Включена публичная бета. Если заметили ошибку – сообщите мне. Буду признательна. :)
Мы с Финником хотим прорваться в Штаб – первые новости от спасательной команды поступят, конечно, туда — но нас не пускают, говоря, что там идёт обсуждение важных военных вопросов. Однако из отдела спецобороны мы уходить отказываемся. Сидим на подземном лугу с колибри. Вяжем узлы. Молчим. Вяжем. Тик-так. Не думать о Гейле. Не думать о Пите. Вязать узлы. Мы отказываемся от ужина. Пальцы стёрты до крови. В конце концов Финник не выдерживает и сгибается, как тогда на арене, когда нас атаковали сойки-говоруны. Я совершенствуюсь в завязывании петли. В голове крутятся слова из «Дерева висельника». Вспоминаю недавний диалог с Хеймитчем, после того, как мне сорвало крышу на поверхности Тринадцатого: — Плутарх направляет в Капитолий спасательную группу. У него там свои люди. И он считает, что мы можем вызволить Пита живым. — Почему мы не сделали этого раньше? — спрашиваю. — Слишком многое стоит на кону. Но все согласились, что другого выхода нет. Как тогда на арене — мы сделали всё возможное, чтобы спасти тебя. Нам нельзя сейчас терять Сойку-пересмешницу. А ты не сможешь исполнять её роль, пока Сноу отыгрывается на Пите. Действительно, без Пита я — ничто. Сломленная Сойка никак не поможет революции. Затем вспоминаю слова Финника: — Как ты не понимаешь, Китнисс? Наконец-то всё решится. К концу дня они либо будут с нами… либо погибнут. Это… больше, чем мы могли надеяться! Если они не вернутся сегодня, то не вернутся никогда. Сегодня я могу потерять их обоих. Гейл и Пит. Пит и Гейл. — Ты сразу полюбил Энни? — спрашиваю я. — Нет. — Он долго молчит, потом добавляет: — Она завладела моим сердцем постепенно. Я пытаюсь заглянуть в своё сердце, но в данный момент им, похоже, владеет Сноу. Наверное, уже за полночь, и наступил следующий день, когда Хеймитч вдруг открывает дверь. — Вернулись. Нас ждут в госпитале. Я резко вскакиваю на ноги и теряю равновесие. Наверное, я бы сейчас поцеловалась с полом, если бы не Хеймитч, который вовремя подхватил меня. — Осторожнее, солнышко, — с моих губ готов сорваться поток вопросов, однако он отрезает: — Это всё, что я знаю. Мне хочется бежать, но Финник ведёт себя странно, будто потерял способность двигаться. Я беру его за руку и веду, как маленького ребёнка. Через отдел спецобороны, к лифту, потом в больничное крыло. Там настоящий кавардак. Слышны распоряжения врачей, по коридорам везут раненых. Мы едва не сталкиваемся с каталкой, на которой без сознания лежит девушка с бритой головой. Её тело покрыто кровоподтёками и гнойниками. Джоанна Мэйсон. Она на самом деле знала секреты повстанцев. По крайней мере, один из них точно. И поплатилась за это. В одной комнате я вижу Гейла, раздетого до пояса, по его лицу течёт пот, в то время как врач извлекает щипцами что-то у него из-под лопатки. Ранен, но жив. Я окликаю его и хочу подойти поближе. Медсестра выталкивает меня и закрывает дверь. Вдруг, Финник резко «оживает» и вырывает свою руку из моей. — Финник! — раздаётся не то вопль, не то радостный возглас. Красивая, разве что слегка чумазая девушка с тёмными спутанными волосами и сине-зелёными глазами бежит нам навстречу в одной простыне. — Финник! Внезапно кажется, будто во всём мире есть только эти двое, летящие сквозь пространство навстречу друг другу. Они обнимаются, почти теряют равновесие, ударяются о стену и остаются там, слившись в одно целое. Неразделимое. Я чувствую, что завидую им. Точнее, не им самим, а какой-то определенности. Никто не усомнится в их любви. К нам с Хеймитчем подходит Боггс, усталый, но невредимый. — Мы вытащили всех. Кроме Энорабии. Нигде не могли её найти. Но она из Второго, её, возможно, и не арестовывали, — Боггс переводит свой взгляд на меня. — Пит там, в конце коридора. Мы усыпили охрану газом, его тоже вырубило, но он скоро очухается. Тебе лучше быть с ним рядом. После этих слов Боггс уходит. Я шепчу тихое «Спасибо», но он уже слишком далеко, чтобы услышать меня. Пит. Теперь он в безопасности. Со мной. Через минуту я прикоснусь к нему. Увижу его улыбку, от которой сердце начинает биться чаще. Снова утону в его бездонных голубых глазах. Услышу его голос, который последнее время, я слышала лишь с экрана телевизора. Возможно, даже смогу ощутить мягкие губы на своих. Хеймитч улыбается мне. — Ну что, пойдем. Я готова сорваться с места и бежать к нему, но ноги будто ватные. У меня кружится голова. Я стою как вкопанная и не могу пошевелиться. — Китнисс, ты так и будешь тут стоять? — слова Хеймитча выводят меня из минутного ступора. Медленными, но уверенными шагами направляюсь в сторону палаты. Сердце пропускает удар. Пит уже проснулся, он с растерянным видом сидит на кровати, вокруг хлопочут трое врачей – успокаивают его, светят фонариком в глаза, проверяют пульс. Коленки трясутся, но я, не