колесами. Я выдохнул и заглушил мотор. Щелкнула застежка ремня безопасности, и Тоширо наклонился вниз, расстегивая молнию на моих штанах. - Расписываю план своих желаний, - проговорил он, - я хочу, чтобы ты снял с меня этот дурацкий лабораторный халат, в котором мне уже ужасно жарко, вылизал меня своим язычком там, где я потребую, а потом взял, неторопливо. Сорвешься - заставлю делать все сначала. И поставь машину на ручник, кретин.***
Конечно, так просто улететь в другие страны было непросто. Билеты, бронь, виза - со всей этой суматохой мы взяли отпуск гораздо позже, чем планировали. Я наконец рассказал Тоширо о своем доме, и первым делом мы отправились туда, когда приехали в Лондон. Я боялся подумать, что могло произойти, пока нас не было. Может, меня там уже никто и не ждет. Но нет, Лори, еще больше постаревшая и усталая, встретила нас на пороге и, моргая и присматриваясь к двум молодым людям, долго не могла узнать в одном из них своего воспитанника. А когда узнала, даже всплакнула. Она нисколько не обижалась на меня за то, что я ни разу не приехал домой за эти годы, только попросила хотя бы иногда писать письма. Как оказалось, она не была одинока в этом доме: Сара разрешила ее семье жить здесь, решив, что ей одной будет слишком тоскливо, а мне, скорее всего, не так уж важно, кто там чем заправляет. Поэтому кроме Лори нас встретила ее дочь с мужем и их маленький сын, который занимал мою комнату. Я и не собирался ничего менять в том, что было, скорее, заехал попрощаться. Возвращаться в Лондон мне не хотелось, чтобы жить здесь, тем более в старом доме. Говорить Лори и ее семье, какие отношения нас связывают, я не стал - одно дело, если бы она не знала, что Томас мой брат, но она знала, поэтому мы решили ей не говорить. Но я помнил, что она мне сказала насчет моей внешности. Возможно, это просто были ее сказки, но я точно знал, что Тошу нравится во мне все. А я считал его красивым, потому что любил. Еще бы научить его любить себя... Мы погостили в старом доме три дня. Убедившись, что там все в порядке (семья Лори произвела на нас хорошее впечатление), мы отправились шататься по столице, останавливаясь, где придется. Считать деньги не приходилось: работа Тоширо принесла ему достаточно большую прибыль, да и я заработал на композициях довольно много, так что мы просто заваливались под утро в первый попавшийся отель, высыпались достаточно, чтобы продолжить прогулку, и уходили. Мы сочетали визиты к популярным местам со своими собственным, персональными открытиями Лондона, и в итоге так выматывались, что не оставалось сил даже на секс. Но, коротая ночь в очередном незнакомом месте, каждый раз в новой постели, мы прижимались друг к другу. Тоширо засыпал, притулившись ко мне под бок, а просыпался в какой-то совершенно невообразимой позе, чуть ли не залезая на меня прямо во сне. Это было смешно, но в то же время приятно. В первый раз мы уехали куда-то только ради себя. Не от кого-то. Не для чего-то. Без собаки, без связей с родителями и без страха.***
Перелет в Токио (в результате мы выбрали именно столицу, для ровного счета) был другим. Нам пришлось сделать пару пересадок, мы основательно подустали, а из-за смены часовых поясов совершенно запутались во времени суток, так что первым впечатлением от Токио осталась гостиница при аэропорте. Томас говорил мне держаться рядом - хотя он и подтянул мое знание японского, я с легкостью мог заблудиться или напороться на неприятности. Огромный, шумный город, растущий вверх, несмотря на сейсмическую активность. Чем-то он походил на Нью-Йорк или Вашингтон, и в то же время был совсем другим. Каждый район в Токио был сам по себе городом со своей культурой и правилами. Мне казалось иногда, что мы пересекали не улицу, а границу штата. Сам облик этих зданий и проспектов и восхищал, и пугал. Мы не стали придерживаться той же методики, что и в Лондоне, предпочитая гулять днем. - Почему мы не поехали в Киото? - спросил я, - там ведь твоя родня. - Угадай, насколько сильно я хочу с ними встретиться, - ответил Тоширо. - У меня уже есть семья, и другой мне не надо. Потом он потащил меня в парк - показывать, какие на самом деле японские сады. Как будто он сам не в первый раз в Киото. - Знаешь, в этот знаменательный день я бы хотел все-таки сделать одну вещь, - сказал он. - Да? - хмыкнул я, наблюдая за пятнистыми кои, плававшими в пруду, - и чем же он знаменательный? - Будь моей женой. Я обернулся. - Ты серьезно? Женой? - Будь моим супругом. Я не знаю, как сказать. Ты понимаешь, как я отношусь к бракосочетанию в нашем случае, - произнес он, но взял мою ладонь и вложил в нее бархатную коробочку, - но мне бы хотелось, чтобы ты носил это. - Я согласен, - легко произнес я полагающиеся мне по положению слова и открыл коробочку. Внутри было обыкновенное золотое колечко, без каких-то украшений или камней. Я так и подумал, что он возьмет что-то наименее вычурное. - Тогда надень это, - я протянул руку. - Раз уж ты решил немного позаботиться о традициях. Тоширо засмеялся и надел кольцо мне на палец, после чего достал второе и отдал мне. - Думаю, с моей стороны справедливо будет попросить о том же, не так ли? - Я с удовольствием. После обмена колечками мы не почувствовали себя как-то по-особенному. Ни священника, ни церкви, ни регистрации, ни каких-то свадебных костюмов. Но это был еще один шаг. Мы просто продолжили прогулку. - Тоширо, скажи мне, пожалуйста... - Да? - Если мы прошли стадию секса, совместной жизни и свадьбы... Это значит, что мы плавно переходим к вопросу о детях? - Думаю, да. Мы еще сами пока дети. Но рано или поздно этот момент наступит, наверное. Не так ли? - Сказал парень, которому двадцать семь лет, - пошутил я. - Умолкни, я пытаюсь быть романтичным... - У тебя отлично получается. Ты все-таки сделал мне предложение, любовь моя.