обращая на это внимание, подхожу поближе. Пит изменился. Сначала, я даже не узнала его. Вид у него потрёпанный: он сильно похудел, под глазами залегли синие круги от недосыпа, кожа на руках покрыта множеством ран, шрамов и небольших ожогов. На глаза наворачиваются слёзы. Вот он поднимает глаза на меня, и на его лице отражается лёгкое удивление, вперемешку с нежностью и любовью. Несмотря на его внешний вид, я уверена, что его душа осталась такая же чистая. Передо мной всё тот же мальчик, когда-то подаривший мне хлеб. Мои губы расплываются в улыбке, а по щеке скатывается одинокая слеза. Я подрываюсь с места и бросаюсь к нему в объятья. Начинаю рыдать навзрыд. Пит поглаживает меня по голове и ещё крепче прижимает к груди. Теперь его руки покоятся у меня на спине. Перед глазами промелькнули те ночи в поезде во время Тура Победителей, когда эти же сильные руки спасали меня от кошмаров. Как же я скучала по его объятиям. Одну руку запускаю в пепельные волосы, другой обвиваю шею и кладу голову на плечо. — Пит… Ты вернулся. — Шепчу я. Преодолев себя, я с трудом отстраняюсь и смотрю ему в глаза. Они излучают такое тепло и заботу, что я не выдерживаю и снова заливаюсь слезами. Рубашка Пита сразу же становится влажной. — Тише, не плачь, я с тобой. От этих слов на душе становится легко и свободно. Мы снова вместе и теперь я точно уверена, что всё будет хорошо. — Как ты себя чувствуешь? — спустя некоторое время спрашиваю я. — Нормально, а ты? — меня окатывает волна возмущения. Пока я отсиживалась в Тринадцатом, Пита пытали и избивали, а он еще спрашивает о моём самочувствии. — Тоже нормально. Я так по тебе скучала, — последние слова я сказала шёпотом, боясь, что нас кто-то услышит. А я и не заметила, как из палаты вышли врачи. Теперь мы одни. — Я тоже, солнышко, — шепчет Пит, задумчиво глядя на меня. Его губы расплываются в еле заметной улыбке. Ещё какое-то время я смотрю на его губы, а он на мои, ни на секунду не прекращая улыбаться самой тёплой и искренней улыбкой. Я чувствую, что хочу его поцеловать. Не ради камер, не ради того, чтобы доказать Панему, о своих чувствах к Питу, а для себя. И я делаю это. Пит явно не ожидал такого поворота событий, поэтому не сразу отвечает на поцелуй. Он кладёт ладонь на мой затылок и притягивает к себе поближе. Его язык проникает в мой рот, словно исследуя. Мы отстраняемся друг от друга, когда заканчивается кислород. Я смотрю на Пита: он тяжело дышит и зрачки слегка расширены. — Тебе нужно отдохнуть, я зайду чуть позже, — я встаю с кровати и дарю ему ещё один поцелуй. — Скоро увидимся. Пит ничего не отвечает, лишь улыбается мне в след.***
В свой отсек я возвращаюсь лишь через час. Всё это время я блуждала по коридорам Тринадцатого, думая о Пите и о нас. Чувствую ли я что-нибудь к нему? Определённо. Люблю ли я его? Не знаю. Возможно. Чувствую укол стыда. Пит всегда заботился обо мне; вызвался добровольцем на Квартальной бойне, чтобы защищать меня, и в Капитолий его забрали тоже из-за меня. «Знаешь, проживи ты хоть сотню жизней, и тогда не заслужишь такого парня» — невольно вспоминаю слова Хеймитча, к глазам поступают слёзы. А ведь он прав. Я не заслуживаю Пита. Пит — весенний одуванчик, такой чистый, добрый. И я — холодная, не думающая ни о ком, кроме себя. Эгоистка. Медленно подхожу к своей кровати и тут же валюсь от усталости, сразу погружаясь в сон. Прямо в одежде. Столько всего произошло в последнее время.***
Я лежу на Луговине. Солнечные лучи греют кожу. Возле меня бегает тёмноволосая девочка с голубыми глазами. Она смеётся, плетёт венок из одуванчиков. Подходит ко мне и надевает венок на голову. Притягиваю малышку к себе и нежно целую в пухлую щёчку. Луговину вновь заливает детский смех. — Мамочка, спой что-нибудь, пожалуйста, — шепчет девчушка мне на ухо. Определённо, я знаю, что буду петь. Сажаю её к себе на колени и начинаю: Ножки устали. Труден был путь. Ты у реки приляг отдохнуть. Солнышко село, звёзды горят, Завтра настанет утро опять. Тут ласковый ветер. Тут травы, как пух, И шелест ракиты ласкает твой слух. Пусть снятся тебе расчудесные сны, Пусть вестником счастья станут они. Голубые глазки внимательно смотрят на меня, девочка слушает меня, впитывая каждое моё слово. Улыбаюсь самой счастливой улыбкой и продолжаю: Глазки устали. Ты их закрой. Буду хранить я твой покой. Все беды и боли ночь унесёт. Растает туман, когда солнце взойдёт. Тут ласковый ветер. Тут травы, как пух, И шелест ракиты ласкает твой слух. Мой голос становится едва слышным: Пусть снятся тебе расчудесные сны, Пусть вестником счастья станут они. Вокруг — тишина. Даже сойки-пересмешницы умолкли. Уже почти год эта работа хранится у меня в черновиках. И вот, наступил момент, когда я решилась ее выложить. Жду ваших отзывов и комментариев, будет интересно знать ваше мнение по поводу работы. Стоит продолжать или нет?